Вернейские грачи - Кальма Н. - Страница 41

• Предыдущая
• 41/86
• Следующая

— Вот это правильно! Так и нужно сделать! Лучше всего собрать факты! — не вытерпел Корасон, хотя Этьенн подавал ему выразительные знаки. — Мама, вы абсолютно правы!

— Корасон, дай сказать старшим, — нахмурилась Марселина.

Кюньо притянул мальчика к себе.

— Не притесняй его, Марселина. Вспомни твоего Александра: он презирал людей с холодной кровью, резонеров, тихонь… Надо радоваться, что наши ребята растут не такими. — Он обратился к остальным: — Напрасно вы так расшумелись. Правы и те и другие. Конечно, надо протестовать, написать в правительство, послать делегацию. Но не только рабочие нашего «Рапида» и Заречья должны подписать этот протест. Надо, чтоб тысячи патриотов подписались под ним. Надо сделать так, чтобы Фонтенак сам был вынужден просить отставки…

— Легко сказать… Но как же это сделать? — вставил Поль.

— Фламар, ведь ты, кажется, недавно ездил вместе со своими железнодорожниками в Лонгви на встречу участников Сопротивления? — спросил Кюньо. — И, помнится, на эту встречу приезжали бывшие заключенные Бухенвальда. Ведь так, Фламар?

Фламар закивал.

— Да, вот это было свиданьице! — сказал он с удовольствием. — Две тысячи человек явились из двадцати четырех департаментов, да еще из Бельгии, из Голландии, да еще сотни две из других стран, которые тоже испытали, что такое фашизм. Целый интернационал! И тут уж не стеснялись! Обо всем поговорили по душам! Мои ребята тоже выступали. Да и я сказал словечко, — гордо прибавил он.

— Отлично! — Кюньо постучал трубочкой о стол, призывая к тишине. — Вот то дело, ради которого я созвал вас сегодня, друзья, — сказал он. — Мы созовем такое же собрание, как в Лонгви. Даже еще шире, если удастся. А я уверен, что удастся! Нам пойдут навстречу Комитеты Мира, все, кто сражался в Сопротивлении, все кто по-настоящему хочет мира. Мы позовем народ из нашего и из соседних департаментов.

— Вот это идея! Здорово придумано! Это будет настоящий суд народа! — воскликнул с энтузиазмом Точильщик.

— И такой суд прозвучит не только на всю Францию, но и на весь мир, — кивнул Жером. — Ведь речь пойдет не об одном только Фонтенаке. У нас много наболевших вопросов…

— Не забывайте про нас, — сказала Марселина. — Мы тоже можем пригодиться в таком деле. Наши грачи хорошо знают народ в окрестностях. Мы сможем развозить приглашения, листовки, да мало ли еще что…

— Отлично! Значит, мы будем рассчитывать и на помощь грачей, — отозвался Кюньо.

Корасон покраснел от радости.

Начали обсуждать, как лучше организовать народное собрание. Марселина писала своим аккуратным мелким почерком предложения: «Поднять кампанию в нашей печати», «Привлечь к участию в собрании железнодорожников», «Составите текст листовки», «Отпечатать плакаты».

— Прибавь еще: «Организовать рабочих на „Рапиде“», — сказал Кюньо, нагнувшись над ее плечом. — Мне кажется, лучше приурочить собрание к тем дням, когда сюда приедет Фонтенак. Пускай он и его дружки убедятся в силе народа.

— А где мы соберемся, Жером? Здесь, в Заречье, даже нет такого места, — спросил Фламар. — Ведь нужно иметь в виду: как только станет известно о собрании, Фонтенак и власти постараются его сорвать. Это ясно. Мы…

Он не договорил. Раздался стук в дверь, сильный, настойчивый. Фламар с тревогой взглянул на Кюньо. Тот не спеша направился к двери.

— Э, да это Рамо пожаловал, — сказал он, разглядев вошедшего.

— Здравствуй, приятель, — приветствовал он Рамо. — Очень хорошо, что ты приехал. Сейчас мы тебе расскажем про наши дела…

Однако Рамо только бегло кивнул присутствующим и обратился к Марселине:

— Я за тобой. Едем в Гнездо. К нам приехали американцы.

— И вам здесь ни капельки не скучно? — Рой Мэйсон, великолепный и удивительно взрослый, заглянул в узкие, притененные мохнатыми ресницами глаза и тотчас же перевел взгляд на собственные туфли немыслимо оранжевого цвета. — Мне кажется, для молодой девушки…

— Ни капельки, — перебила его Клэр. — Да нам и некогда скучать!

— И все-таки, — настаивал Рой. — Город далеко. И потом это такой жалкий городишко. Нет ни одного приличного кафе или кино…

— И приличного бара нет, я обегал весь город! — подхватил Фэйни Мак-Магон. — Вот побывали бы у нас в Стон-Пойнте…

Разговор этот происходил на наружной лестнице, ведущей в жилые помещения Гнезда. С площадки лестницы, как с капитанского мостика, открывался вид на всю вернейскую долину, туманную и перламутрово-розовую в этот утренний час.

Сейчас же за каменной оградой Гнезда начинались виноградники, спускавшиеся уступами почти до самого города, кудрявые, сизые, как будто ощутимо росистые. Из купы дальних деревьев выступали темные, точно задымленные, зубцы и крыши замка Фонтенак. А еще ниже, из волн тумана, торчал, как перископ подводной лодки, острый шпиль церковной колокольни и смутно угадывались очертания домов. По воздуху плыл тягучий и размеренный звук колокола. Автомобильные гудки, отрывистые и редкие, напоминали лай собак. Где-то близко лаяли настоящие собаки, пели петухи и остро попискивали ласточки.

У подножья лестницы лежало Гнездо — голубая столовая, желтый, только что окрашенный коровник, розовая кухонька, гараж, зеленый ковер лужайки, посреди которой стоял, осеняя своими мощными ветвями все и всех, трехсотлетний дуб, прозванный Толстым Луи. Детские ноги протоптали во всех направлениях тропинки, и сверху, с площадки, казалось, что светлая сетка покрывает весь двор. Заглушая дальние звуки, в Гнезде то тут, то там раздавались голоса, визжала где-то пила, прерывисто урчал электромотор. Из открытых окон классной доносился хор малышей и увещевающий голос Витамин. И уже начинало греть солнце, редела вуаль тумана, и звучной, бодрой поступью входил новый день.

— Сестра жаловалась, что умирает здесь со скуки, — продолжал Рой. — Одно-единственное кино, одно кафе. — Он облокотился на перила лестницы и делал вид, что разглядывает замок, а сам украдкой любовался смугло-персиковым лицом девочки, которая стояла рядом с ним, задумчиво и немного грустно вглядываясь в даль.

— Может быть, ваша сестра привыкла к разным развлечениям, а мы знаем о них только понаслышке. — Клэр с сожалением оторвалась от созерцания долины и перевела глаза на Роя. — А чего не знаешь, о том и не тужишь. — Она усмехнулась, и темные пряди встрепенулись и подскочили над маленьким смуглым ухом. — Вином нас угощают каждую осень крестьяне, когда мы помогаем им собирать виноград. Кино у нас свое. Наш Корасон, вы с ним познакомились — такой высокий, синеглазый, — оборудовал аппарат, и мы почти каждую неделю смотрим в столовой картины. Вот недавно у нас была уморительная комедия, называется «Пострел Туту». Ох, как мы смеялись! — Клэр и теперь засмеялась. — А еще мы на той неделе видели русскую картину.

— Русскую? — в один голос воскликнули Рой и Фэйни. — Вы смотрели картину о Советах?

— Ну да, — кивнула Клэр. — Очень красивая была картина, цветная, о спорте… Я понимаю, вашей сестре нудно у Кассиньоль, — продолжала она. — Там не очень-то повеселишься. Но у нас и Мать и Тореадор такие веселые, они так любят, когда мы играем, поем или танцуем… Да вот, вы же были с нами позавчера. Разве вам было скучно, когда мы пели и танцевали? Ведь, правда, в Гнезде весело, Тэд? — крикнула она, перегнувшись через перила и приветливо махая рукой подходившему в сопровождении Жюжю Тэду Маллори.

Оба мальчика раскраснелись и о чем-то оживленно разговаривали, дополняя слова выразительными жестами. Жюжю был не слишком-то силен в английском, а Тэд, как мы помним, — во французском.

Услышав голос Клэр, Тэд поднял голову и широко улыбнулся.

— Ну еще бы! — с удовольствием отозвался он. — Здесь у вас не заскучаешь! За три дня мы с Дэвом перепробовали чуть не десять профессий. Но последняя мне больше всех по душе! — И он со смехом протянул руки, измазанные желтой краской.

• Предыдущая
• 41/86
• Следующая