Шериф - Сафонов Дмитрий Геннадьевич - Страница 41

• Предыдущая
• 41/137
• Следующая

Тамбовцев умильно улыбнулся. Он раздумывал, стоит ли предлагать спирт Шерифу. Решил, что не стоит: все-таки он при исполнении.

— Слушай, а правда… все так, как ты говорил? — спросил Баженов.

— Что?

— Ну, если бешеная собака укусит?

— Даже еще хуже. Будем здоровы! — Тамбовцев соблюдал правильную последовательность: спирт, выдох, вода.

— Ну дела… — Шериф похлопал себя по ноге. — Слушай, а где Пинт?

— Ушел.

— Как «ушел»? — От былого благодушия Шерифа не осталось и следа. Эта мгновенная перемена подсказала Тамбовцеву, что он сделал что-то не так.

— Ну… как? Я вернулся, а он… какой-то возбужденный. Говорит, можно я ненадолго отойду? Я говорю: можно. И все. Он ушел.

— Куда ушел? — Шериф перегнулся через стол. — Куда ушел? Вспоминай, сказочник несчастный!

— Не знаю… Он же не сказал. — Тамбовцев запер сейф. — Погоди. Он спрашивал меня. Говорит: где тут Молодежная улица? Я объяснил.

— Молодежная? Ты ничего не путаешь? Он спрашивал именно про Молодежную?

— Ну да. Молодежная и еще этот… — Кажется, теперь до Тамбовцева стало доходить. Он весь как-то сморщился, сдулся, словно лопнувший баскетбольный мяч. — Пятый переулок. Угол Молодежной и Пятого… Ведь это… Тот самый дом… — Он тяжело плюхнулся на стул. — Там же…

— Старый болван! — процедил Шериф, — Сиди здесь. Я — за ним!

Поди разберись после этого, враг он или друг? Чего его так тянет туда, куда не должно тянуть? Куда НЕЛЬЗЯ?

Шериф выругался. Что бы он ни делал, что бы ни предпринимал, что бы ни решил, все равно он отставал ровно на один ход. Он очень боялся, что не успеет ничему помешать. Не успеет ПРЕДОТВРАТИТЬ.

По больничным коридорам он летел так, что искры сыпались из-под каблуков его ковбойских сапог, словно разноцветные снопы первомайского салюта. Вот только на дворе стоял не май месяц. Сегодня было ДЕВЯТНАДЦАТОЕ АВГУСТА. День расплаты.

Пинт быстрым шагом шел по Московской улице. Он миновал заведение усатой Белки, оттуда доносились крики и пьяный смех.

Вот кому наплевать на все предупреждения. Самый что ни на есть бешеный пес мгновенно окочуриться, цапнув кого-нибудь из этих проспиртованных «двигателей прогресса». Ну, может, приедет Шериф, наведет порядок. Скорее всего, так и будет. Я уже видел, как он это делает. Немного резко, но… ПРОФЕССИОНАЛЬНО. Еще лучше, чем Тамбовцев вытаскивает вилки из руки.

Пинт прошел Московскую до конца и свернул в Пятый переулок. Здесь он не выдержал, огляделся — никого! — и припустил что было сил по прямой. Тут недалеко. Он пробежал один перекресток. Второй! Третий!! Наверное, если бы по соседней дорожке бежал Карл Льюис или Бен Джонсон, им бы, беднягам, ничего не оставалось, кроме как нюхать дым из его выхлопной трубы. Земли он касался через два раза на третий, расстегнутый пиджак надулся за спиной, как тормозной парашют «СУ-5», не будь его, Пинт запросто развил бы первую космическую скорость и ушел на околоземную орбиту.

На отшибе, за серым, наполовину сгнившим забором, стоял дом. Он выглядел так, словно захотел провалиться в преисподнюю, но на полпути передумал. Оскар остановился. На мокрой земле остался длинный след от ботинок — тормозной путь, убедительное свидетельство того, что по трассе он двигался с большим превышением скорости: настолько большим, что все радары зашкаливали.

Оскар подошел к калитке, но войти не решался. Давно — еще в раннем детстве — он гостил у бабушки в деревне и с тех пор усвоил, что земля, обнесенная забором, — это все равно, что городская квартира. В деревне дом начинается не с крыльца, а с калитки.

Пинт перевел дыхание и позвал срывающимся голосом:

— Лиза! Лиза!

Он постоял немного, отдышался. Изо рта вырывались огромные клубы пара, будто на дворе был не конец августа, а разгар трескучих крещенских морозов, спина взмокла, руки и ноги дрожали от напряжения. И еще — от ожидания. Ожидания чего-то сверхъестественного, почти несбыточного. И тем не менее это должно было случиться. Произойти прямо здесь и сейчас.

Здесь, в этом странном городке с красивым, но лживым названием, в этом мертвом, разлагающемся, смердящем доме его ждала Лиза. Он дошел. Он пробился. Сквозь все печальные события последних месяцев, сквозь все несуразные происшествия сегодняшнего дня, которые не могут происходить в реальной жизни: место им — на сцене театра абсурда, и больше нигде. Но он принял правила игры, и он ни разу не свернул, ни разу не усомнился в истинности надписей на обороте фотокарточек, он не потерял веру, как сделал это две тысячи лет назад один малый по имени Фома, и теперь он, Оскар Пинт, должен быть за все вознагражден. ОНА! Сейчас ОНА выйдет на крыльцо, и на этом все закончится. Нет! С этого все начнется. Все начнется заново: у них с Лизой.

— ЛИЗА! — закричал Пинт во весь голос. — Я здесь! ЛИЗА!

Он услышал, как щелкнул засов: коротко и глухо, как ружейный затвор. Дверь приоткрылась, и на фоне черной пустоты возник бледный силуэт.

— Лиза! — прошептал Пинт. — Это я. Выходи. Пожалуйста, выходи!

Ирина Ружецкая слышала, как муж хлопнул входной дверью.

О господи, да иди куда хочешь! Хоть бы вообще не приходил. Зануда чертов!

Нет, конечно, надо было отдать ему должное. Он старался. Зарабатывал, как мог, на жизнь. Приносил деньги в дом. Не такие уж и плохие деньги: она могла себе позволить не работать.

«Большие женщины рождены для работы, а маленькие — для любви» — так обычно говорила ее подруга, Тамара Бирюкова, миниатюрная, но не очень-то красивая брюнетка. По молчаливому соглашению между подругами считалось, что она рождена именно для любви, а не для скучной работы на почте, где Тамара проводила целый день среди писем, газет и чужих пенсий, зарабатывая свою. У нее было живое обезьянье лицо, широкий таз и толстые бедра, что, с одной стороны, выгодно подчеркивало тонкую талию, это так, но при ее фигуре надо с умом подбирать вещи, носить что-нибудь расклешенное, лучше всего — черную юбку чуть ниже колена, а Бирюкова норовила обтянуться брюками или джинсами, что делало ее задницу похожей на виолончель в футляре.

Ирину миниатюрной назвать было нельзя, но и большой она не была. Метр семьдесят — нормальный женский рост. На каблуках — чуть выше, почти вровень с мужем.

• Предыдущая
• 41/137
• Следующая