Когда ты закрываешь глаза (СИ) - Дьюал Эшли - Страница 4

• Предыдущая
• 4/16
• Следующая

- Давай поищем что-нибудь еще. Вдруг найдем то, что придется по вкусу.

Продавец ведет меня вглубь магазинчика, а я виновато поджимаю губы: покупать пластинку нет смысла, да, и к тому же, кто знает – может, кошелек я посеяла вместе с телефоном. Однако почему-то мне становится жутко интересно, и я послушно ступаю за незнакомцем, то и дело, осматривая стеклянные стеллажи с патефонами и граммофонами разных размеров.

- Ты ищешь именно Депеш Мод?

- А есть что-то еще?

Парень оглядывается через плечо и усмехается.

- Да все, что душе угодно. Тут самая большая коллекция виниловых пластинок во всем городе. И если мы не найдем нечто подходящее, дальше искать тебе попросту нет смысла. Поверь. Уж я-то знаю.

- То есть ты работаешь здесь не потому, что отыскал единственное свободное место, на которое приняли подростка. А потому, что, действительно, любишь музыку.

- Я люблю музыку, - мы останавливаемся около широкого, высокого стеллажа, и парень улыбается, - да и деньги были как кстати.

Отвечаю на его улыбку и смущенно поправляю ремень сумки. Смотрю на пол, в потолок, и только через несколько секунд решаюсь вновь перевести взгляд на молодого продавца в смешном свитере. Он невысокого роста, может, слегка худоват, но за таким толстым вязанием сказать сложно. Волосы черные, прямые, а глаза…, в глаза я посмотреть боюсь, поэтому и тайно гадаю какого они цвета.

- Кроме Депеш Мод еще есть Нирвана, Битлз, Радиохэд…

- Радиохэд? – парень достает пластинку, и протягивает мне. Я медленно прохожусь по ней пальцами, изучаю список песен и едва заметно улыбаюсь. – Отличный альбом.

- Ага.

Голубые. Наконец, мы встречаемся взглядами, и я вижу его голубые, светящиеся глаза. Глаза человека, которые занимается тем, что любит. Глаза человека, который, возможно, не грустит и старается во всем видеть только хорошее, даже в таком уродском и смешном свитере, как этот.

- Мне пора. – Смущенно возвращаю пластинку. Делаю шаг назад и внезапно опрокидываю на пол несколько компакт-дисков. – Прости!

- Ничего, я подниму.

- Я…

Одновременно присаживаемся, сталкиваемся лбами, и я так удачно отлетаю назад, что вновь сбиваю локтем диски.

- О, боже.

- Все хорошо.

- Они целы? Черт.

- Не переживай. – Незнакомец потирает лоб и выпрямляется. Снизу вверх он кажется мне огромным великаном с широченными плечами, но едва я поднимаю задницу с грязного пола, как тут же он вновь становится обычным, слегка худоватым чудаком с лыбящимся Санта-Клаусом на груди. – Никто не пострадал. Все живы и здоровы.

Нервно поправляю сумку и собираюсь сбежать, когда вдруг парень говорит:

- У нас распродажа предновогодняя намечается.

- Распродажа?

- Да, все за полцены. Если хочешь, я могу отложить тебе пару пластинок. Только если ты захочешь, конечно.

- Захочу.

- Правда?

- Наверно.

- Отлично. Тогда до скорого?

Он спрашивает? Я неуклюже киваю и помахиваю ему рукой. Лишь бы сейчас ни во что не врезаться. Медленно отступаю назад, пытаюсь ровно держать спину и выглядеть более-менее адекватно, несмотря на идиотское фиаско. Однако у жизни отличное чувство юмора. И именно поэтому, вместо того, что спокойно выйти из магазина, я ощущаю сильное головокружение и, споткнувшись на пороге – под звук этих прекрасных колокольчиков – вырубаюсь.

II

Я никогда не знаю, сколько нахожусь в отключке. Могу открыть глаза, будто тут же, однако узнаю, что прошло уже несколько недель. А могу странствовать в волнах забвенья томительными часами, и прийти в себя уже через пару секунд. Что ж, если честно, мне безумно интересно увидеть себя со стороны: что я делаю, как двигаюсь, о чем говорю? Неужели мое тело продолжает жить отдельно от разума? Неужели ему не нужен штурман, советник? И неужели никто не замечает, что со мной что-то не так? Или же выгляжу я нормально, живу нормально, говорю нормально, однако в какой-то момент мозги переклинивает, и память расщепляется на миллиарды крошечных частиц. Как бы мне хотелось понять себя. Понять проблему, найти решение. Или хотя бы выяснить причину, проникнуться смыслом той жизни, в которой я живу, ведь просто так ничего не бывает; это, наверняка, предписано мне или суждено. Или звезды так сошлись. Или все та же женщина из пятого подъезда хорошенько постаралась. Ох, найти бы хоть одну зацепку, хотя бы один знак.

Меня бросает из стороны в сторону, словно я волейбольный мяч, а реальность – сетка. Вот, я пролетаю над ней и вижу чьи-то лица. Вот, я нахожусь в кромешной тьме. Вот, я вновь возвращаюсь обратно, разглядывая совершенно новые места, улицы, дома, деревья. И вот, я опять погружаюсь в черную, зыбкую речку из вечных вопросов, изнуряя от жажды жизни и заботясь о том, что непременно потеряю, пребывая в ней.

Я открываю глаза на морозе. Ветер обволакивает ноги, живот, щеки. И мне хочется завернуться в шерстяное одеяло, повременить еще минуточку, чтобы успеть прийти в себя, привыкнуть к холоду. Однако тело внезапно сковывает страх. Над головой небо, по бокам, будто клетка, гигантские рельсы, и я лежу на деревянных перегородках, поджидая то ли смерти, то ли славы. То ли поезда, разрывающего диким дребезжанием ледяную землю вокруг меня и подо мной. Кричу. Приподнимаюсь, вижу нос состава и со стуком плюхаюсь обратно. Вагоны проносятся над моим телом с такой силищей, что все камни одновременно замирают в воздухе. А я ору, что есть мочи, однако слышен лишь безумный скрежет колес о рельсы, их хруст со звоном, будто они перемалывают чьи-то кости. Надеюсь - не мои, и думаю об этом несколько вечных, ужасных минут. И даже когда поезд проносится дальше, когда замирает земля, и вновь перед глазами появляется серое небо, мне не удается закрыть рот.

В ушах еще звенят вагоны. В голове еще живет мысль, будто меня больше нет. Будто я умерла. И единственное, на что еще способны мои нервные клетки – это самовозгораться и исчезать, вытворяя из меня безобразного, неадекватного человека, не способного даже нормально дышать.

- Обожаю тебя!

Меня хватают за плечи и начинают трясти, я отмахиваюсь, и сопротивляюсь, и бурчу что-то, и вдруг замираю, увидев перед собой лицо Марины. Она такая довольная. Лыбиться, хихикает. Что ее так развеселило? Состав, проехавшийся над моей головой?

- Руки убери. – Вскакиваю. Пошатываюсь, осматриваю мутным взглядом толпу и недоуменно замираю. – Что происходит? Где я? Что это, черт подери, было?

- Что именно?

- Издеваешься?

- Я просто не понимаю. – Маринка хватает меня под локоть и заботливо оттряхивает спину от впившихся в кожанку камней. – Ты сама вызвалась.

- Для чего вызвалась?

- Для эффекта.

- Для какого блин эффекта? Что за чушь? В сторону отошел! – рассерженно отталкиваю от себя парня и решительно иду к припаркованным на обочине машинам. Надеюсь, там притаился минивен Маринки. – Ты остановить меня не пробовала?

- Зачем? – удивляется подруга, семеня следом.

- Как зачем? Это дико. Что если бы я…

- Что ты?

- Сдохла, знаешь ли. Встала бы не вовремя, повернулась не тем боком…

- Когда тебя это волновало? Хватит бежать. Ты пари выиграла. Теперь Женя должен нам денег. А еще…

- Денег? – прыскаю я. – Денег? Ты серьезно? Меня чуть поезд не переехал, а мы спорили на деньги? Господи! Что же творится.

Хватаюсь руками за лицо и вдруг понимаю, что щеки мокрые: я плакала. Лучше не придумаешь! Резко смахиваю слезы и нервно оглядываюсь: надеюсь, никто этого не увидел, иначе не сыскать мне потом оправдания, ведь сильные не ревут. Сильные не боятся. Грубо распахиваю дверцу минивена, запрыгиваю внутрь и рычу так громко, что дребезжит связка ключей на панели. Придавливаю светлые пряди к плечам, закрываю глаза и мечтательно сожалею о случившемся: есть ли прок в безрассудности? Да, с одной стороны, лучше избавиться ото всей этой тинэйджерской дури, пока тебе не исполнилось тридцать, и ты не обзавелся сворой детишек. Однако стоит ли подростковый авторитет таких усилий? Почему я легла под поезд? Почему позволила себе рисковать жизнью ради какого-то тупого пари?

• Предыдущая
• 4/16
• Следующая