Мост через вечность - Бах Ричард Дэвис - Страница 39
- Предыдущая
- 39/76
- Следующая
– Прости, вук, – сказал я, – я тебя не расслышал.
Она прокашлялась. – Я говорю, что мне как-то удавалось до сих пор обходиться без самолета.
Я положил ее сумочку назад, уселся на левое сидение и помог ей '!` blao на правое, потом закрыл изнутри дверь, не прекращая говорить.
– В первый раз, когда я увидел эту панель, я воскликнул: «Ого! Сколько тут всяких циферблатов, переключателей, приборов и всего прочего!» В кабине Майерса приборов больше, чем у его сородичей, но через некоторое время к ним привыкаешь, и все становится очень просто.
– Хорошо, – сказала она едва слышно. Она смотрела на приборную панель примерно так же, как я смотрел на съемочную площадку в тот день, когда она взяла меня с собой на МGМ. В ее глазах, конечно, не было такого благоговения, но было видно, что видеть приборы ей приходилось нечасто.
– ОТ ВИНТА! – закричал я, и она посмотрела на меня большими глазами, словно случилось что-то столь из ряда вон выходящее, что мне пришлось закричать.
– Видно, не привыкла к самолетам, меньшим, чем реактивный лайнер, – подумал я.
– Все в порядке, – успокоил я ее. – Мы знаем, что возле самолета никого нет, но все же кричим от винта! или что-нибудь в таком роде, чтобы тот, кто это услышит, знал, что сейчас запустится наш двигатель, и ушел с дороги. Старая пилотская привычка.
– Замечательно, – кивнула она.
Я включил питание, топливная смесь достигла насыщения, ручку газа подвинул на полдюйма, включил топливный насос. (Я показал на топливный манометр, чтобы она увидела, что давление топлива выросло), включил зажигание и нажал кнопку стартера.
Винт качнулся, и двигатель в тот же момент запустился – сначала четыре цилиндра, затем пять, шесть, и наконец он довольно заурчал, словно лев, который в очередной раз проснулся. По всей панели задвигались стрелки приборов: указатель давления масла, мановакуумметр, амперметр, вольтметр, указатель направления, авиагоризонт, навигационные индикаторы. Засветились цифры, обозначающие радиочастоты; в динамиках послышались голоса. Сцена, в которой я участвовал не менее десятка тысяч раз в том или ином самолете, с того момента, как окончил среднюю школу. И сейчас мне это нравилось не меньше, чем тогда.
Я принял предполетную информацию, пошутил с диспетчером о том, что мы – Майерс, а не маленький Нэвион, отпустил тормоза, и мы порулили к взлетнопосадочной полосе. Лесли следила за тем, как другие самолеты рулят, взлетают, садятся. Она следила за мной.
– Я ничего не могу понять из того, что они говорят, – пожаловалась она. Ее волосы были тщательно зачесаны назад и заправлены под бежевый берет. Я ощущал себя пилотом некой компании, на борт к которому в первый раз поднялся ее очаровательный президент.
– Это авиа-язык, эдакий код, – пояснил я. – Мы его понимаем, потому что точно знаем, что будет сказано: номера самолетов, номера взлетнопосадочных полос, очередность взлета, направление ветра, информация о движении. Скажи я что-нибудь, чего диспетчер не ожидает: – Это Майерс Три, Девять, Майк, у нас на борту сандвичи с сыром, готовьте майонез, – он переспросит: – Что? Что? Повторите? – Сандвичи с сыром – это выражение не из авиа-языка.
В том, что мы слышим, – подумал я, – очень многое определяется тем, что мы ожидаем услышать, отсеивая все остальное. Я натренирован слушать авиа-переговоры; она натренирована слушать музыку, слышать в ней то, о чем я даже не догадываюсь. Может, и со зрением так же? Вдруг мы просто отсеиваем видения, НЛО, духов? Вдруг мы отсеиваем незнакомые вкусы, отбрасываем неугодные нам ощущения, а потом обнаруживаем, что внешний мир предстает перед нами таким, каким мы ожидаем его увидеть? На что бы он был похож, если бы мы видели в инфракрасном и ультрафиолетовом свете, или научились бы видеть ауру, ненаступившее еще будущее, прошлое, что тянется за нами хвостом?
Она вслушивалась в эфир, пытаясь разгадать внезапно прорывающиеся $(a/%bg%`a*(% переговоры, и на минуту я задумался, как широк спектр тех небольших приключений, в которые мы с ней попадали.
Кто-то другой в этот момент увидел бы аккуратную красивую деловую женщину, готовую обсуждать вопросы финансирования фильмов, экономии и перерасхода средств, графики и места съемок.
Я же, прищурив глаза, мог увидеть ее такой, какой она была часом раньше – только что вышедшая из ванной, облаченная лишь в теплый воздух двух фенов, она уставилась на меня, когда я вошел в ее дверь и засмеялась секундой позже, когда я врезался в стену.
Какая досада, – подумал я, – что такие радости всегда заканчиваются ярлыками, обидами, спорами, словом, полным набором всех прелестей супружества, невзирая на то, женат ты или нет.
Я нажал кнопку микрофона на штурвале. – Майерс Два Три Девять Майк готов выйти на Два-Один.
– Три Девять Майк, взлет разрешаю; поторопитесь, борт заходит на посадку.
– Майк принял, – ответил я. Я наклонился в сторону президента компании и проверил, плотно ли закрыта дверца.
– Готова? – сказал я.
– Да, – ответила она, глядя прямо перед собой.
Урчание двигателя переросло в рев мощностью в триста лошадиных сил. Самолет понесся по полосе, и нас вдавило в сидения. Расчерченный линиями асфальт за окном превратился в размытое пятно, на смену которому пришла уплывающая вниз Санта-Моника.
Я перевел рычаг шасси в положение «убрано».
– Колеса сейчас пошли вверх, – пояснил я Лесли, – а сейчас закрылки: видишь, они втягиваются в крылья. Теперь мы несколько сбавим обороты для набора высоты, и в кабине станет чуть тише:
Я повернул на несколько градусов рычаг газа, потом рычаг регулятора оборотов двигателя, затем регулятор насыщенности топливной смеси, чтобы привести в норму температуру выхлопа.
На панели зажглись три красных лампочки. Шасси полностью вошли на свои места и зафиксировались. Рычажок шасси в нейтральное положение, чтобы выключить гидравлический насос. Самолет стал набирать высоту со скоростью чуть меньше тысячи футов в минуту. Это, конечно не Т-33, тот поднимается гораздо быстрее, но он и расходует не шесть галлонов топлива в час.
Внизу проплыла береговая линия, сотни людей на пляже.
Если сейчас откажет двигатель, – отметил я про себя, – нам хватит высоты, чтобы вернуться и приземлиться на площадке для гольфа или даже прямо на полосе.
Мы сделали плавный широкий разворот над аэропортом и взяли курс на первый промежуточный пункт на маршруте в Сан-Диего. Наш путь пролегал над Лос-анжелесским международным аэропортом, и Лесли указала на несколько лайнеров, заходящих на посадку.
– Мы у них на пути?
– Нет, – ответил я. – Над аэропортом есть коридор; мы находимся в нем. Самое безопасное для нас место – над взлетно-посадочными полосами, так как, видишь, все большие лайнеры взлетают с одной стороны полосы, а заходят на посадку с другой. Диспетчеры называют их «жемчужной цепочкой». Ночью, когда горят бортовые огни, они становятся цепочкой бриллиантов.
Я снизил обороты, чтобы перейти в полетный режим, двигатель заработал еще тише.
В ее глазах появилось вопросительное выражение, когда я стал крутить различные ручки, и я принялся объяснять, что происходит.
– Сейчас мы выровнялись. Видишь, стрелка указателя скорости движется? Она дойдет примерно вот досюда, это где-то сто девяносто миль в час. Этот циферблат показывает нашу высоту. Маленькая стрелка означает тысячи, а большая – сотни. Какая у нас высота?
– Три тысячи: пятьсот?
– Скажи без вопросительной интонации.
Она прильнула ко мне, чтобы взглянуть на альтиметр прямо.
– Три тысячи пятьсот.
– Правильно!
Тысячей футов выше в коридоре нам навстречу плыла Цессна 182.
– Видишь ее? Она идет на эшелоне четыре тысячи пятьсот в противоположном направлении. Мы придерживаемся определенных правил, чтобы в воздухе держаться друг от друга на достаточном расстоянии. Несмотря на это, указывай мне на любой самолет, который ты заметишь, даже если ты знаешь, что я тоже его вижу. Мы всегда стараемся смотреть по сторонам, замечать других, сами стараемся быть заметными. У нас под фюзеляжем и на кончике киля установлены мигающие лампочки, чтобы другим было легче нас заметить.
- Предыдущая
- 39/76
- Следующая