Тень воина - Перемолотов Владимир Васильевич - Страница 74

Гаврила не удержался и еще пяток раз стукнул по кулаку, приноравливаясь к новому умению. После каждого удара в снежном насте, словно что-то вскипало, и изнутри пыхало дымом. То есть не дымом, конечно, а эдаким снежным дымком, скорее холодным, напоминавшим более пар, что шел изо рта зимой, чем тот, что выплескивал из окна бани, когда на раскаленные камни плескался ковш то ли кваса, то ли браги. Как бы то ни было, забыв о холоде он любовался и на белесый пар и на ямины, что случались в тех местах, куда попадало волшебство, выскочившее из его кулака.

Правда, полного счастья все-таки не получалось. Как ни старался он расколоть кулаком какую-нибудь скалу или камень - ничего у него не получалось… Хоть ты тресни!

Перед тем, как начать спуск он поднялся к ближайшей скале, чтоб попробовать свои силы на изъеденной временем и водой каменной глыбе, но - нет!

Четыре раза напускал он на старый камень обретенное волшебство, но тщетно. Свалилось откуда-то несколько камней, что иначе, чем насмешкой Богов или колдунов Гаврила и не назвал бы. Но что делать? Спасибо колдунам и за то, что есть. Ай да Митридан, язви его в лодыжку!

"Попадись ты мне только, - с замиранием сердца подумал Гаврила, дыханием согревая волшебный кулак. - Скажу спасибо…" В сладких предвкушениях Гаврила перелез через гряду камней, и вновь перед ним оказалось снежное поле с наклоном уходящее вниз, а вдалеке, в самом конце белое искристое полотно снега и льда пересекало коричнево-зеленая полоса, скорее всего камни и кусты, обозначавшие границу зимы и лета. Уже наметанным глазом Гаврила увидел путь, что безопасно уводил его в сторону, через камни и ледяные завалы. Безопасной дорогой, дорогой в холоде и ветре…

Он запахнул заледеневшую, стоявшую колом волчовку и подумал о колдовстве. Не о кулаке своем удивительном, а о том колдовстве, что могло бы в один момент, миновав эту снежную равнину, доставить его от этих камней прямо к кустам, что наверняка ведь приготовили для него что-то вкусное…

Только где ж его взять, такое колдовство?

В его кулаке сейчас была скорее, чужая смерть, чем собственные удобства. Что делать - не судьба, видно…

Просто так, без умысла, от лихости, он ударил по кулаку, целя в снег перед собой, и тот послушно вспух привычным уже холодным дымом.

Зря он на Судьбу сетовал!

Она словно подслушала его, и сделала шаг навстречу, протянула руку…

Снег впереди него дрогнул и рывком сдвинулся вниз.

Масленников понял, что сейчас случится, прыгнул за камни, но обошлось… То есть это он подумал, что обошлось, а на самом деле снег дрогнул не только впереди, но и позади него. Он рванулся из-под ног, словно прижженный шальным угольком конь…

Видал он уже черепах, перевернутых на спину, и сейчас они и припомнились, ибо ничего другого в голове не осталось. Уже через мгновение герой лежал на щите и скользил на нем по снежному насту вниз, вниз, вниз, то ли к смерти в очередной раз, то ли к славе…

Щит швыряло то в одну то в другую сторону, а он, словно та самая черепаха, болтался на нем, задевая ногами снег. Страх пробил его, словно крепкая палка - тонкий ледок.

Страшна была не смерть. Страшна была неожиданность.

Он зарычал, застигнутый страхом, попытался встать, но движение опять опрокинуло его.

С каждым мгновением он летел вниз все стремительнее.

Спуск, казавшийся таким ровным и мягким, словно кошка когти из мягкой лапы выпустил камни и заледенелые до каменной прочности сугробы, да вдобавок далеко впереди нарисовались стоявшие частоколом большие камни, за которыми, правда, уже видна была зелень деревьев. Он тут же представил, как он с разгона втемяшивается в такой валун головой, мордой, телом и проорал всему миру, всем Богам и надвигающимся камням:

- Было у отца три сына… Младший был дурак!

Он попытался ногой придержать неодолимое движение вниз, но щит от этого только закрутило так, что и дурак бы сообразил, что если не остановиться, то он свою многоумную голову расшибет еще раньше, чем доберется до увиденных внизу камней.

У щита же не было, похоже, ни головы, ни страха, а может быть колдовской причиндал за свою, несомненно, долгую жизнь повидал и не такое, и оттого ничего не боялся, а летел прямо, как ворона летает, не думая о седоке. Он подпрыгивал на мелких снежных кочках и разбивал те, что побольше, выворачивал пласты снега, засыпая им окрестные камни.

Все бы ничего, но очень скоро кочки превратились в сугробы, и никто не мог сказать ему, что скрывает снег - легкий сугроб или камень.

Страх неминуемой смерти закрутил Гаврилу, но у него хватило сил собраться.

В последний момент, когда снежная стена надвинулась на него, он вскинул кулак, и ударил… Стена вмялась, и осыпалась снежным вихрем. Каким-то чудом он услышал шорох трущихся друг о друга льдинок. Щит с седоком влетел в молочно-белое марево, и Гаврила, боясь неизвестности (кто знает, что там за ним - снег, камень, лед?) ударил еще дважды.

После второго удара впереди с грохотом осыпалось что-то, и блеснул солнечный свет, ярко-желтый на голубом.

У него хватило любопытства оглянуться. В искристо-белой снежной стене его волшебство пробило дыру, сквозь которую виден был освещенный солнцем коричневый край скалы, мелкими зубцами впившийся в бело-голубое небо… Сверху, со снежного навершья сеялся сухой мелкий снег.

Вот это рука! Вот это колдовство! Смотреть бы и смотреть на такое, но тут щит повело в сторону и пришлось отвлечься.

И вовремя! Впереди уже перебегал дорогу еще один огромный сугроб!

Уже не раздумывая, он вскинул кулак и ударил в вершину.

Самый кончик сугроба пыхнул уже знакомым холодным паром и, искрясь на солнце, куски плотного снега и льда взлетели в воздух. Щит все еще несло в них, и Гаврила сообразил, что единственное спасение - новая дыра, вроде той, сквозь которую он только что пролетел. Он представил наезжающую на него ледяную гору как человека и опустил кулак ниже, целя в грудь.

На его глазах высоченная, в пять человеческих ростов снежная горка, пошла трещинами и мгновением спустя с нее кусками полетел снег, открывая прокаленный холодом камень.

Вот тут страх снова взял Гаврилу за сердце. Только что с того?

Он уже не мог ощутить запах простуженным носом, да и что дало бы ему это ощущение? Силу? Не было такой силы, которая смогла бы расколоть такой камень или остановить его бег.

Или была?

Мысль скользнула, хоть и трусливая как лесная мышь, но и спасительная! Трусость иногда приносит пользу даже героям!

Гаврила заорал, чувствуя, что внутри становится жарко, и дернулся в сторону, стараясь увернуться от несущейся навстречу смерти. Несколько мгновений щит, словно не слышал седока, и страх в Гавриле взбурлил, заставляя дергать ногами, пытаясь хоть этим изменить направление движения.

Мелькнула мысль, что это Джян-бен-Джян заклял свой щит, таким заклятьем, чтоб тот наказал вора, раз уж у самого волшебника до этого руки не дошли, и Масленников в отчаянии воткнул в снег руку.

Боль рванулась от пальцев вверх.

Человек закричал, оттого что в живое, теплое тело воткнулись сразу тысячи маленьких ледяных ножей, зато от этого движения щит развернулся и, словно плугом пропахав снежный наст, обошел скалу и боком, явно мстя седоку за обиду, за то, что тот так и не дал ему возможности сразиться с камнем и, без сомнения, победить его, помчался вниз.

Так и не изменив движения, боком, он проскользнул между двумя валунами, подпрыгнул на третьем и влетел в кусты, разделявшие в этом месте лес и горы.

Гаврила успел увидеть мелькнувшую рядом зелень, услышать хруст и понять, что это уже хрустит не снег и не лед, а ветки, не в силах сдержать их напора.

То есть напора щита и Гаврилы.

А потом хруст сломанных костей, грохот и темнота.

Темноту и безвременье, в котором он пребывал, расколол чужой голос. Он доносился издалека и откуда-то сверху. Словно Бог говорил.