На семи ветрах - Мусатов Алексей Иванович - Страница 29

• Предыдущая
• 29/40
• Следующая

На другое утро по всем Родникам прошёл слух, что Варвара Степановна выступила на родительском собрании против председателя колхоза, и тот во всеуслышание назвал её кляузницей и сплетницей.

В деревне начались толки и пересуды. Одни говорили, что давно бы пора высказать Фонарёву в глаза всё то, что накипело у людей на душе, и честь и хвала учительнице, что она не побоялась поднять голос против Фонарёва. Другие, ухмыляясь, замечали, что наговорила учительница много, а доказать ничего не могла. За такое и отвечать придётся.

Самые осторожные многозначительно покачивали головой:

— Зря учительница с Фонарёвым схватилась…

Узнав о событиях на родительском собрании, Федя сразу пошёл к Канавиным.

Парамон вместе с братишками и сестрёнкой сидел за столом, завтракал. Запивая дымящуюся картошку холодным молоком, он читал газету.

— Слышь, Парамон!.. — не снимая шапки, торопливо заговорил от порога Федя. — О вчерашнем собрании знаешь?

Василиса, хлопотавшая у печки, высунулась из кухни и настороженно покосилась на Федю:

— Ты что, Федька, как бомба врываешься? Хоть бы шапку снял да ноги обмахнул.

Федя сорвал шапку, притопнул сапогами, но за веником нагибаться не стал.

— Тётя Васёна, я и к вам… Вы что же вчера на собрании наговорили? Почему Клепикова поддержали? Мы, мол, с Парамоном ничего не знаем, ничего не видели… А разве это так? — Федя обернулся к приятелю. — Ты почему молчишь?

Не отрывая глаз от газеты, Парамон продолжал есть.

— Зачем мне знать… Я на собрании не был, — буркнул он.

— Да ты что? — вспыхнув, Федя выхватил у Парамона из-под носа газету. — Ты же насчёт удобрений всё знаешь. Я думал, если нужно, и свидетелями вдвоём выступим. Клепиковы, конечно, подлипалы фонарёвские, с них взятки гладки. Ну, а с тобой что случилось?

Парамон украдкой взглянул на мать и уткнулся в миску с картошкой.

— Вот что, Федька… Ты на Парамона не нукай — не запрягал ещё, — еле сдерживая себя, заговорила Василиса. — Ни в какие свидетели мы не пойдём — ни он, ни я. Не нашего это ума дело — разбираться, кто там чего натворил.

— Как же так? Ведь Варвара Степановна поверила нам… За правду вступилась… — удивился Федя. — А теперь её склочницей назвали…

— Была ей охота во всякие дрязги встревать! Кто её просил?

— Эх вы… люди! — Федя растерянно поглядел на мать с сыном и выскочил из избы.

Как же так? Был Парамон парень как парень. Правда, угрюмый, недоверчивый, злой, но честный и смелый, душой не кривил, умел говорить в глаза людям самую неприятную правду, а тут почему-то испугался.

«Задобрили их, что ли, Канавиных?» — с недоумением думал Федя, шагая по улице.

У заледеневшего, словно облитого глазурью, колодца Настя качала воду. Скрипела несмазанная качалка, надсадно чавкал насос, вода по жёлобу текла тонкой струйкой.

— Давай я покачаю! — предложил Федя.

Настя отошла и принялась дуть на замёрзшие руки.

— А что Варвара Степановна собирается делать? — спросил Федя.

— Пока ничего… Знаю только, что в колхозе переполох начался…

И, помолчав, Настя рассказала, что рано утром к ним на квартиру прибежала разъярённая Марина Клепикова и кричала на мать, как на базаре, — не смейте, мол, на председателя клеветать, не втягивайте в это дело её мужа и сына.

Она вздохнула и отвернулась.

— Да ты что? — насторожился Федя. — Не веришь мне? Думаешь, сочинение зря написал?

— Не думаю. А только подтвердить некому. Один ты остался да моя мать. Даже твой дружок Парамон и тот помалкивает.

— Да, фонарёвская машина заработала, её, видно, хорошо смазали, — вслух подумал Федя. — Я и сам не пойму: то ли председатель запугал Канавиных, то ли подкупил чем… — И он принялся уверять, что всё равно они это дело распутают.

— Хорошо бы… — грустно сказала Настя. — Только как вот мама в школе будет работать… Сколько разговоров о ней пошло.

Федя подхватил вёдра и, расплёскивая воду, потащил их к дому Ведерниковых.

В это же утро, перед началом занятий, Дима Клепиков забежал к Фонарёвым.

Кузьма Егорович был уже на работе, бабушка Фёкла хлопотала у печки, Таня укладывала в портфель тетрадки и учебники.

— Слыхала, что наша Варвара отчубучила, — оживленно затараторил Дима; ему нравилось запросто, в любое время, заходить в дом к Фонарёвым и первым сообщать Тане деревенские и школьные новости.

— Знаю, можешь не рассказывать, — сухо перебила его Таня.

— Нет, ты только послушай, — Дима уже не мог остановиться, — ребята с собрания ушли, а я остался до конца… Варвара Федькино сочинение зачитала, потом целую речь произнесла. Ну… и шлёпнулась в лужу. Свидетелей-то никого, все против неё. Зато теперь разговоров в деревне… У каждого колодца митинг…

Таня продолжала молча собирать учебники.

— Хороша ж учительша, — продолжал Дима. — Ребятишек на взрослых науськивает, смуту меж людей сеет. Теперь это дело Варваре аукнется. — Он кинул взгляд на стенные часы и заторопил Таню в школу.

Девочка отвела глаза в сторону.

— Ты иди, я догоню.

С недоумением пожав плечами, Дима хлопнул дверью. Таня ещё немного посидела около стола, потом вышла на улицу. Но Диму догонять не стала, а сразу же выбралась на шоссе, где было меньше пешеходов. В это утро ей ни с кем не хотелось ни встречаться, ни разговаривать. Просто хотелось побыть одной.

Что ж в самом деле происходит?

Вчера вечером, когда Таня легла в постель, отец вернулся с собрания мрачнее тучи. Считая, что дочь уже спит, он, не стесняясь в выражениях, принялся ругать Варвару Степановну, которая вмешивается не в свои дела и настраивает против него детей и взрослых.

Верные люди, конечно, не дадут Кузьму Егоровича в обиду, но жить рядом с человеком, который подсиживает тебя на каждом шагу, радости мало. Нет, он не может больше терпеть около себя эту кляузницу!

Отец до того разошёлся, что бабушка Фёкла кивнула на перегородку:

— Ты бы остыл, Кузя. Татьяна может услышать. А ей ещё в школу ходить… Как же она у такой учительницы учиться будет?

— А пусть… Пусть слышит, может, таким, как Варвара, и не место в школе, — продолжал шуметь отец.

— А может, ты зря учительницу поносишь… Она человек с совестью, зря никого не оговорит, ты лучше на себя оглянись, может, тебе повиниться не мешает.

— Да ты что, мамаша! — взорвался Кузьма Егорович. — Тоже всяких разговоров наслушалась! — И он, хлопнув дверью, на весь вечер ушёл куда-то из дому.

«Как же так? — раздумывала Таня. — Почему отец и Варвара Степановна дошли до открытой схватки? Почему учительница поддерживает Федю? Значит, она уверена в том, что права и не может больше молчать».

Школа встретила Таню обычным гулом и шумом — до уроков оставалось ещё минут десять. Чтобы ни с кем не встречаться, она решила пройти в свой класс. Но там уже было полно ребят. Приперев к подоконнику Диму и Зою Стригалёву, они о чём-то азартно спорили. То и дело слышались имена Таниного отца и учительницы.

«И здесь уже знают…» — Таня зябко поёжилась и прислонилась к стене. Её не заметили.

— Нечего было Варваре Федькину ерунду подхватывать, — услышала она голос Клепикова.

— А ну… что ты сказал? — расталкивая ребят, грозно спросил Федя.

— А то, что слышал. Никто тебя с учительницей не поддерживает… — Димка кивнул на вошедшего в класс Парамона. — Вот хоть его спроси…

Федя шагнул навстречу Парамону, но тот, отведя глаза, обошёл его и сел на свою парту в заднем ряду.

— Оставь ты их, не связывайся! — Саша ухватил Федю за руку и отвёл в сторону.

— Имей в виду, Клепиков, — с угрожающим видом подступил к Димке взъерошенный Улька, — если про Варвару Степановну ещё раз такое брякнешь…

— А что будет? — ухмыльнулся Димка. — Драться полезете… Десять на одного.

— Драться не драться, а язычок мы тебе укоротим… — хмуро заметил Саша и обернулся к ребятам. — Давайте так сделаем. О вчерашнем собрании при Варваре Степановне никаких разговоров. Ни одного вопроса… Понятно?

• Предыдущая
• 29/40
• Следующая