Товарищи - Меттер Израиль Моисеевич - Страница 10

• Предыдущая
• 10/30
• Следующая

От неожиданности Костя вздрогнул и сказал:

— Я не брал.

На его ответ никто не обратил внимания. Сережа достал из-под подушки пачку печенья.

— Закусим, — предложил Петя. — Ешь, Назаров.

Костя взял одно печеньице; оно сразу раскрошилось и намокло у него в ладонях.

Митя вынул из кармана ключ и открыл дверь.

— Можешь итти, — сказал Митя, тот самый Митя из какой-то там Лебедяни, которого он, Костя, считал ничем не примечательным парнем. Впрочем, всех этих ребят он когда-то давным-давно (сегодня утром) считал хорошими деревенскими хлопцами, но, конечно же, не идущими ни в какое сравнение с ним, с лихим Костей Назаровым.

Такая страшная обида поднимается в Костиной душе, что он боится пошевелиться, чтобы не расплакаться.

— Ребята, — сказал Митя. — Пусть он возьмет мою поковку; там осталось немного доделать, а я, может, успею еще одну обпилить.

— Добрый какой нашелся, — сказал Сеня, — за государственный счет.

— Если Назаров хочет, чтобы мы его уважали, должен сделать положенный молоток сам от начала конца.

Это сказал Петя Фунтиков.

— А если не сделает, — добавил Сеня Ворончук, — то лично я…

Сеня не успел сказать, что именно лично он предпримет как комсорг, потому что в комнату влетел парнишка из другой группы.

— Во что играете? Можно одно печенье?

Он увидел вдруг напряженное, красное лицо Кости, жесткие лица ребят и спросил:

— Собрание или просто так?

— Просто так.

— Выходит во двор строиться. Идем на экскурсию.

Парнишка выбежал.

— Пошли, — сказал Сеня Ворончук и прошел мимо Кости, как мимо стула.

Последним из комнаты вышел Фунтиков. Он обратился к Косте самым обыкновенным тоном:

— Идем, Назаров. Реветь дома будешь: мать пожалеет, даст на кино.

Во дворе построились. Шли из Замоскворечья.

Башмаки у всех были начищены, на лакированных козырьках фуражек поблескивало осеннее солнце.

Мите хотелось итти в ногу, и он дергал Сережу за руку, если тот сбивался с шага.

Когда идешь вот так группой в ногу по мостовой вдоль тротуара и на тебя оглядываются прохожие, кажется, что ты выше ростом, значительнее, сильнее; это потому, что ты идешь в строю товарищей и у тебя сейчас не только твои качества, а качества и твоих друзей: ты и Митя Власов, и Сережа Бойков, который шагает рядом, задрав курносый нос к солнцу, и Петя Фунтиков, и Сеня Ворончук, посапывающий за спиной. Даже Костя Назаров в строю кажется сто?ящим человеком.

А если еще идешь вот так по Москве, и солнце стоит над головой, и впереди Красная площадь, то хочется изо всех сил поторопить время, чтобы скорее пробежали два года учебы…

— По мосту нельзя ходить в ногу. — Сережа тронул Митю за рукав.

— Почему нельзя? Не выдумывай.

— А я тебе говорю, — нельзя: обвалиться может.

— Такой мостище?

— И очень просто. Расшатаем — и всё. Потом будешь отвечать.

Митя не поверил, по всё-таки сменил ногу: уж очень не хотелось рисковать таким великолепием.

Красная площадь появилась неожиданно. Только вышли из-за церкви, и сразу же перед глазами открылась просторная площадь, по которой сейчас пробегал легкий ветер.

— Смотри, Спасские ворота, — сказал Сережа.

Митя смотрел на всё. Он хотел видеть всё сразу. Он знал с детства, что из Спасских ворот выезжал Ворошилов, выезжал Буденный…

И сейчас он не удивился бы, если бы выехал маршал на белом коне, потому что на этой площади не бывает мелких событий.

Могут же сейчас открыться Спасские ворота, и может же выехать маршал на белом коне? Даже не обязательно, чтобы он разговаривал лично с Митей, но может же он выехать на белом коне?

Сеня Ворончук положил руку на Митино плечо.

— Ты смотри на те окна, а я на эти, — указал он пальцем на фасад Кремля.

Вся группа шла по площади, держа ровнение на окна Кремля.

«Я пока ничего такого серьезного не сделал, — думал Митя, глядя на окна. — Но я обязательно постараюсь сделать. Даю вам честное слово»…

Когда миновали площадь. Костя Назаров как бы невзначай придвинулся к Пете Фунтикову и сказал так тихо, как будто это предназначалось не Пете, а самому себе:

— Молоток я сделаю… А фамилия председателя — Жолио-Кюри.

Родители Пети Фунтикова приехали неожиданно. Он аккуратно писал домой, получал из дому письма, заполненные сельскими новостями: хлеб государству сдали, Тамарка занозила ногу, Николай перешел в третий класс; но в этих письмах ни слова не говорилось о том, что родные собираются в Москву.

В училище отец пришел днем. Узнав у вахтера, как пройти к директору, он закурил, предложив вахтеру папиросу, и сказал:

— У вас тут мой сын учится.

— Хорошее дело, — сказал вахтер.

— Фунтиков по фамилии. Часом, не слыхали?

— Не пришлось, — вежливо ответил вахтер.

— Ну, это хорошо. Значит, не балуется.

Иван Андреевич хотел было сразу уйти, но ему вдруг показалось, что это невежливо, человек обидится, и поэтому он спросил:

— Как у вас с дождями?

— Перепадает.

— И нам нынче грех жаловаться. Осадков хватает. На будущий год электростанцию монтируем. Приехал в Сельэлектро за проектом.

Он посмотрел, какое впечатление это произвело на вахтера, увидел, что достаточное, и пошел к директору.

Директора в кабинете не оказалось.

Предлагать женщине — управделами — папиросу не стоило, поэтому он только мимоходом сказал ей, что времени у него мало: надо к двум часам поспеть в Сельэлектро.

Управделами объяснила ему, как пройти в мастерские.

Проходя по коридору, отец увидел на одной из дверей надпись. «Комитет ВЛКСМ». Постучавшись, Иван Андреевич вошел.

За столом сидела девушка лет двадцати.

— Будем знакомы, — сказал отец. — Фунтиков, Иван Андреевич. Горьковской области, село Отрадное, колхоз «Трудовик».

— Наверное, к сыну в гости? — улыбнулась девушка.

— И в гости и по делам. Вы с моим Петром-то знакомы?

— Немного.

— Ну, как он справляется?

— Его выбрали старостой в группе.

— Это нормально, — сказал отец. — Только он нам ничего про это не писал. Ну, а еще какие у него нагрузки?

— Больше никаких.

— Парень здоровый, работящий.

— Так ведь хорошим старостой не так-то просто и быть.

— Это мы всё проверим, — сказал Иван Андреевич строго, хотя в глубине души уже гордился сыном.

— А физически как он? — спросил, поднимаясь со стула.

— Вполне здоров.

— Это мать интересуется, — пояснил Иван Андреевич, — а мне главное — морально. Воды у вас можно попить?

Девушка дала ему воды, и пока он пил, ему хотелось, чтобы она еще что-нибудь рассказала про Петра.

— Работает ваш сын по третьему разряду. — Она пояснила, что в первом году обучения получить больше третьего разряда нельзя.

Иван Андреевич потрогал усы.

— Это нормально, — сказал он. На сына он всё-таки был в некоторой обиде: мог бы и сам подробнее писать домой о своих делах и не заставлять отца расспрашивать.

Попрощавшись с девушкой, он спустился во двор и сказал жене:

— Идем к Петру.

— А где он сейчас, Ванюша?

— Где положено, — в мастерских.

Идя через длинный двор и приноравливаясь к частым беспокойным шагам жены, он говорил:

— С мелочами к нему не привязывайся. Не маленький. Чтобы потом от товарищей не было стыдно.

Он искоса посмотрел на жену, увидел, что она волнуется, да и сам он был взволнован, и ему захотелось ее успокоить. Он дотронулся до ее руки.

— Сына твоего, Катя, пока не ругают.

Она радостно взглянула на него, ожидая продолжения, но он сурово добавил:

— По предварительным сведениям. Самим надо посмотреть.

— Здесь-то побольше нашего понимают, — рассердилась вдруг жена.

— Больше нашего никто не может понимать, — терпеливо объяснил ей Иван Андреевич. — Потому что ты ему мать, а я — отец.

Он собирался развить мысль о требованиях, которые родители должны предъявлять к своим детям, но жена отмахнулась:

• Предыдущая
• 10/30
• Следующая