Встречи в Колымской тайге - Олефир Станислав Михайлович - Страница 27

• Предыдущая
• 27/34
• Следующая

— В порядке нога, — говорит Лёня. — Небольшая ссадина. Мы, конечно, есть тебя не собираемся, но для приманки сгодишься. Посадим тебя в «естественной позе» в снежный холмик, будешь нам соболей приманивать.

Ворон шипит, по рукавице когтями скребется и вдруг тихо так: «Ку-ум, ку-ум»… Глаза закрыл и успокоился.

— Давно бы так, — смеется Лёня. — А то пугать начал. Иди. Гуляй! — вместе с курткой в воздух подкинул. Куртка еще на снег не улеглась, а ворон замахал, замахал. Ветер его подхватил, крутанул, даже смял как-то. Но ворон тут же выровнялся и пошел винты крутить.

— Во как обрадовался, — говорит Лёня. — Теперь до самых «Крестов» не оглянется.

А наш ворон летел, летел и вдруг проваливаться стал. Метров пятьдесят вниз штопором прошел, у самых тальников горку сделал и закружил на месте. С минуту так кружил, потом за кустами скрылся, но скоро опять взмыл и удалился к Тайному.

Зачем же на одном месте кружился? Подошли к самому обрыву, заглядываем вниз, в полукилометре замечаем два темных пятна. Лоси!

Словно подхлестнутые, мечемся над скалами. Везде страшная крутизна. Я бросился было в обход, но Лёня уже полез вниз:

— Давай сюда!

Рассматриваю спуск. Высоковато. По склону кусты. В долине сугроб.

— Да что мы, не казацкого батька сыновья?

Снимаю лыжи, выставляю вперед ноги и — вниз. Где за куст уцепишься, где за дерево, где по воздуху, где в снег. В середине сброса небольшая лавинка образовалась, так я на ней, как на перине, к самой подошве скатился.

Куда идти? Сверху глядели — все ясно было. Спустились — всю ориентировку растеряли.

— Прежде всего нужно против ветра зайти, чтобы наш дух на лосей не набросило, — говорю я.

Ныряем в лиственничник. Деревья голые и темные, обглоданные ветром комки снега, словно нахохлившиеся куропачи, застыли на нижних ветках. Пересыпанный хвоей и мелкими веточками снег хорошо держит лыжи, и мы быстро пересекаем лиственничник. Дальше пошли заросли ольховника. В них потруднее. Лёня остановился, вытянул из кармана кусок бельевой веревки и привязывает Бумку, а я ищу проход. Вот как будто просека. Нет, метров десять прошли и — задний ход.

— Слушай, мы не туда попали. Скал-то отсюда не видно.

Огибаем ольховниковые заросли и в самом неожиданном месте замечаем лосей. Я сразу в снег закопался. Лёня чуть сзади лежит и подмигивает. Снимаю лыжи, ныряю в снег и гребу к огромному выворотню. Бумка сидит привязанная к лыжам и внимательно за нами следит. Только бы не вздумала поднять лай!

Один из корней выворотня закрутило вопросительным знаком, а снег и ветер устроили в нем окошко. Подползаем, осторожно поднимаем головы. Здоро?во, голубчики! Да это семья. Мама и дитятко. Свернулись калачиком, спины к ветру, спят. А ушам лосиным и во сне покоя нет. Свистит ветер, шумит тайга, скрипят чозении — спокойны уши. Но вот где-то снежный ком с дерева сорвался. Уши в сторону шума повернулись, постояли так с минуту и снова на нас раковинами уставились. Я по коре ногтем царапнул — ожили, завертелись уши.

Неожиданно ветер на миг утих. Лосенок тотчас поднял голову, посмотрел на мать, пырхнул тихонько. Да ушами так: дерг, дерг. Никакого внимания. Тогда лосенок потянулся к тальниковой веточке, пожевал ее, оперся на передние ноги, рывком поднялся и стал общипывать прутики вокруг лежки. Теперь он мордой к ветру. Ветер волнами пробегает по пышной шерсти.

Когда мы гостили у чукчей, дед Саша рассказывал нам с Паничевым такую легенду.

Между охотниками Ульвене и Вуквутагиным произошел спор из-за девушки. Надели они новые кухлянки, торбаса, взяли по связке песцовых шкур и с восходом солнца пришли к девушке. Она решила: «Стану женой того, кто ловчее окажется». И вот Ульвене ушел в тайгу, подобрался к спящему лосю и положил на его спину тальниковую веточку. Вуквутагин отправился по следам соперника, отыскал спящего лося, снял ту веточку, принес в стойбище и положил к ногам девушки…

…Холодящий лицо ветер вдруг стих и дохнул в спину. Тотчас лосиху словно пружиной выбросило из снежной ямы. В один прыжок она оказалась в тальниках, там на мгновение замерла и ухнула так, что у нас мороз вдоль спин прогулялся. Мы от лосихи были метрах в двадцати, и то не по себе стало, а те охотники к самому лосю подходили. Они были очень смелые люди…

Поднялись в пять утра, с тем чтобы к шести стартовать в верховья Витры. Я приготовил завтрак и решил прогнать все патроны через ствол. Проверил один, второй, третий — все нормально. А вот четвертый пошел с усилием. Решил поджать его колодкой и резко закрыл ствол. Ружье выстрелило. Язычок пламени полоснул в бревенчатую стенку, за которой с дровами возился Лёня. Заряд прошел как раз между бревнами, там тлеет вата. Избушка полна пороховых газов, в ушах какой-то свист, трудно что-нибудь сообразить. Наконец с улицы Лёнин голос.

— Что там у тебя?

Я с радостью выдыхаю:

— Ты живой? — Во рту появляется неприятный привкус, словно меня укачало.

Лёня заканчивает последние приготовления, выливает остатки чая, забрасывает снегом угли в печке, проверяет, взяты ли спички, папиросы и все такое. Я же продолжаю сидеть и никуда мне, собственно говоря, не хочется.

Ровно в шесть выходим. Первый же капкан обрадовал. В нем крупный горностай. Шерстка так и играет под лучом фонарика. Долго любуемся им, укладываем в рюкзак и снова настораживаем капкан. Все же я никак не могу отойти от недавно случившегося — капкан три раза подряд захлопывается на моих пальцах.

Второй и третий капканы пустые, в четвертом белка. Здесь успели похозяйничать кедровки: обклевали уши, одна из них попалась в соседний капкан. И пусть сидит. Я часто находил в капкане одну только лапку от попавшейся туда кедровки и следы соболиной трапезы. Если же кедровку вытащить и просто положить в шалашик, соболь ее не тронет.

Больше ничего нам капканы не дали. Слишком рано их проверять. Правда, еще к двум шалашикам подходили белки. Им нужны грибы. Рыбой и мясом интересуются по настроению.

Долина Витры узкая и глубокая. Тайга здесь богатая, а главное, в долину спускаются десятки заросших ольховником распадков. Пространство между распадками тоже покрыто лиственницами, стлаником и все тем же ольховником. Идеальные условия для обитания зверей и птиц. Их здесь и вправду много. Лишь соболиных двоеточек пока не встречалось. Зато видели беличьи, горностаевы и даже лисьи следы. А ведь еще вчера была метель, и обычно первую ночь после снегопада звери гуляют неохотно.

Витра здесь почти полностью спряталась под лед, только иногда встречаются узкие промоины. Слева по долине тянется цепь каких-то бугров. Они сбились так тесно, что не всегда угадаешь, где начинается один и кончается другой. К ним уходят беличьи следы.

У нас приличный груз: топор, матрац, два ватных одеяла, капканы, приманка, продуктов на три-четыре дня. Впереди нелегкий путь, и, конечно, задерживаться здесь не хочется. Но не хочется и упустить возможность поохотиться на белок.

Сбрасываем рюкзаки, заряжаем ружья и направляемся по следу. Как раз напротив нас ложбинка между двумя холмами. Мое внимание привлекают два пятна в самом конце ложбинки.

— Лёня, тебе не кажется, что это лисицы?

— Проверим, а? — отзывается брат.

Отсюда до пятен больше километра. Но напрямую нельзя никак. Мороз за двадцать градусов, лыжи шумят неимоверно. Попробуем спуститься вниз, опишем полукруг и выйдем к основанию бугра.

Каждый идет своим следом, так меньше шума. Пересекли Витру, вышли к буграм. Здесь снег плотнее, масса заячьих следов, у кустов пушицы глубокие копанки.

Наконец впереди дерево с надломленной вершиной. Оставляю Лёню с Бумкой у дерева, сам потихоньку двигаюсь вперед. В самой ложбине растет густой ольховниковый куст. Выглядываю из-за него. В сотне метров, свернувшись в клубок, спит самая настоящая лисица.

Стрелять далековато. Возвращаюсь назад. Стоим, шепчемся. Лёня предлагает подобраться к кусту и ударить залпом. Нет, лучше будет, если один из нас обогнет бугор и заляжет сверху. Звери от опасности всегда стараются уйти в сопки, да и входной след там. Лиса или волк любят своим следом уходить. Лёне надоела роль загонщика. Что ж, пусть идет в засаду…

• Предыдущая
• 27/34
• Следующая