Новая эпоха — старые тревоги: Политическая экономия - Ясин Евгений Григорьевич - Страница 18

Напомню, есть также Российский банк реконструкции и развития (РБРР), задуманный точно для тех же целей, что сегодня Банк развития. Из-за отсутствия денег у государства к его созданию привлекли частный капитал. Сейчас это частный банк, из которого государство практически выкинули.

Есть ли основания полагать, что у вновь создаваемых институтов будет иная судьба? Боюсь, что нет. Их время, видимо, еще не пришло.

Впрочем, исподволь в нынешних правительственных кругах вынашивается «конструктивная» идея: если уж решили печатать деньги, то надо отдать их прямиком в бюджет развития, на высокоэффективные инвестиционные проекты. Проекты скоро начнут окупаться, и, под пустые вначале деньги, будет подведено материальное обеспечение.

При этом ссылаются на Кейнса и на позитивный опыт рузвельтовского Нового курса после Великой депрессии.

На самом деле экономическая теория не отрицает того, что увеличение денежного предложения может привести к росту выпуска, но утверждает, что эффект всегда будет делиться между ростом выпуска и цен. Только с низкой вероятностью и на время эмиссия, куда бы она ни направлялась, приводит к росту выпуска, но почти всегда к пропорциональному росту цен[7].

В данном случае, до того как появится доход от инвестиций, пусть и самых эффективных, деньги сразу будут потрачены на зарплату, материалы и т. п., что вызовет рост цен, если в экономике сильны инфляционные ожидания. На завершение проектов понадобится уже больше денег.

Далее, эффективность проектов – сильное допущение. Качество проектов сомнительно. Если говорить об эффективности, то лучше всего вкладывать в прирост оборотных средств на предприятиях со свободными и эффективными мощностями. Но это сфера кредита. Это как бы не те инвестиции, от них ожидаются технологические сдвиги, новые мощности. Значит, сроки придется увеличить, и инфляционный эффект усилится.

Наконец, раз средства государственные, то у истоков и на всех этапах их движения появляются люди, желающие хотя бы тонкую струйку отвести от основного потока в свой карман. Уверения, что «сам министр лично будет контролировать» и т. п., не должны восприниматься всерьез, таков, по крайней мере, наш опыт 1992–1994 годов, к которому сейчас кое-кто призывает вернуться.

Поэтому, вероятней всего, инфляцию получим, воровство тоже, а позитивный эффект – нет.

В каком отношении действительно необходима и возможна активизация промышленной политики, так это в усилении процесса выведения старых мощностей и неэффективных производств, в интенсификации процесса банкротств. Но как раз это вряд ли будут делать. Во всяком случае, отмена постановления Кириенко об ускоренной процедуре банкротства было одним из первых решений нового правительства.

Тезисы о поддержке крупных предприятий были изъяты из правительственной программы, кажется, только под давлением МВФ. И это еще вовсе не значит, что отказались от соответствующей политики. То, что нынешнее правительство больше прежнего подвержено отраслевому лоббированию, кажется очевидным. Во всяком случае, об этом свидетельствует и списание 25 млрд. долга АПК, и принятый бесконкурсный порядок распределения «гуманитарного» продовольствия из США, и, судя по прессе[8], подготавливаемый отказ от конкурсного распределения индийского долга. Это только по ведомству Г.В. Кулика. Не случилось бы так, что именно в этом и будет заключаться «промышленная политика», которая огромными усилиями была преодолена в 1995–1997 годах.

И с высокой степенью уверенности можно утверждать, что правительство Е.М. Примакова не будет проводить никаких реформ из упомянутых выше, связанных так или иначе с ростом напряжения, с необходимостью преодолевать сопротивление.

Парадокс текущего момента. До сих пор правительства, считавшиеся реформаторскими, на самом деле реализовали крайне консервативную политику. Теперь для выхода из кризиса от правительства умеренных консерваторов гораздо настоятельней требуется проводить более жесткую монетарную политику и ускорять структурные реформы, наверстывать упущенное. Вряд ли оно станет это делать.

Легко понять почему: большинство населения устало; реформы непопулярны; силы, поддерживающие правительство, всегда выступали против реформ; время до новых президентских выборов – время политической неопределенности, когда важнее сохранить стабильность, а не будоражить вновь людей. Увы, это так, хотя жаль, что еще минимум два года Россия вновь потеряет. И дорого заплатит за это.

Подведем итог. От нынешнего правительства не следует ожидать резких движений. Отката реформ не будет, продвижения – тоже. Финансовая и денежная политика будут жесткими. Снижение налогов – самый решительный шаг правительства, – вероятней всего, закончится неудачей с тяжелыми последствиями для бюджета. Промышленная политика будет, видимо, декларироваться, но не проводиться на деле просто из-за отсутствия денег.

Теперь вернемся к вопросу, поставленному в заголовке доклада.

Можно ли говорить о поражении российских рыночных реформ в итоге августовского кризиса? Если понимать поражение в терминах отката назад, реставрации командной системы, то нельзя. Именно сейчас реформы проходят испытание на прочность. И пока, если судить по тому, как пришедшие к власти оппоненты намерены исправлять ошибки реформаторов, важнейшие достижения реформ – либерализация и приватизация – испытание выдерживают.

Но финансовая стабилизация сорвана. Поражение потерпела консервативная политика, стремящаяся откладывать на потом решение острых проблем, готовая ради этого залезать в долги. Это поражение и реформаторов, мирившихся с этой политикой и тем самым разделивших за нее ответственность.

В целом же для российских реформ последний кризис – отступление, или, может быть точнее, остановка, пауза. Она очень опасна, поскольку может затянуться на 10–15 лет, в течение которых страна будет находиться в промежуточном, переходном состоянии, лишенная сильных импульсов развития. Но эта пауза, видимо, стала неизбежной. Она по крайней мере позволит зафиксировать результат: ослабленная, ободранная Россия вырвалась из западни планово-распределительной системы, и обратно туда ее уже не загонишь.

Начинается новый этап борьбы. Борьба за преобразования, способные создать в России эффективную рыночную экономику и социальную базу демократии. Теперь это действительно борьба, поскольку сторонники преобразований оказались в оппозиции и вынуждены начинать почти с нуля.

Я закончу доклад кратким политико-экономическим прогнозом.

1. «Оптимистический» сценарий. Предположим невероятное: сторонники реформ вновь вошли в правительство. Преодолевая сопротивление, они делают то, что надо делать с чисто экономической точки зрения.

Тогда мы получаем сравнительно низкую инфляцию, стабилизацию или даже небольшой рост производства, но наряду с ним усиление социального напряжения и почти наверняка крупную победу левых и национал-патриотов на парламентских и президентских выборах с последующей мрачной перспективой новых социальных экспериментов над Россией.

Так что этот сценарий вряд ли можно считать оптимистическим на деле. Слава богу, его вероятность практически равна нулю.

2. «Пессимистический» сценарий. Нынешнее правительство пытается справиться с нарастающими угрозами методом исправления ошибок, корректировки реформ, усилением их социальной направленности.

Тогда мы получаем высокую инфляцию, сначала оживление, а затем более глубокий спад производства, еще большую натурализацию хозяйства, серьезное снижение уровня жизни и рост бедности. Однако население на опыте убеждается, что умеренные консерваторы или левые радикалы неспособны решить ни одной проблемы России, а вот погубить ее – запросто. Мы как бы получаем прививку от популистской политики и национал-социалистической демагогии. Тогда, если, конечно, сохраним демократию, на выборах есть шанс выстроить сильную правую оппозицию, иметь таких президента и правительство, которые не будут стесняться слова «реформы».