Шериф - Сафонов Дмитрий Геннадьевич - Страница 72

• Предыдущая
• 72/137
• Следующая

Как хорошо засыпать… Только мне почему-то холодно… Ноги замерзли… И руки — тоже. Где же Валерка? Пусть принесет свадебное платье, я надену его, и сразу станет теплее. Нет! Нельзя его надевать. Я могу его испачкать… грязной подушкой. Лучше одеяло… Пусть принесет одеяло…

Она медленно скользила по мягким волнам, подставляя лицо свежему прохладному ветерку. Ветерок выжимал из глаз слезы, но ведь это — слезы счастья. Разве она не счастлива? У нее — красивый молодой муж. У нее — сын, умница, он так похож на отца. Они возвращаются на черной «Волге» — спасибо тестю, Семену Павловичу, заказал машины аж в самом Александрийске! — из загса. Валерий, не отрываясь, смотрит ей в глаза, и ей хочется плакать от счастья. За рулем сидит молчаливый шофер из фирмы «Заря». У него аккуратная короткая стрижка, на шее видны розовые следы от фурункулов. Ирина думает, что ему надо носить волосы подлиннее. Как у ее мужа. Красивые, густые черные волосы. Рядом с водителем сидит ее сын, Петя. Ему уже десять лет, и он так похож на…

Внезапно набежавшая волна сбила ее с мысли… Почему-то ей показалось, что все было не так. Что-то было не так, но что именно, она не могла вспомнить. Может, машина была не черная, а белая?.. Или Петя сидел за рулем? Ну конечно, он ведь уже вырос. У него своя машина, и он прекрасно водит. Онвезет счастливых отца и мать из загса в дом Ружецких, где уже ждут многочисленные гости. Весь город будет гулять у них. Ее мама запекла десяток кур, четырех гусей и двух молочных поросят. А на столе— опять-таки спасибо Семену Палычу, отличный мужик! — никакого самогона, только чистая водка, шампанское и настоящий заграничный коньяк. Дорогой! Какая же она счастливая! Чего ей еще надо? Рядом сидит муж, за рулем ее сын. Взрослый сын… Нет…

Ирине показалось, что она поняла, в чем тут дело. Ее сын. Он ведь — не от Валерки. Постойте? Разве такое может быть? Она едет из загса, она счастлива, она вышла замуж за Ружецкого. От кого еще может быть ее сын, кроме как от мужа — человека, с которым она только что связала свою судьбу? И даже — расписалась в какой-то книге с красным переплетом.

Волны продолжают ее мягко баюкать, но вода становится все Холоднее и холоднее. Но это даже хорошо. Теперь она не чувствует ни рук, ни ног. Им больше не холодно. Но зубы выбивают дробь.

Надо попросить Петю, чтобы он включил в машине печку. «Мне холодно, сынок!» Петя оборачивается… Но это не он. И не шофер. Это ее муж. Он ведет машину, послушно включает печку, даже достает одеяло, лежащее рядом с ним на пассажирском сиденье, и заботливо укрывает ее… Ирина чувствует, что ее плечи обнимает чья-то сильная рука. Обнимает не ласково, не с любовью, а как-то бездушно, по-хозяйски. Она боится поднять глаза и увидеть, кто это.

Нежные волны пропадают, уступая место раздирающей боли. Она смотрит вперед, сквозь лобовое стекло. Там, за поворотом, должен показаться дом Ружецких. Семен Палыч, спасибо тебе! Заказал свадебный кортеж аж в самом Александрийске — только для того, чтобы пересечь два перекрестка: от сельсовета до Первого переулка, там свернуть направо и с громким гудением клаксонов подъехать к дому. Ирина, видит, как он достает деньги, спрятанные в шкафу под газетой, устилающей бельевую полку. Большие руки с намертво въевшейся в трещины грязью немного дрожат, когда он их считает. Он боится, что ему не хватит. Шампанское в Александрийске можно купить только из-под полы, а ему так хочется, чтобы на столе было шампанское. Чтобы пробки били в потолок. Она знает, что сердце его обливается кровью всякий раз, когда тугая пенящаяся струя ополовинивает открытые бутылки, брызгает в салат и на пол. Он хочет сказать, чтобы открывали аккуратнее, но вовремя спохватывается и незаметно наливает себе рюмочку водки. Он так и не попробовал заграничный коньяк. Подливал всем, а сам даже не попробовал.

Он говорит заплетающимся языком: «Теперь у меня двое деток: сын и дочка». И почему-то поднимает глаза к потолку и дергает кадыком. Судорожно, словно что-то глотает. Его жена, Александра Ильинична, умерла восемь лет назад от рака груди. Он сидит слева от свидетеля, Кирилла Баженова, и рядом с его прибором стоит пустая тарелка. Он сам так захотел. Потом, напившись, он уходит в свою комнату и там тихонько плачет. Никто этого не слышит, но все знают об этом.

Но все эти видения, безусловно, теплые и трогательные, отлетают прочь. Ирина хочет их остановить, потому что боится увидеть то, что сейчас увидит.

Она смотрит сквозь лобовое стекло, уже показался дом, и на крыльце — толпа встречающих, а впереди всех неловко переминается с ноги на ногу Семен Палыч. В руках у него — поднос, покрытый вышитым полотенцем, на полотенце — каравай, а на нем — солонка.

Ирине хочется вернуться туда. Эти воспоминания — или сиюминутная реальность? — уютны и приятны, как утроба матери. Она просит Валерия, чтобы он ехал побыстрее. Ей хочется поскорее взбежать по ступенькам крыльца и оказаться в большом старинном доме, который защитит ее… Она хочет спрятаться на груди Валерки, почувствовать на плече руку Семена Палыча. Дом уже близко, до него остается несколько метров.

Она оглядывается, смотрит в заднее стекло. Машину быстро нагоняет черная пустота. Нечто, в чем нет ничего, кроме черного цвета. Это нечто стремительно: оно поглощает все, что встречается у него на пути. Оно раскрывается, как широкая черная пасть, дышащая зловонием.

Ирина расписывается в книге с красным переплетом и видит, что чернила быстро темнеют. Из школъно-фиолетовых они становятся черными. Затем ее роспись начинает светиться бледным зеленоватым светом. Чернила расползаются по странице, буквы уже неразличимы. Она вскрикивает от испуга и роняет ручку. Свечение становится все ярче.

Она понимает, что мягкие нежные волны исчезли. Они… УМЕРЛИ. Ей тоже предстоит умереть. Она цепляется за эту мысль, как за избавление. Гонит, торопит смерть, но она не спешит.

Ирина понимает, что ей предстоит в последние минуты. Все пережить заново. Зачем? Чтобы раскаяться?

Раскаяние — светло, оно даровано свыше. Облегченная раскаянием душа легко взмывает в небо, невидимая и невесомая, как дымок от костра. Но не Всевышний заставляет ее переживать все заново. Безжалостная черная пустота. И вовсе не для того, чтобы облегчить душу. Нет. Ее душу, словно мешок, привязанный к ногам жертвы злодейского убийства, хотят набить тяжелыми камнями предсмертного отчаяния, пустить на самое дно этой черной пустоты.

• Предыдущая
• 72/137
• Следующая