Женька-Наоборот - Лойко Наталия Всеволодовна - Страница 6

• Предыдущая
• 6/41
• Следующая

— Ну ты и дура! — раздался над ухом голос Алеши. — Вот дура! Да еще спрятаться захотела.

— Ничего не спрятаться… — Таня вся съежилась, ожидая, что последует дальше. Жуткий момент!

А Алешка возьми да спроси:

— Пирожки еще целы?

— Фу! — Таня отодвинулась от пакета, лежащего на скамье, словно это была ляг ушка.

Неужели Алеша может на них спокойно смотреть? Называется — вспыльчивый! Почему же тогда не вскипел, не возмутился глупой затеей, не оскорбился как следует? Мог бы гордо смолчать, наконец! Хладнокровный, бесчувственный ко всему, кроме жареных пирожков.

Алеша причмокнул:

— Сейчас мы их пустим в ход.

— Их?! — Таня взглянула с презрением как на пирожки, так и на Алешу.

Пирожки смирно полеживали на скамье. Алеша широко улыбался.

— Все-таки ты, Татьяна, не человек. Ты девчонка.

— А ну повтори!

— Повторю.

Таня вскочила, чтобы снова перекинуться на противоположный борт, но Алеша не дал.

— Стоп! Оцени-ка мою военную хитрость.

Таня оценила. Стоило Алеше выложить свой замысел, она и сама причмокнула. Затем, спрятав пакет за спину, отправилась на поиски Жени. Тот сидел, положив на поручни тощие руки, скучающе глядя на подмытые водой, обнаженные сбоку корни прибрежных вязов. Рядом с Женей нашлось местечко для Тани.

— Женька! Сейчас будет шлюз.

— Ну и что?

— Как — что? Наступит кромешная тьма.

— Тьма-то откуда? Спятила.

— Неуч ты все-таки… Не знаешь, что шлюз есть подземное гидротехническое сооружение? Туннель! На десять метров ниже уровня дна.

— Эх ты, зубрила! — Жене попросту было смешно. Как будто он не разбирается в шлюзах, как будто никогда не строил плотины у обмелевших Оленьих прудов. — Такая тьма, что и неба не видно?

— Кромешная, говорю. Хочешь, пари?

— На что?

— Дай подумаю… Можно хотя бы на пирожки.

Незаметно переложив просалившийся пакет в левую руку, Таня протянула Жене правую. Заставила незнакомую длинноносую девочку оторваться от книжки.

— Разбейте, пожалуйста.

— Можно. С разбивалы не брать.

Еще с прошлогодней поездки в Череповец Тане было отлично известно, как выглядит шлюз — водная ступенька, как он устроен. Очень интересно устроен! Не зря пассажиры сейчас в нетерпении повскакали с мест:

— Шлюз! Шлюз!

Медленно опустились огромные металлические ворота, приглашая теплоход въехать в длинную бетонную камеру, впереди которой чернел второй, пока еще недвижный затвор. Вверху над головой сияло небо — голубое, безмятежное, с редкими нежными облачками.

Женя не скрывал своего торжества:

— Ничего себе подземелье! Туннель! Кромешная тьма.

Таня притворно вздыхала:

— Как это я перепутала?

Экскурсанты переговаривались, смеялись, следили, как повышается в камере уровень воды, как вместе с водою медленно поднимается теплоход. Поднимались и другие суда, вошедшие в шлюз. Им тоже предстояло потерпеть, пока «водная ступенька» достигнет нужной высоты и всех их выпустят на простор — в так называемый верхний бьеф, в лежащую впереди часть канала, доберется до уровня, отмоченного на бетонных стенах непросыхающим темно-зеленым наростом.

Валентина Федоровна подошла к Тане, когда Женя доедал последний пирожок. Трудно сказать, кому этот Женин обед доставил больше удовольствия — Жене, Тане или их классному руководителю. Но Валентина Федоровна и виду не подала.

Только спросила:

— Нравится шлюз? — Затем улыбнулась. — Кстати, дорогие мои ученики, какой здесь действует закон физики?

Женя откликнулся первым:

— Об уровне жидкости в сообщающихся сосудах.

Вот что значит контакт!

Однако все мы зависим от случая. Откуда-то выплыла степенная Лида, известная тем, что никогда никому не делает неприятностей. Обмахнулась платочком и сказала, ни о чем не подозревая:

— Помнишь, Татьяна, как ты на волейбольной площадке рассказывала про поездку в Череповец?

Поданный Таней отчаянный знак не остановил Лиду. Она всегда пресекала любые попытки ее перебить:

— Помнишь, вычертила на земле устройство шлюзов… Сейчас наши девочки оказались образованней некоторых умников из девятого.

— Трепло! — закричал Женя, рванувшись к Тане. Если бы теплоход внезапно окутала кромешная тьма, которая была обещана Таней, он не был бы так поражен. — Обманщица! Жульница! — Тощие, липкие от повидла руки вцепились в Танины плечи.

— Ой! — завопила Таня. — Он меня выбросит за борт!

К счастью, рядом была Валентина Федоровна. Схватив Женю за локти, она тут же смущенно сказала себе: «Как девчонка!» Женя тем временем мрачно отметил в мыслях: «Хуже мальчишки».

Алёша подоспел, когда разнимать уже было некого. Валентина Федоровна поспешно приводила в порядок растрепавшуюся прическу. А девочки, в том числе Таня, осаждали ее своими соображениями насчет поведения Женьки-Наоборот.

— Поглядите, — вдруг зашептала Вера. Эта вертушка всегда все успевала заметить. — Просто смех, до чего Касатка старается. Это назло Тане.

— Где? Где?

— Вертится перед Женькой. Ха-ха-ха! А то, бывало, открещивалась от старой дружбы.

Таня вспомнила день появления Жени в школе. Ира тогда с важностью сообщила, что она хорошо знает его родителей, очень приличных людей. Женька, однако, отшил ее чуть ли не в первую переменку. Сейчас Ира своей сладкой улыбочкой, вероятно и впрямь назло Тане, подчеркивала свое с ним знакомство.

— Пусть теперь Ирку к нему прикрепят, — решительно заявила Таня. — Я отказываюсь. Навсегда.

Дружный смех был ей ответом. Пока Таня провозглашала Ирину кандидатуру, сама Ира бросилась наутек от Жени. Похоже, и ей угрожала опасность очутиться за бортом. Спрятавшись за спину старичка пассажира, Ира набралась храбрости:

— Невежа ты, Женька! Слышали бы тебя родители. Вот уж урод в семье. На своих совсем не похож.

Таня встрепенулась:

— А какие они, скажите? — (Никто, кроме Валентины Федоровны, не должен был слышать ее расспросов.) — Вы ведь их вызывали. Неужели вправду совсем другие? Может быть, неродные, а?

— Видишь ли, матери я не знаю… Могу сказать, что внешне Женя просто портрет отца.

Таня задумчиво проводила глазами по-весеннему свежий лужок. Среди сочной травы ярко желтели цветы. Издали не узнаешь, что это — одуванчики пли мать-мачеха?

Тем временем Ира, удалившись от Жени на почтительное расстояние, рискнула пустить еще одну стрелу:

— Видно, ты и мамаше своей до смерти осточертел. Сплавила тебя на экскурсию в таком замызганном виде.

Таня насторожилась. «Осточертел… Сплавила», — отметила она про себя. Если бы такие слова вырвались у кого другого, а то у Иры, с которой Таня больше никогда в жизни не обменяется ни единым словом, она тут же проверила бы мелькнувшее подозрение. А так приходится попристальней вглядеться в самого Женю. Несомненно озлоблен, да еще как! Довела семейная обстановочка… Грозит кулаком не только Касатке, но и чуть ли не всему теплоходу:

— Пусть еще кто попробует сунуться!

Валентина Федоровна отозвалась так тихо, что ее услышала одна Таня:

— Сунемся! Завтра же, милый мой, буду у тебя дома.

На исходе следующего дня в новой квартирке Перчихиных было спокойно и тихо, как, впрочем, всегда в отсутствие Жени. Длиннолицый, лысеющий Петр Самсонович работал за большим двухтумбовым столом, сияющим, как рояль.

Поверхность стола, освещенная настольной лампой, отражала мраморный письменный прибор с двумя пустыми чернильницами и бледную руку Петра Самсоновича, которая то двигалась и о разграфленным листкам, то, онемев, отдыхала, выпуская на миг авторучку.

Во второй комнате, торжественно именуемой гостиной, трудилась его жена Надежда Андреевна. Эта немолодая, болезненно-полная женщина, не считаясь с одышкой, методичными движениями подправляла и без того зеркально гладкий паркет. Поводит по дощечкам суконкой, точно погладит, приласкает их, а затем остановится, полюбуется гостиной.

• Предыдущая
• 6/41
• Следующая