Вернейские грачи - Кальма Н. - Страница 81

• Предыдущая
• 81/86
• Следующая

— Кажется, господин кюре, вы слышали только что мой ответ сыну? Да? Так вот, можете повторить то же самое и матери.

Едва Дюшен и Анж ушли, явился Вэрт. Он был тоже хмур и невесел, но, как всегда, полон злой энергии. Его бесконечно злила эта история с картиной, которую раструбили журналисты. Со слов старого слуги Фонтенаков, левые газеты, не жалея красок, расписали «заокеанского коллекционера из военных», явившегося в замок, чтобы приобрести всем известную фальшивку. История не из приятных! Но он уже отплатил старухе Фонтенак за обман. И отплатил не без остроумия!

Вэрт протянул Гарденеру кипу свежих газет.

— Предлагаю вашему вниманию, сэр, самые последние новости, — иронически сказал он. — Кажется, все эти аресты только льют воду на мельницу красных. Собрание в Турьей долине уже подало в правительство протест. Несколько тысяч подписей! Требуют, чтобы Франция, видите ли, отказалась от договоров со Штатами, требуют отстранения Фонтенака, освобождения арестованных. И, конечно, они добьются своего. Не сомневаюсь. По всей Франции идут демонстрации, забастовки. Нам тоже здесь вскоре станет неуютно, если…

— Если что? — угрюмо спросил Гарденер, искоса взглянув на помощника: что еще надумал этот Вэрт? Он только и ждет случая подставить ему ногу, убрать его со своего пути. Мстительное чувство все сильнее говорило в Гарденере. Кого он ненавидит больше? Этих забастовщиков, из-за которых они сидят здесь без воды, без света, без транспорта, или Вэрта? Гм… это еще надо взвесить.

— Если вы будете сидеть сложа руки… — начал Вэрт.

— Сложа руки? Что же, вы, значит, предлагаете вызвать артиллерию и пустить пару залпов по «народному фронту»? Так? Боюсь вас огорчить, Вэрт, но, к сожалению, как бы вам этого ни хотелось, мы лишены такой возможности. — Майор, торжествуя, посмотрел на помощника.

Вэрт задумался.

— Этот трус Ренар все виляет! — сказал он наконец. — Уверяет, что крутые меры могут повредить нам и никто не будет верить словам о франко-американской дружбе. Он считает, что пока, видите ли, толпа ведет себя мирно, только поет и выкрикивает свои лозунги, он даже не может вызвать солдат: боится народного возмущения.

Вэрт повернулся к окну, что-то просвистел, но тут же оглянулся.

— Пока толпа ведет себя мирно… — задумчиво повторил он, — пока…

— Как? — переспросил майор, настораживаясь.

— Ну, скажем, пока каким-нибудь молодцам вдруг не придет идея швырнуть камни в окна гостиницы или мэрии или, скажем, выстрелить?

Минуту Вэрт и Гарденер пристально смотрели друг на друга. Гарденер первый отвел глаза.

— Пойду навещу миссис Гарденер и Юджина. Сегодня я еще не видел сына.

Пока происходил этот разговор, к пансиону Кассиньоль гигантскими шагами шел кюре Дюшен, за которым, запыхавшись, следовал херувимоподобный семинарист. Сутана Дюшена мела уличную пыль, но он не замечал этого.

— Господин кюре, так они примут меры? — догнав, наконец, своего патрона, отважился спросить Херувим.

— Черта с два! — последовал энергичный ответ. — Не верь этим чужестранцам, сын мой. Да и своим тоже не слишком доверяй.

— Значит, верить следует только господу богу? — осведомился Херувим.

— Гм… господу богу? — повторил Дюшен. — Гм… Это зависит… — Тут кюре Дюшен забормотал себе под нос что-то неразборчивое, и Анж понял: святой отец не слишком доверял господу. Во всяком случае, не больше, чем офицерам.

Мы с вами, читатель, в том же номере гостиницы. Впрочем, сейчас кабинет майора Гарденера напоминает зал суда, так как здесь есть все элементы, характеризующие всякое судебное заседание.

Судья — сам майор Гарденер, недовольный и суровый. Прокурор — капитан Вэрт, отвратительно-непроницаемый, как и полагается быть прокурору. Есть здесь и секретарь — безмолвный стенографист из военных писарей. Имеются и свидетели: мистер Хомер — педагог, тяжело осевший на стуле, и два его любимых ученика: рассеянный Ройяль Мэйсон и Фэниан Мак-Магон, неестественный и важничающий, потому что взрослые военные обращаются к нему, как к равному. Есть, наконец, и обвиняемый — Билл Удхауз, высокий офицер с детской шеей, трогательно вылезающей из воротника рубашки защитного цвета. Он стоит посреди комнаты, в то время как все остальные сидят.

— Где и когда вы вступили в коммунистическую партию? — спрашивает Вэрт.

Молчание.

— От кого и когда вы получили в Штатах задание связаться с французскими коммунистами?

Молчание.

— О'кэй! Сформулируем так: кто именно послал вас сюда, капитан Удхауз?

— Военное командование, — отвечает, наконец, капитан Удхауз. — Вам это известно по моему формуляру.

Вэрт пожимает плечами.

— Не валяйте дурака, Удхауз. Вас спрашивают: кто из американских коммунистов послал вас сюда и дал вам адреса здешних красных?

Молчание.

Капитан Удхауз рассеянно смотрит куда-то поверх голов своих «судей».

Вэрт аккуратно, бумажка к бумажке, складывает на коленях какие-то документы.

— Вы не хотите отвечать, Удхауз? А между тем ваша мать в Штатах охотно поделилась с нашими сотрудниками всем, что знала о ваших связях с красными…

Краска пятнами проступает на щеках Билла.

— Вы допрашивали мою мать? Мою мать таскали в комиссию?

Вэрт укоризненно качает головой.

— «Допрашивали»? «Таскали»? Что за выражения! Старую леди пригласили и попросили поделиться всем, что она знает о деятельности своего сына. Старая леди рассказала, что капитан Удхауз давно исповедует так называемые «прогрессивные» идеи, что он еще во время войны искал встреч с советскими военными в Европе, что и сейчас, отправляясь во Францию, он намерен был связаться с французскими коммунистами…

— Ложь! Ложь! Моя мать не говорила этого! Не могла говорить!

— Ложь? — Вэрт повертывается к «свидетелям». — Мистер Хомер, попрошу вас повторить ваши показания. Они у нас записаны и отосланы уже по назначению, но пускай капитан Удхауз услышит их.

Хомер тяжело поднимается с мягкого кресла. Сложные чувства обуревают его. С одной стороны, он рад, что Билл Удхауз, его старый недруг, наконец-то изобличен, что именно он, Хомер, сумел показать начальству его истинное лицо. С другой стороны, свидетельствовать против Удхауза вот так, стоя с ним лицом к лицу, Хомеру вовсе не нравится: а вдруг об этом узнают однополчане, друзья Билла? Вдруг Биллу удастся как-нибудь выйти сухим из воды? И в том и в другом случае Хомеру несдобровать. И Хомер говорит недовольно:

— Да я уже все вам докладывал, капитан. К тому же лично я ничего такого не слышал. Слышали мои ученики…

— Вы что же, отказываетесь от своего свидетельства? — вкрадчиво спрашивает Вэрт.

Его голос повергает Хомера в настоящую панику.

— Что вы, сэр, что вы! Я ни от чего не отказываюсь! — лепечет он. — Я только хочу сказать, что непосредственными, так сказать, свидетелями являются мои воспитанники Ройяль Мэйсон и Фэниан Мак-Магон. Фэйни, Ройяль, вы, конечно, подтвердите все, что слышали в ночь ареста Берто в Гнезде?

— Конечно, сэр, — вскакивает Фэйни. Его белесая физиономия выражает восторг. Еще бы: говорить в таком месте! Быть свидетелем, когда каждое твое слово значительно и весомо! Когда тебя внимательно слушают решительно все взрослые, а военный клерк записывает твои показания!

Рой Мэйсон только молча кивает. Ему все безразлично. Капитана Удхауза он не знает, и ему решительно все равно, что произойдет с капитаном дальше: разжалуют его или арестуют как изменника. Рой знает: как только прекратится забастовка на железной дороге, они с первым же поездом уедут из Вернея. Утром получена тревожная телеграмма от отца. Мэйсон-старший узнал из газет о волнениях на юге Франции, о выступлениях забастовщиков и требовал немедленного возвращения его и Алисы в Штаты. Мэйсон-старший поручал Рою увезти сестру из пансиона Кассиньоль. Рой думает об этом с досадой. Он, Рой, чувствует себя таким усталым, таким нервным. Ему так хотелось бы быть уже далеко отсюда, от всех этих происшествий, забастовок, слежек… А память нет-нет да играла с ним злые шутки: показывала вдруг, как на экране, легкую, смуглую, изменчивую девочку, золотые, влажные искры в ее широко открытых глазах. Рой встряхивается, будто можно смахнуть видение, как дорожную пыль с ресниц…

• Предыдущая
• 81/86
• Следующая