Поединок в горах - Смирнов Виктор Васильевич - Страница 3

• Предыдущая
• 3/23
• Следующая

Слева от нас проплывает скальная стена, облитая дождем. Справа — грязная обочина, уставленная деревянными столбиками, а за столбиками — обрыв. Кажется, что там, в низине, плещется холодное сизое море.

Телеграфные столбы тянутся с откоса, видны только чашечки изоляторов, заглядывающие на шоссе, как белые цветы.

Петюк ведет тягач у самого края обрыва.

— Новички стараются тут к скале прижаться, — объясняет Петюк, косо взглянув на меня. — А зря. Сверху, с поворота, может встречный выкатиться. Тогда не разминуться, и…

Он кивает в сторону туманного ущелья.

Путешествие по тракту сливается для меня в бесконечную, как сама дорога, ленту. Часы идут за часами, ревет двигатель, а Петюк, не зная усталости, гонит и гонит тягач вперед, к далекой, скрытой за горами стройке.

Такой тракт я вижу впервые. Изломанный, узкий, выбитый, он вьется вдоль бурных рек, вдоль ущелий, описывает немыслимые зигзаги между скальных обломков, падает в распадки, снова круто лезет на перевалы. Иногда, взглянув вниз, на крохотную речушку, чувствуешь себя циркачом, который взобрался под самый купол.

Небо светлеет. Дождь кончился, облака поднялись. Теперь можно рассмотреть горы. Здесь, на высоте, они поросли мохнатым, кряжистым кедровником. Валуны присыпаны ослепительно чистым снегом. Сколько света и воздуха!

Мы вступаем в высотное царство зимы.

Движение словно замедлилось — открылись просторы, среди которых скорость нашего ЗИЛа неприметна. Капли дождя на стекле превратились в ледяные катышки. Теплый, окутанный дождем Козинск далеко внизу.

Петюк надевает на капот ярко-красный, издали приметный чехол.

Ползем на перевал. Мотор поет надсадливо, со стоном. Зилок не приспособлен к горным дорогам. Ему взвалили на плечи слишком тяжелый груз: иди! И он идет. Задыхается, стонет и идет. Надо.

Внезапно двигатель взвывает. Пробуксовка.

— Цепи неохота надевать, — цедит Петюк. — Подсыпь песочку!

Я выскакиваю на дорогу, покрытую коркой льда. Ноги разъезжаются. Тут пригодились бы альпинистские ботинки.

Склон, к которому подползли, буксуя, задние колеса, довольно крут. Торопясь, я вытаскиваю из-за кабины ковшовую лопату. По обочинам, как муравейники, высятся остроконечные кучи песка, предусмотрительно запасенные с лета.

Петюк плавно, чтобы не разбросать песок, трогает машину. Я иду рядом и ожесточенно работаю лопатой. На лбу выступает пот. Нелегко даются здесь километры!

Через полчаса я вваливаюсь в кабину. На ладонях вздулись волдыри. Ну, вот и побратались с дорогой.

— Слушай, Петюк, а как тебя по имени?

Он усмехается. Я близко вижу его глаза, карие, с тлеющими золотыми змейками.

— А никто по имени не зовет. Фамилия такая — все равно, что имя. Петюк!

Мы мчимся вниз; сзади, подталкивая тягач, громыхает полуприцеп, стрелка спидометра касается цифры девяносто. Это уже лихачество. Но я молчу.

На мосту Петюк тормозит. В других краях за такую остановку не жди милости от инспектора. А в Саянах иные законы. Мост — самое безопасное место для стоянки. Машину издали видно. И разъехаться можно.

— Ты подожди, — говорит Петюк и достает из ящика картонную коробку, — сбегаю на метеостанцию. Передать кое-что.

Неподалеку стоит бревенчатый дом с позеленевшей крышей. Над ним громоздятся горы. Когда опускаешь взгляд с вершин к дому, он кажется совсем маленьким, придавленным. На мачте близ дома крутятся какие-то вертушки, а еще выше, над флюгером, протянута антенна.

Петюк медленно и устало поднимается по тропинке. На пальце его болтается привязанная за бечевку коробка.

В кабине тепло. Горное солнце греет лицо, и голова сама собой откидывается на сиденье…

Просыпаюсь от невыносимой жажды. Что ж это Петюк? Спешил, спешил, и вот на тебе! Надо отправиться на поиски.

Лайка, помахивая загнутым хвостом, встречает меня у метеостанции. Какой-то карапуз ковыряется в снегу у сарая. Из-за обитой войлоком двери метеостанции доносится громкий, взволнованный голос Петюка. Я стучу, но никто не отвечает. Стучу сильнее, и дверь неожиданно распахивается от удара кулака.

Петюк, расхаживающий по комнате, останавливается и сердито смотрит на меня. На столе, уставленном радиоаппаратурой, сидит девушка в синих спортивных брюках и белом свитере.

Я неловко здороваюсь. Это та девушка. Какое-то внутреннее прозрение в долю секунды подсказывает мне, что именно ее я встретил на кладбище.

Она очень стройная. Даже когда сидит, чувствуется, какая она стройная. А у глаз собрались крохотные морщинки. Это, наверно, оттого, что она живет в горах среди снегов и солнца. Белый свитер подчеркивает смуглость лица.

— Ну, чего тебе? — спрашивает Петюк.

Я в подмастерья не нанимался, чтобы он обращался ко мне в таком тоне. Но девушка не дает мне ответить.

— Мы не знакомы. Вы новенький, да? Таня.

У нее узкая и сильная ладонь. Я смотрю поверх ее головы, поверх темных, перехваченных лентой волос и вижу на верхней полке стеллажа букет подснежников в хрустальном бокале, а за бокалом, на стене, фотографию. Долговязый парень стоит у кабинки ЗИЛа, держась за дверцу.

— Что с вами? — спрашивает Таня.

— Обомлел от неожиданности, — бурчит Петюк. — Он думал, в горах только медведя встретишь.

Девушка с метеостанции, поймав направление моего взгляда, оборачивается к фотографии. Петюк хищно щурится и уже с интересом следит за мной.

— Цветы! — говорю я и подхожу к стеллажу. — Откуда здесь среди зимы подснежники?

Петюк досадливо машет рукой.

— Тоже мне серьезный разговор. Цветочки. Финти-минти. А еще шофер.

На фотокарточке Жорка. Видимо, один из последних его снимков. За тягачом громоздятся Саяны. Лицо у Жорки насупленное и серьезное, ветер растрепал светлые пряди.

— Это я внизу в Козинске нарвала, — говорит Таня. — Вчера ездила.

В этом доме бывал Жорка… Мне бы сейчас расспросить обо всем, что она знает, но рядом сидит Петюк. Я должен быть осторожен.

Таня приносит ключевой воды в алюминиевой кружке. Я пью, стараясь не смотреть на фотографию.

— Я сейчас приду, — торопит меня Петюк. — Подожди в кабине.

Его возвращения и в самом деле не приходится ждать. На пальце болтается все та же картонная коробка. Петюк зло бросает ее в ящичек и хлопает крышкой.

— Дай папиросу.

— Ты же не куришь, Петюк.

— Иногда.

Резко, дав большие обороты двигателю, он бросает сцепление. Тягач дергается, Петюк развивает максимальную скорость.

В распадках уже сгустилась темнота. Впереди нас дымит «бочка». Бензовоз. Мы постепенно настигаем «бочку», но обогнать ее не можем: начинается подъем, видимости нет. На всем подъеме старенький бензовоз будет задерживать нас.

Петюк, сморщив лицо, выплевывает папиросу и переходит на третью передачу, чтобы поддать хода. Медленно приближается обрубленный зад цистерны. Запах перегара долетает к нам в кабину.

— Ну, бочкарь вонючий! — бросает Петюк и начинает обгон.

Это рискованно. Если из-за поворота вылетит встречная машина, не успеем разминуться.

Наш зилок идет рядом с бензовозом, отвоевывая сантиметр за сантиметром. Петюк жмет на акселератор.

— А если встречная? — кричу я.

— Прицепом бочкаря привалю, — отвечает он, не меняя хищного выражения лица. — Он побоится, чтобы крыло ему не порвал: притормозит, выпустит нас… За крыло ему деньги платить!

Мы вырываемся вперед.

— Какая муха тебя укусила? — спрашиваю я.

— Кто смел, тот два съел.

Катимся вниз. Петюк не сдерживает вольный ход машины. Он режет повороты, как гонщик, поставивший на карту жизнь.

— Ты бы поосторожнее…

— Все равно.

Какая-то боль гложет его изнутри и питает безрассудство. Путаный малый.

Металл грохочет, на выбоине я подлетаю и ударяюсь головой о кабину. Крышка багажного ящичка раскрывается от толчка, картонная коробка тяжело падает на железное днище. Звякает стекло, кабина наполняется густым, сладким запахом духов… Так вот что носил Петюк на метеостанцию.

• Предыдущая
• 3/23
• Следующая