Сказки (с иллюстрациями) - Гауф Вильгельм - Страница 20

• Предыдущая
• 20/78
• Следующая

Наконец процессия прибыла в столицу султана, где все приготовления к торжественной встрече были еще пышнее, чем в других городах. Султанша, пожилая, почтенная женщина, ожидала их со всем своим двором в самой парадной зале дворца. Пол этой залы был покрыт колоссальным ковром, стены украшены полотнищами голубого сукна, окаймленными золотым шнуром и кистями и повешенными на серебряных крюках.

Было уже темно, когда процессия прибыла, а потому в зале горело множество-круглых разноцветных фонарей, обращавших ночь в день. Но ярче всего расцвечивали они глубину залы, где на троне восседала султанша. К трону, сплошь покрытому золотом и крупными аметистами, вели четыре ступеньки. Четверо знатнейших эмиров держали над головой султанши красный шелковый балдахин, а шейх Медины обвевал ее опахалом из павлиньих перьев.

Так ожидала султанша супруга и сына; и она тоже не видела его с самого дня его рождения, но он снился ей столько раз в ее вещих снах, что она узнала бы его из тысячи. Вот послышался гул приближающегося шествия: звуки труб и барабанов смешивались с ликованием толпы; вот отзвучал стук копыт промчавшихся по двору лошадей, все ближе и ближе раздавались шаги и, наконец, двери залы распахнулись, и, сквозь ряды павших ниц слуг, султан об руку с сыном поспешил к трону султанши.

— Вот, — оказал он, — я привел тебе того, по ком ты так давно тоскуешь.

Султанша прервала его.

— Это не мой сын! — воскликнула она. — Это не те черты, которые во сне мне показал пророк!

Едва только султан собрался упрекнуть ее в суеверии, как дверь в залу распахнулась и ворвался принц Омар, преследуемый своими стражниками, от которых он вырвался неимоверным усилием; задыхаясь, упал он к подножию.

— Здесь я хочу умереть! Вели меня убить, жестокий отец, ибо дольше я не в силах сносить такое поношение!

Слова эти озадачили всех; несчастного окружили, и подоспевшие стражники собрались уже схватить его и связать снова, когда султанша, которая смотрела на происходившее в безмолвном изумлении, вскочила с трона.

— Остановитесь! — воскликнула она. — Этот и есть настоящий; это он, кого мои глаза не видели никогда, но кого чуяло мое сердце!

Стражники невольно оставили Омара, однако султан, запылав яростным гневом, приказал им связать безумца.

— Здесь решаю я, — произнес он повелительным тоном, — и здесь судят не на основании женских снов, а на основании верных и непреложных признаков; вот это (и он указал на Лабакана) мой сын, ибо он принес мне условный знак моего друга Эльфи — кинжал.

— Он украл его! — закричал Омар. — Он во зло употребил мою простодушную доверчивость!

Но султан не внял голосу своего сына, ибо привык во всех делах упрямо следовать лишь своему суждению; посему он приказал силой вытащить несчастного Омара из залы, сам же с Лабаканом проследовал к себе в покои, полный злобы на султаншу, свою супругу, с которой, однако, в мире и согласии прожил целых двадцать пять лет.

Султанша же была в сильном горе от случившегося; она не сомневалась, что наглый обманщик овладел сердцем султана, ибо в вещих снах она видела своим сыном того несчастного.

Когда скорбь ее несколько улеглась, она стала обдумывать средство, как убедить супруга в его неправоте. Это было, конечно, нелегко, ибо у того, кто выдавал себя за ее сына, оказался условный знак — кинжал, и, как она узнала, он столько расспрашивал Омара о его прежней жизни, что играл свою роль, не сбиваясь.

Она призвала к себе людей, сопровождавших султана к колонне Эль-Зеруйя, чтобы подробно услышать обо всем, а затем решила обсудить это дело с самыми приближенными невольницами. Они придумывали то одно, то другое средство; наконец Мелехзала, умная старуха-черкешенка, произнесла:

— Если я не ошибаюсь, высокочтимая госпожа, человек, вручивший кинжал, назвал Лабаканом, сумасшедшим портным, того, кого ты считаешь своим сыном?

— Да, верно, — ответила султанша, — но почему ты об этом спрашиваешь?

— А не думаете ли вы, — продолжала невольница, — что тот плут навязал ему свое собственное имя? А если это так, я знаю прекрасное средство уличить плута, но скажу его вам только на ухо.

Султанша подставила рабыне ухо, и та шепотом дала ей совет, видимо, пришедшийся султанше по вкусу, потому что она собралась немедленно идти к султану.

Султанша была женщина умная, хорошо знавшая слабые стороны султана и умевшая их использовать. Посему она сделала вид, что уступает ему и соглашается признать сына, но только испрашивает себе одно условие; султан, который сожалел уж о своей вспышке, согласился принять ее условие, и она заговорила:

— Мне хотелось бы предложить обоим испытание их ловкости; другая, может быть, заставила бы их скакать верхом, фехтовать и. метать копья, но это умеет всякий; а я хочу дать им такую задачу, для которой требуется сообразительность. Пусть каждый из них сошьет по кафтану и паре штанов, а мы посмотрим, кто сделает лучше.

Султан засмеялся и сказал:

— Ну и умную штуку ты придумала! Чтобы мой сын состязался с твоим сумасшедшим портным в том, кто сошьет лучший кафтан? Нет, это не дело!

Однако султанша напомнила ему, что он заранее согласился на ее условие, и султан, который всегда держал слово, наконец, сдался, хотя поклялся, что, какой бы прекрасный кафтан ни изготовил сумасшедший портной, он все-таки не признает его своим сыном.

Султан сам пошел к сыну и попросил его подчиниться причуде матери, которая обязательно желает видеть кафтан, изготовленный собственноручно им. У простодушного Лабакана сердце взыграло от, радости. «Если только дело за этим, — подумал он, — то я уж сумею угодить султанше».

Во дворце отвели две комнаты: одну для принца, другую для портного, — там должны были они испытать свое искусство, причем каждому было выдано только нужное количество шелка, ножницы, игла и нитки.

Султану было очень любопытно, какой такой кафтан изготовит его сын, но и у султанши тревожно билось сердце: удастся ли ее хитрость или нет? Для работы обоим был дан двухдневный срок; на третий день султан повелел призвать свою супругу, и когда она явилась, он послал за кафтанами и их мастерами. Торжествуя, вошел Лабакан и развернул свое изделие перед изумленными взорами султана.

— Посмотри-ка, отец, — сказал он, — посмотри-ка, глубокочтимая матушка, разве это не образец всех кафтанов? Я побьюсь об заклад с самым искусным придворным портным, что лучшего ему не сшить.

Султанша усмехнулась и обратилась к Омару:

— А что ты смастерил, сын мой?

С негодованием бросил тот об пол шелк и ножницы.

— Меня учили обуздывать коня и владеть саблей, а копье мое попадает в цель за шестьдесят шагов, но портняжное ремесло мне неведомо, оно не подобало бы воспитаннику Эльфи-бея, повелителя Каира.

— О, ты истинный сын моего господина! — воскликнула султанша. — Ах! дай мне обнять тебя, дай назвать тебя сыном! Простите, мой супруг и повелитель, — обратилась она затем к султану, — что я прибегла к этой хитрости; разве вы не видите теперь, кто принц, а кто портной? Воистину, кафтан, изготовленный вашим сыном, великолепен, и мне бы очень хотелось узнать, у какого мастера он обучался.

Султан сидел погруженный в глубокую задумчивость, недоверчиво поглядывая то на свою жену, то на Лабакана, который тщетно старался скрыть краску стыда и досады на то, что так глупо выдал себя.

— И этого доказательства недостаточно, — сказал султан, — однако, хвала Аллаху, я нашел средство узнать, обманут ли я или нет.

Он приказал оседлать своего самого быстрого коня, вскочил на него и поскакал к лесу, который начинался неподалеку от города. Там, по старому преданию, жила добрая фея по имени Адолзаида, которая часто и раньше в тяжелые минуты приходила на помощь своим советом многим королям его рода, — к ней и поспешил султан.

Посреди леса была полянка, окруженная кедрами. По преданию, там жила фея, и редко смертный отваживался приблизиться туда, ибо с давних пор страх перед тем местом передавался по наследству от отца к сыну.

• Предыдущая
• 20/78
• Следующая