Прабхупада: Человек. Святой. Его жизнь. Его наследие - Госвами Сатсварупа Даса - Страница 31

«Эй, ар-рабы!» — заорал какой-то шутник и принялся изображать то, что, по его мнению, было восточным танцем. Никто на улице не имел ни малейшего понятия не только о сознании Кришны, но даже о культуре и обычаях Индии. В их глазах окружение Свами было кучкой сумасшедших «выпендривающихся» хиппи. Но как отнестись к Свами, они не знали. Он был другим. Однако и он вызывал подозрения. Правда, кое-кто, как, например, Ирвин Хольперн, коренной житель Нижнего Ист-Сайда, испытывал симпатии к этому иностранцу, который «похоже, был очень приличным человеком с добрыми намерениями».

Ирвин Хольперн: Многие терялись в догадках, кто же такой этот свами. В головах у людей роились самые нелепые подозрения, они, похоже, ждали, что эти люди вдруг лягут на подстилку, утыканную гвоздями, и тому подобное. Но мишенью их враждебности оказался приятный, миролюбивый, воспитанный, и, сразу видно, доброжелательный человек.

— Хиппи!

— Это кто — коммунисты?

Пока юнцы насмехались, люди среднего возраста и пожилые качали головами или смотрели на процессию холодно и с непониманием. Дорога в парк была омрачена ругательствами, улюлюканьем, грубыми шутками и напряженностью, но на этот раз их никто не тронул.

Разноплеменные соседи решили, что Свамиджи и его ученики вышли на улицы в диковинных одеяниях просто подурачиться, чтобы все глазели на них и смеялись. Они считали свою реакцию совершенно естественной для нормального, уважающего себя обитателя американских трущоб.

Так, еще до того, как они добрались до парка, их поход уже успел превратиться в приключение. Однако Свамиджи был невозмутим. «Что они говорят?» — спросил он раз или два. Брахмананда объяснил ему. Свамиджи всегда ходил с высоко поднятой головой, выдвинув подбородок вперед. Это придавало ему аристократический и очень решительный вид. Он обладал духовным видением — любой человек был для него вечной душой, и он видел, что все находится во власти Кришны. Но и без того, даже с мирской точки зрения, он не боялся городского столпотворения. В конце концов, он был видавшим виды жителем Калькутты.

К тому времени, когда появился Свамиджи, киртан шел уже минут десять. Скинув свои белые туфли, он, словно у себя в храме, сел на ковер рядом со своими учениками, которые перестали петь и выжидающе смотрели на него. На нем был розовый свитер, а на плечах — домотканый плед. Он улыбнулся, и, оглядев своих учеников, показал им ритм — раз-два... три. Затем он стал громко хлопать в ладоши, отбивая ритм — раз-два... три. Вступили караталы, сначала невпопад, но он держал ритм, хлопая в ладоши, и они подхватили его, стали отбивать хлопками и неумело звенеть тарелочками — неспешно и размеренно.

Он запел молитву, которую никто из них не знал. Ванде 'хам шри-гурох шрй-йута-пада-камалам шри-гурун ваишнавамш ча. Его мелодичный, по тембру напоминающий фисгармонию голос передавал все богатство нюансов бенгальской мелодии. Сидя на ковре под огромным дубом, он пел таинственные санскритские молитвы. Никто из его учеников не знал ни одной мантры, кроме мантры Харе Кришна, но зато они знали Свамиджи. Они отбивали ритм, вслушиваясь в его пение, а в это время по улице грохотали грузовики и в отдалении звучали латиноамериканские барабаны.

Шри-рупам саграджатам, — пел Свамиджи, а мимо пробегали собаки, пялили глаза дети, насмешники показывали пальцами: «Эй, приятель, что это еще за пастор?» Но его голос был для них прибежищем, в котором можно было укрыться от двойственности этого мира. Его ученики продолжали звенеть караталами, а он солировал: шрй-радха-кришна-падан.

В этих молитвах Свамиджи воспевал чистую супружескую любовь Шримати Радхарани к Кришне, возлюбленному гопи. Каждое слово, которое веками передавалось из уст в уста по цепи ученической преемственности, таило в себе глубокий трансцендентный смысл, понятный лишь ему одному. Саха-гана-лалита-шри-вишакханвитамшча. Они ждали, когда он начнет петь мантру Харе Кришна, хотя его пение само по себе захватило их.

Люди все подходили и подходили — чего и хотел Свамиджи. Он хотел, чтобы они пели и танцевали вместе с ним, а теперь этого хотели и его ученики. Они хотели быть вместе с ним. Казалось, это было их единственным желанием — всегда приходить сюда вместе со Свами, садиться и петь. А он всегда будет рядом с ними, ведя киртан.

Наконец, он запел мантру — Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе / Харе Рама, Харе Рама. Рама Рама, Харе Харе. Они подхватили, сначала слишком низко и нестройно, но он поправил их, выводя мелодию с абсолютной точностью. Его голос звучал мощно и торжественно. Они отозвались, уже смелее, звеня караталами и хлопая в ладоши — раз-два три, раз-два... три. Потом он снова запел, а они, вслушиваясь в каждое слово, отбивали ритм ладонями и караталами и старались поймать его взгляд, обращенный на них из глубин его мудрости, его бхакти. Из любви к Свами они отрешились от окружающей действительности и присоединились к нему, чтобы вместе с ним петь святые имена. Свамиджи играл на маленьком барабане, держа ремешок в левой руке и прижимая барабан к себе, в то время как правая рука выводила замысловатые ритмы мриданги.

Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе / Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе. Прошло полчаса, но он не чувствовал усталости и по-прежнему пел мантру, ведя их за собой, а тем временем заинтересованных зрителей становилось все больше и больше Несколько хиппи присели на краешек ковра, так же, как и преданные, скрестив ноги. Они слушали, хлопали в ладоши и пытались подпевать. Небольшая группа участников киртана разрасталась, а люди все продолжали подходить.

Как всегда, его киртан привлек музыкантов.

Ирвин Хольперн: Я делаю флейты и играю на музыкальных инструментах своей работы. Когда появился Свами, я подошел, стал играть, и он поприветствовал меня. Как только появлялся новый музыкант и брал первую ноту, Свамиджи приветственно поднимал руки. Словно он стоял за дирижерским пультом и собирался дирижировать оркестром Нью-Йоркской филармонии. Я имею в виду жест, знакомый каждому музыканту. Ты просто знаешь, когда кто-то хочет играть с тобой и ему нравится, что ты играешь вместе с ним. Он владел языком, на котором общаются музыканты — я сразу уловил это и очень обрадовался.

Одинокие музыканты почти всегда слонялись по парку, и, услышав, что они могут подыграть Свами и что им будут рады, потянулись к нему. Один саксофонист пришел просто потому, что у них хорошо звучали ударные, и ему захотелось подыграть. Другие, подобно Ирвину Хольперну, решили, что это нечто духовное, и к тому же звуки сами по себе были очень приятными. По мере того как музыкантов при бывало, киртан привлекал все больше и больше зевак. Свамиджи солировал и пел вместе с хором, вместе с ведущим пели и многие из новичков, так что вскоре киртан превратился в постоянно звучащий хор. После полудня там собралось уже больше сотни человек, и дюжина музыкантов с латиноамериканскими барабанами, бамбуковыми и металлическими флейтами, губными гармошками, деревянными и металлическими трещотками, тамбурами и гитарами играли вместе со Свами.

Его нужно было видеть. Он старался петь громко, его брови были сдвинуты, лицо напряжено, вены на висках вздулись, а нижняя челюсть выступала вперед, когда он пел: «Харе Кришна! Харе Кришна!» — так, чтобы слышали все. В его облике было нечто необыкновенно притягательное, внушавшее симпатию. При этом он вкладывал в пение все силы, так что иногда оно становилось напряженным, и весь его вид говорил о предельной сосредоточенности.

Это была не демонстрация йогических упражнений или молчаливое шествие пацифистов, а чистое пение мантры, которую принес на Запад Бхактиведанта Свами. Это было нечто новое, небывалое, и в этом мог принять участие каждый. Жителям окрестных кварталов, похоже, понравился его киртан. Вокруг собралось столько народу, что даже торговец мороженым подкатил сюда свой лоток. Рядом с Прабхупадой расположилась компания белобрысых мальчишек лет пяти-шести, они сидели там просто так, от нечего делать. Молодой поляк стоял, уставившись на него. Кто-то принялся жечь ладан на раскаленных углях в металлической жаровне, и сладковатый дым обволакивал флейтистов, барабанщиков и поющих.