Радио Судьбы - Сафонов Дмитрий Геннадьевич - Страница 66

• Предыдущая
• 66/127
• Следующая

Подошел к двери, скинул крючок. Вообще-то смысла в том, чтобы запираться, не было, но он все равно– закрывал дверь на хлипкий крючок.

На пороге стоял молодой черноволосый красавец в милицейской форме. Аккуратно уложенные волосы были зачесаны назад.

«Таскает фуражку под мышкой, – подумал Ластычев. – Пи жон...»

– Ну? Чего?

Ларионов не стал заходить в избушку. В нос ему ударил запах прокисшей пищи и давно не мытого тела. Он поморщился:

– Давай, опускай шлагбаум! Надо закрыть переезд.

– Это зачем? – Ластычев из-за плеча майора выглянул на улицу.

По ТУ сторону переезда стоял милицейский уазик с включенной мигалкой. Перед ним выстроились неровной цепью люди в полном боевом снаряжении: бронежилеты, каски, на груди автоматы.

– Ого! – удивился Ластычев. – Никак батюшка царь к нам пожаловал? Литерным составом из Алексина в Калугу с остановкой в Ферзикове?

– Давай, не тяни. Опускай!

– А что случилось, майор?

– Так надо.

Ластычев пожал плечами, надел стоптанные кеды. Кеды были его летней обувью, валенки (изрядно погрызенные молью) – зимней, а резиновые сапоги – всесезонной. Другой обуви не было.

– Как скажешь... – Он подошел к пульту– небольшому столбику, похожему на профессорскую кафедру, выкрашенную в серебристый цвет, – откинул крышку и нажал красную кнопку.

Оба шлагбаума дернулись, как по команде, и стали медленно опускаться.

Ларионов удовлетворенно кивнул и поспешил обратно, на ТУ сторону.

Ластычев похлопал себя по карманам, поискал сигареты. Сигарет, естественно, не было. Он вернулся в комнату, взял со стола стеклянную банку, набитую пеплом. Встряхнул, но не обнаружил ни одного бычка. Вот оказия. Видимо, он распотрошил их еще вчера – завернул табак в газету и выкурил. Ластычев озадаченно почесал в затылке и вышел на улицу. Подошел к переезду, но стоило ему поравняться со шлагбаумом, как раздался грозный окрик:

– Стой! Дальше нельзя!

Это звучало как приказ, и Ластычев повиновался – скорее автоматически, не успев осознать разумом, что он делает.

Ларионов снова подошел к нему: теперь они стояли разделенные шлагбаумом.

– В чем дело, парень?

– Значит, так. – Налетевший порыв ветра выбил из прически Ларионова одну прядь, майор неторопливо пригладил ее рукой, вернув на место. – Я тебе не парень, а товарищ майор. Это понятно?

Ластычев сощурился, пристально посмотрел на «товарища майора», но не сказал ни слова. Он просто кивнул.

– Хорошо. Теперь слушай меня внимательно. Эта территория, – он ткнул пальцем с аккуратно подстриженным ногтем куда-то за спину Ластычева, – оцеплена. У нас есть приказ: никого не пускать – ни в ту, ни в другую сторону. А в случае неповиновения – применять табельное оружие. Это тоже понятно?

– Ого! – Ластычев присвистнул. – Дело-то, похоже, серьезное?

– Вот именно.

– Так что же... Вы теперь меня не выпустите? Ларионов покачал головой:

– Не имеем права.

– Что, даже в Ферзиково? А может... – Он замешкался, придумывая убедительную причину, в поселке у него никаких дел не было. Наконец он ляпнул первое, что пришло в голову, и сразу понял, что сморозил глупость: – А может, я хочу купить молока?

Холодный взгляд серых глаз уткнулся в него, как острая палка.

– Коровы нынче не доятся, – почти по слогам произнес

Ларионов

Из машины высунулся водитель. Он, как и все, был в бронежилете и каске.

– Товарищ майор! – крикнул водитель. – Отдел на связи! – Он сделал пальцы наподобие «козы» и постучал себя по плечу: мол, подполковник звонит.

– Не вздумай сойти с места! – сказал Ларионов и побежал к уазику.

Ластычев стоял, озираясь. «Территория оцеплена. С какой это радости? Что за дерьмо он тут вешает мне на уши?»

На той стороне послышался утробный рев мотора, из-за поворота показалась знакомая машина – голубой ЗИЛ с желтой цистерной. На цистерне было написано «Молоко». Два раза в день эта машина проезжала через переезд, отвозила скудные дары бронцевских буренок на ферзиковский молокозавод.

Ластычев видел, как парня остановили и заставили развернуться. Тот пробовал ругаться, но его быстро вразумили.

Машина попятилась задним ходом метров тридцать, на пятачке, залитом асфальтом (когда-то здесь была автобусная остановка), развернулась и снова скрылась за поворотом. Происходило что-то непонятное.

Еще через минуту Ларионов вернулся к шлагбауму:

– Слушай, давай не будем ссориться. Запрись в своей хибарке и сиди тихо. У меня приказ, понимаешь? Вот и все.

– «Приказ», – передразнил его обходчик. – Про приказ мне рассказывать не надо. Ты небось еще бабы-то голой не видел, когда я присягу принимал. Что такое приказ, я в курсе. Ты лучше скажи, что происходит?

Ларионов покачал головой. То ли он сам не знал, то ли... То ли выполнял другой приказ: хранить секретность.

– Ну ладно.

Что-то в бывшем комбате (что-то гражданское, наносное, словно ил на дне ручья) пробовало возразить: мол, как же это так? Что я теперь, прокаженный? Ты же сам переступал эту ГРАНИЦУ, и ничего страшного не случилось? Но другая, военная часть сознания, глубоко погребенная под алкогольной пылью, все еще была живой и твердой. «Приказ есть приказ». Точнее не скажешь. Это такая штука... Ее не надо обдумывать– только выполнять.

– Слушай, майор... У тебя курить есть? Боюсь, уши распухнут, а ты мне в Ферзиково ходить не разрешаешь.

Через тонкую просвечивающую ткань он видел, что в нагрудном кармане у Ларионова лежали «LD», хорошие дорогие сигареты, по десять рублей пачка. Ровно половина бутылки самогона. Забытая роскошь.

– Сейчас... – Ларионов отвернулся, подошел к машине. Что-то сказал милиционерам и вернулся с начатой пачкой «Примы».

– На! Иди в дом и сиди тихо, не мешай.

Ластычев протянул руку за сигаретами. Почерневшая мозолистая рука зависла над палкой шлагбаума, выкрашенной в бело-красные полосы. Она застыла на мгновение, нерешительно перебирая пальцами.

– Отставить! – вдруг громко скомандовал Ластычев. Ларионов от неожиданности вздрогнул. Ластычев убрал руку и, словно желая надежно оградить себя от искушения, спрятал ее за спину. Он со скучающим видом задрал голову. – Солнце сегодня такое... Опасное. Ты бы надел фуражку, майор, а то, глядишь, вырастет на лбу что-нибудь. Член, например. Будешь похож на танк.

Он четко развернулся через левое плечо, отравленные дешевым пойлом мышцы едва не подвели – он слегка покачнулся, но тут же поймал равновесие и направился к избушке.

– Эй! – окликнул Ларионов. – Сигареты-то возьми!

– Да пошел ты... – не оборачиваясь, бросил на ходу комбат. Он сошел с асфальта в густую мягкую траву, она приятно щекотала голые лодыжки.

Ларионов пожал плечами и вернулся к машине.

Одиннадцать часов сорок пять минут. Тринадцатый кило метр шоссе Таруса – Калуга.

Мезенцев склонился над субтильным белобрысым парнишкой и еще раз ударил его по щеке.

«Малахольный какой-то! Сам же на меня наткнулся, что-то вскрикнул и – брык! С копыт долой! Не убился бы».

Он повернул голову парня, осмотрел. На затылке крови не было, только проступала здоровенная шишка. Значит, все в порядке.

Мезенцев бежал быстро, размашисто. Не трусцой, топая всей ступней, а как бегают атлеты – «заряжая» ахиллово сухожилие, приходя точно на носок и носком же отталкиваясь.

Кроссовки, хоть и были не фирменными, а так – дешевая китайская подделка, но тем не менее хорошо держали ногу. Он бежал и не чувствовал усталости. Сердце и легкие позволяли поддерживать высокий темп, а мышцы провоцировали: «Может, прибавим, а?» Но Мезенцев считал, что прибавлять не стоит. Кто знает, сколько ему еще бежать? Километр? Два? Десять?

Большого значения это не имело. В него словно вливалась какая-то странная сила, которую он никак не мог израсходовать.

• Предыдущая
• 66/127
• Следующая