Венецианская маска - Sabatini Rafael - Страница 27
- Предыдущая
- 27/73
- Следующая
— В саду хозяйничают осенние ветры! Разве это благоразумно? Нашему другу Марку это может не представлять опасности. Студеный климат его родной страны закалил его. Но для вас, моя дорогая Изотта! О чем думает ваша мать, что позволяет вам это?
Такими заботливыми упреками он поторопил их в дом: очень радостный внешне, но раздраженный в глубине души. А если беда, которой он опасался, уже случилась? А если этот подлый англичанин рассказал ей о его отношениях с француженкой? Его беспокойные глаза исподволь присматривались к ней, пока он говорил, и находили ее сверх обыкновения отчужденной и холодной.
Он принял решение. Должен быть положен конец этой неопределенности.
А поэтому он на сей раз дождался ухода Марка-Антуана и попросил графа побеседовать с ним наедине. Граф провел его в маленькую комнату, в которой он хранил свои архивы и текущие дела, и жестом пригласил с собою Доменико. Вендрамин предпочел бы остаться совершенно наедине с графом и напомнил ему, что просил именно об этом.
Но граф засмеялся:
— Что? И возложить на меня заботу повторять, что бы это ни было, для Доменико? Чепуха! У меня нет секретов от сына — ни семейных, ни политических. Пойдемте.
Закрыв дверь, отец и сын сели в этой слегка затхлой маленькой комнате: старший Пиццамано — сухопарый, властный, еще дружески настроенный; младший — очень элегантный в своем отлично сшитом мундире с желтыми кантами и плотным военным шарфом. Вид его был настороженный; он был полон того холодного достоинства, которое Вендрамину так неприятно напоминало сестру Доменико.
Несмотря на то, что Вендрамин обдумал начало, он чувствовал себя неловко.
Он взял предложенный стул и сел после приглашения графа. Но, едва начав говорить, он встал и продолжал, расхаживая по комнате, сосредоточив взгляд на рисунке паркетного пола.
Он упомянул о своем горячем патриотизме и, особенно, об энергии, проявленной им при борьбе за голоса упорствующих барнаботти, в результате чего теперь он поставил их под свой контроль и смог направить их в консервативное русло с тем замечательным эффектом, который проявился на последнем собрании Большого Совета, имевшем важное значение. Он поставил исключительно себе в заслугу, что его требования были приняты.
— Милый мой мальчик, — утешил его граф, ибо его утверждения становились абсурдными, — разве есть необходимость доказывать с таким пылом то, о чем мы уже знаем? Несомненно и то, что мы никогда не скупились на похвалы вашим усилиям или на восхищение вашим патриотическим настроем и мастерством.
— Нет! Не в этом моя жалоба, — сказал Вендрамин.
— Ах! У него жалоба…
Это было сдержанное восклицание Доменико. Граф взглядом остановил сына.
— Позвольте нам выслушать ее, Леонардо.
— Похвала и восхищение, милорд, — всего лишь слова. О, я не сомневаюсь в их искренности. Но слова — они остаются словами и не приносят пользы человеку. Вы хорошо знаете, что у меня есть определенные устремления, которые вы поддерживаете… Определенные очень дорогие мне надежды, на исполнение которых… словом, было бы слабым комплиментом, если бы я не был естественно нетерпеливым.
Граф, откинувшись в кресле, нога на ногу, любезно улыбнулся. Возможно, остановившись на этом, Вендрамин лучше бы послужил своим целям. Но ему надо было выговориться. Его недавние политические труды дали ему почувствовать свои риторические способности.
— Далее, — продолжил он, — я должен признать, что брак есть род контракта, в котором каждая сторона должна нечто предъявить. Как вам хорошо известно, милорд, я беден; так что я не могу предложить Изотте приличествующие дары. Но я, в конце концов, богат могуществом на службе своей страны; богат достаточно, чтобы быть достойным вашего расположения, и это вполне компенсирует то, чего недостает в другом отношении. Если бы не очевидность этого моего неявного богатства, предложенного в торжественном соглашении, у меня не возникло бы безрассудство… предстать перед вами с… с этой жалобой, — здесь он замялся, а затем продолжил решительно. — Но это подкреплено моими действиями, плоды которых уже возложены на алтарь нашей страны.
Он принял величественную позу, откинув светловолосую голову и прижав руку к сердцу.
Доменико кисло улыбнулся. Но граф остался милостив.
— Да, да. Вы проповедуете уже обращенным. Дальше!
Эта легкая капитуляция, казалось, вырвала почву из-под ног сэра Леонардо. Чтобы ощутить результат, ему необходимо было какое-то противодействие, которое он мог бы преодолеть. Отсутствие препятствия обескураживало его.
— Итак, — сказал он, — если это ясно и если вы, милорд, так великодушно соглашаетесь с тем, что моя часть контракта выполнена, вы не будете — я уверен, что вы не сможете — противиться моему требованию выполнить вашу часть.
Доменико напугал как отца, так и сэра Леонардо вопросом, взорвавшим паузу:
— Вы произнесли «требование», сэр?
Горделивая поза Вендрамина утратила некую долю величественности. Но, обидевшись, он не дал заставить себя замолчать.
— Требование. Да. Естественное, нетерпеливое требование, — защищая свое достоинство, он позволил себе сделать уступку. — Слово, может быть, не самое удачное, не лучшим образом подобранное, чтобы выразить то, что у меня на сердце. Однако…
— О, слово подобрано превосходно, — сказал Доменико. — Самое подходящее.
Граф повернул голову, чтобы взглянуть на сына. Он был немного озадачен. Доменико объяснился:
— Вы очень искренне сказали, Леонардо, что ваша помолвка с моей сестрой явилась особым видом контракта. Следовательно, если одна сторона контракта выполнила свои обязательства по нему, она вправе требовать выполнения от другой стороны. Так что не надо нам играть словами, столь точно выражающими суть ситуации.
Вендрамин чувствовал что-то угрожающее за этой шелковисто мягкой внешностью фразы. Так и случилось. Доменико обратился к графу:
— Что стоит принять во внимание, отец, так это собственно факты; можно ли оценивать сделанное им так, как он утверждает?
В своей доброте граф поднял брови и терпеливо улыбнулся сыну:
— Разве есть сомнения, Доменико?
— Я не уверен, что их нет. Но решать вам, милорд. Как видите, Леонардо весьма достойно расценил эту помолвку как выгодную сделку, и…
Вендрамин с негодованием перебил его:
— Сделка, сэр! Я не употреблял столь отвратительного слова Я говорил о контракте. Вполне пристойный термин.
— Разве контракт не подразумевает сделку? Разве контракт — это не официальная сделка?
— Вы искажаете слова. Я имел в виду…
— Мне ясно, что вы имели в виду, когда требовали выполнения нашей части как должного в ответ на выполнение вашей.
Вендрамин безо всякой любви посмотрел на своего будущего шурина. Яд своего ответа он постарался завуалировать смехом:
— Клянусь, Доменико, быть вам адвокатом.
Граф скинул ногу с ноги и, подавшись вперед, вмешался в разговор.
— Но что это за беспокойство о словах? Какая разница? Доменико твердо стоял на своем, ибо в этом сражении он боролся за свою сестру.
— Как вы полагаете, милорд, что случилось бы, если бы Леонардо был инертен в деле помолвки и не добился усиления своего влияния на своих последователей-барнаботти?
— Сэр, это слишком, — запротестовал Вендрамин. — Вы не имеете права оскорблять меня подобным предположением.
— Зачем воспринимать как оскорбление? Мы имеем дело с заключенной сделкой. Сделкой, в которой ваша часть не может считаться выполненной, пока мы не достигли конца этой печальной борьбы.
Вендрамин кисло улыбнулся.
— Слава богу, сэр, что отец ваш не разделяет ваших предвзятых и оскорбительных взглядов.
Это побудило графа вступиться за сына.
— Они не оскорбительны, Леонардо. Вы должны согласиться, что, кроме всего прочего, интересы патриотизма, конечно, требуют полнейших гарантий. Если бы вопрос был только в наших личных интересах, я бы мог быть снисходительным. Но затронуты интересы Венеции, а они требуют, чтобы мы увидели полное завершение ваших действий, прежде чем мы вознаградим их.
- Предыдущая
- 27/73
- Следующая
