Новеллы моей жизни. Том 2 - Сац Наталья Ильинична - Страница 23
- Предыдущая
- 23/91
- Следующая
Сердце стучит сильнее, когда вспоминаю величественное, серое и теплое, как неостывший пепел, здание Кролль-оперы: днем и вечером спешила я туда с клавиром под мышкой.
С докладами в Берлине я выступала в те далекие годы не раз. «Не настало ли время открыть берлинский театр для детей?» — писали немецкие газеты. Тогда еще не настало. У нас — на родине театра для детей — все дети были свои, там — «свои» и «чужие». Уродство этих контрастов впервые больно ощутила в Берлине. Сколько непонятно жестокого увидела тогда там! Врезалось в память кафе для собак. Разноцветные огни роскошной вывески кричат свое «добро пожаловать»… собакам. Как сейчас, вижу: сбоку, у входа, светловолосая, в дырявых материнских туфлях, слабенькая, как догорающая свеча, девочка с протянутой рукой. Входят двое — дама и бульдог; дама брезгливо отодвигает жирной ногой девочку, бульдог с привычной наглостью шествует в «свое» кафе, всеми четырьмя лапами влезает на табурет у столика, высокомерно глядит на суетящихся вокруг йего официанток…
Но хватит воспоминаний… Подъезжаем… Берлин восприняла трагедийно. Как, это тот самый роскошный город?! Так трудно с транспортом, а как мало прохожих на улице… Первые годы становления ГДР были очень нелегкие, но я так долго была вне общей жизни, что мозг не воспринимал главного.
В гостинице «София» у меня отдельный номер. Возможно, его гардины и ковры были когда-то роскошными. Сейчас ощущала только пыль.
Потом нам дали автобус и повезли в Лейпциг, большой, многолюдный, с сотнями автомобилей самых разных иностранных фирм, объединивший продукцию очень многих стран.
Но не долго мы гуляем по интереснейшей ярмарке. Проводится собрание. Представитель «Интуриста» сообщает, что Лейпциг стал городом международным, и мы, как друзья ГДР, должны быть предельно скромны в своих требованиях. Спать будем в общежитии техникума (у студентов сейчас каникулы), в городе Халле, всего за тридцать-сорок километров от Лейпцига, питаться — на аэровокзале, зато один и тот же автобус будет нашей постоянной базой.
В общежитии мне с внучкой Толстого выделили комнату на четвертом этаже, с железными кроватями и шерстяными одеялами, вложенными в наволочку вместо подушки. Но больше всего меня ужаснуло, что общежитие находится под мостом, по которому проходят поезда: они с грохотом курсировали над моей головой. Невольно на память приходил последний аккорд драмы Анны Карениной…
Невыспавшаяся, с разболевшейся в тряском автобусе печенью я была вместе с нашей группой привезена на следующее утро в Лейпциг, но меня уже не интересовала ярмарка.
Да, я вывалилась из гнезда жизни, на сердце — черным-черно…
Однако привычка находить выход из любого положения не покинула и тут. Вдруг вспомнила дом отдыха на Валдае, где лет пять назад жила вместе с сыном Илюшей. Писала там книгу «Дети приходят в театр». Вспоминаю приезд туда одного из руководителей ГДР Пауля Фрелиха с женой, растерянное лицо докторши, которая хотела проявить предельное внимание к этой семье, но не могла этого сделать, не зная немецкого языка. Жена Фрелиха беспрерывно показывала ей на свой живот, и доктор перепробовала на ней все желудочные лекарства. Я была вызвана на помощь и, к ужасу докторши, сообщила ей, что жена Фрелиха ожидает ребенка. Прописанные лекарства могли причинить ей и особенно будущему ребенку немалый вред.
Короче, мы с Фрелихами подружились, будущий ребенок был спасен, а очень авторитетный широкоплечий Пауль Фрелих, пожимая мне на прощание руку, сказал: «Если будете в Лейпциге, может быть, я тоже буду вам полезен. Я знаю о вашей работе, много хорошего слышал о вашем муже, спасибо…» Это воспоминание, как солнечный луч во тьме непогоды, вызвало у меня желание устремиться в большой дом на соседней улице, где было написано «Окружной комитет Социалистической единой партии Германии».
Вспомнила точно: Пауль Фрелих там первый секретарь.
Промчалась мимо постовых, повторяя по-немецки одно и то же волшебное слово: «Москва».
Секретарь Фрелиха вначале отнесся ко мне более чем недоверчиво. К счастью, со мной была только что вышедшая книга «Дети приходят в театр». Моя фамилия, напечатанная на обложке крупными буквами, произвела на секретаря более солидное впечатление, нежели я сама. Доложил обо мне, и через минуту я увидела широкоплечего, улыбающегося Пауля Фрелиха. Он широко раскрыл руки, крепко обнял меня, а вслед за ним улыбнулась вся комната его секретариата.
Прежде всего Пауль Фрелих позвонил нашему послу в Берлин и сказал, что считает меня своей гостьей в Лейпциге.
— В нашем городе есть театр для детей, вы поймете, как ценна нам помощь Наталии Сац в его становлении…
Затем позвонил Хильде — своей жене:
— Большая радость, приехала Наташа, через пятнадцать минут будет у нас!
Лотерея жизни снова посылала мне чудесный сюрприз.
Фрелихи жили в небольшом домике, погруженном в зелень цветов и овощей. Похорошевшая Хильда встретила меня на крыльце еще более ласково, чем ее муж. За ее красивый голубой фартук держался малыш. Маленький Петер обвил мою шею ручонками, неизвестно как почувствовав во мне что-то родное, и мы вошли в дом сказочного уюта. Никакой роскоши, но как все продумано, ухожено, чисто, какой вкусный обед приготовила мне Хильда! Все домашние и садовые «чудеса» были делом только ее рук, а в редкие часы отдыха ей помогал муж. Он сам вскоре подъехал домой. Конечно, Петер сейчас же вскарабкался к отцу на колени, нежно прижался к нему.
Хильда засмеялась:
— Оказывается, Петер еще до рождения полюбил Наташу.
— Она этого вполне заслужила, — улыбнулся и Пауль Фрелих.
Все в этот день радовало меня: желание Фрелиха, чтобы я посмотрела вновь построенное здание Оперного театра, сделала свои замечания по спектаклям, встретилась с маленькими читателями детской библиотеки, коллективом театра юных «Молодой мир», приняла участие в митинге, посвященном женскому дню Восьмое марта…
— Мы выделим вам персональную машину и шофера, предоставим апартаменты…
Тут Петер неожиданно заплакал.
— Папи! Позвольте Наташе жить у нас. В твоей спальне стоит кровать, на которой я сплю с медведем. Но ведь он может подвинуться, и Наташе хватит места.
Все засмеялись. Потом Пауль Фрелих посмотрел на часы, протянул мне руку.
— Не сердитесь. Мне хочется сблизить вашу деятельность с моим любимым городом. Вы многое знаете и умеете. Я — в прошлом горнорабочий, работал и поваром. Мне кажется, что мы с вами из одного теста.
Я ответила радостно:
— Счастлива, если вы считаете, что я с вами «из одного теста». Наши страны и сердца бьются в такт. Я больше всего буду рада, если смогу здесь быть полезной.
Эти шесть дней в Лейпциге были самыми радостными за все мои последние годы. «Персональный шофер» Андреас искренне полюбил меня, называл «моя Наташа». Он был коммунистом. Много рассказывал об Эрнсте Тельмане, которого я в начале тридцатых годов видела в театре Эрвина Пискатора. Своим сложением, открытым взглядом, волей Пауль Фрелих напоминал Эрнста Тельмана. Андреас бесконечно любил Фрелиха и утверждал, что все относятся к нему так же восторженно.
Мы с Андреасом объехали все достопримечательности города. Сколько домов было отведено или вновь выстроено для рабочих, для детских учреждений! А здание — совсем новое, созданное по последнему слову техники, — здание Лейпцигской оперы! Только теперь я начинала понимать величие Германской Демократической Республики, ее целей, несравнимых с заботой о роскоши кучки богачей.
На спектакль лейпцигского театра «Молодой мир» я пришла вместе с пятилетним Петером Фрелихом.
— Ты еще никогда без меня никуда не ходил, — сказала мама Петеру, расчесывая на косой пробор его русые волосы. — Дай мне слово, что ты не подведешь меня, никуда не отойдешь от тети Наташи…
Петер был очарователен в своем праздничном клетчатом костюме, белой рубашке с галстуком-бабочкой. Он ликующе посмотрел на мать и твердо ответил с забавным саксонским акцентом:
— Йо…
- Предыдущая
- 23/91
- Следующая
