Встречи в Колымской тайге - Олефир Станислав Михайлович - Страница 11

• Предыдущая
• 11/34
• Следующая

Сейчас куропаткам не сладко. Снега мало, лунку не сделаешь, а спать на деревьях в такой мороз опасно. Набитый мерзлыми почками зоб на сильном морозе с ветерком может к утру отмерзнуть. Сколько раз случалось: зима малоснежная, а морозы за пятьдесят. Куропатки и глухари погибали тысячами. А люди все на охотников сваливают.

С восходом солнца начинаем строить базовую избушку, и до этого времени нужно успеть перенести продукты и приманку к месту строительства. Бросать продукты на плоту опасно.

Мох на болоте уже прихватило морозом, он почти не продавливается, а к кочкам мы приноровились. Как только нога поймает предательскую пустоту и угрожает подвернуться, сразу же падаешь. Летит в сторону мешок с продуктами, шарахается перепуганная Бумка. Других способов избежать вывихов и переломов в данной ситуации нет.

Когда первые солнечные лучи облапили вершины нависших над Тайным сопок, на самом краю морены среди молодых лиственниц мы отыскали две толстые сухостоины. Здесь будет самая главная наша изба, отсюда пролягут четыре путика: два на восток и запад вдоль Лакланды, один на юг по ручью Тайный, и еще один — на север. Паничев говорил, что правый берег Лакланды он знает плохо, но оттуда часто спускаются олени и где-то там, за водоразделом, выпустили пятьдесят баргузинских соболей. Есть надежда, что там будет один из самых добычливых путиков.

Погода хорошая.

Солнечным теплом уже прогреты рукоятка лопаты, топорище и красноватые стволы лиственниц. Бревна отпиливаем длинные и толстые, носить и ворочать их нелегко. Три сутунка кинули — и перекур. Но настроение отличное и работа в удовольствие. Не ленимся два-три раза повернуть бревно или отбросить показавшееся неподходящим и пилить новое.

Таежные зимовья строят «в лапу» и в «ласточкин хвост». Такие избы стоят века. Этот способ вызван постоянной недостачей гвоздей. У нас этого добра целый ящик, и строим быстро и просто. Берем трехметровое бревно, подгоняем его к другому и с торцов скрепляем двухметровой стойкой. Иногда в роли стоек используем пару недалеко стоящих друг от друга деревьев, предпочтительно сухих. Обычно между бревен стелят мох, но он сейчас под снегом, и мы конопатим щели ватой из старого матраца.

Пила острая, но высохшая древесина по твердости не уступит иному камню, и мы начинаем понимать, почему лиственницу относят к твердым породам. Если после сухой лиственницы пилить сырую, то пила плывет, как по маслу, даже не верится, что это одно и то же дерево. Недалеко от нас растут восемь стройных, как свечи, лиственниц. Пожар обошел их, и теперь они хохолком вздымаются над мореной. Когда-то на двух деревьях жили белки, об этом напоминают полуразрушенные гнезда. Мы таскаем бревна откуда угодно, но на живые лиственницы рука не поднимается. Где-то подспудно живет мысль, что со временем к гнездам явятся их хозяева. И вообще, к деревьям, давшим приют зверькам и птицам, отношение какое-то особенное.

На болоте с утра появились собольи и заячьи наброды. У зайца след крупный, четкий. Наверное, это здешний хозяин. Наткнувшись на нашу тропу, он не испугался, более того, проследовал несколько метров моим следом, затем переместился на Лёнин и наконец заинтересовался Бумкиным. Вчера после охоты на гусей мы отвязали Бумку, она сейчас же отправилась к морене. Там, где Бумка спрямляла свой путь, спрямлял его и заяц. Удовлетворив свое любопытство, заяц ускакал вдоль болота.

Соболь на наши следы внимания не обратил. Он учился ходить по снегу, и ему было не до нас. Обычно по чернотропу соболь ходит «четверкой» — следом, немного напоминающим заячий малик: два отпечатка рядом, два цепочкой. При таком продвижении каждая лапа свой след топчет — что еще проще? По снегу же нужно ходить двоеточием, то есть с таким расчетом, чтобы задние лапы ставились точно в отпечатки передних. Соболь был молодым, и двоеточный след у него получался плохо.

Через долину Тайного проходит путь, по которому утки, гуси и даже лебеди летят на зимовку. Недалеко от плеса стоит лиственница с сухой вершиной. Увидев на дереве темнеющий силуэт, мы подумали, что это глухарь, и отправились посмотреть. Прошли полпути и поняли, что ошиблись. Это был извечный утиный враг — болотный лунь. Крупная каштановая птица сидела, поджав одну ногу, и, плавно поворачивая головой, осматривала долину. Недалеко от луня плескался табун чирков. Маленькие уточки прекрасно видели своего врага, но почему-то не улетали. А он, длинноногий и желтоглазый, сгорбившись, маячил над ними, высматривая более подходящую добычу, а может, спутника для неблизкой дороги. Увидев нас, он сорвался с ветки и заскользил над долиной. Взмахи его длинных крыльев были нечасты и плавны. Не верилось, что при желании этот разбойник догонит самую быструю и ловкую из птиц.

Только улетел лунь, тотчас на его место опустился другой хищник. Эту птицу я не знаю. Она значительно меньше луня, светлее его и имеет белое подхвостье. Нас совершенно не боится, приводит в порядок свои перья.

А после обеда над нами один за другим пролетели три гусиных ключа. Гуси тянули низко, и их гортанное «кайяг-кайяг» лилось над тайгой призывно и тревожно. Словно они потеряли что-то и не могут отыскать.

Потом на плес опустились три лебедя, крикнули «гонг-гонг!» и стали копаться в водорослях. Они не могут нырять и держатся на мелководье, иногда выходят на берег и щиплют проглядывающую из-под снега траву. В Тайный впадает маленький гнилой ручеек со множеством водорослей, один из тех, что не замерзает в самые лютые морозы. Лебеди вскоре закопались в него так, что скрылись из поля зрения за крутыми бережками. Подобную неосторожность могут позволить себе чирки да еще какая-нибудь одинокая серая утка. При опасности они срываются, как катапультированные, и уходят такими зигзагами, что ни попасть из ружья, ни догнать их невозможно. Лебедям же для взлета нужен разбег, летят они тяжело и, конечно, совершенно не петляют.

Под вечер лебеди немного поплавали по плесу, затем вылезли на берег, отошли от воды метров на тридцать и притихли. Обладая прекрасным зрением, они, конечно же, видели нас. Мы через каждые пять–десять минут поворачивали головы в сторону отдыхающих красавцев и удовлетворенно кивали друг другу: «Сидят!» Словно в этом была наша заслуга. Все давно любят лебедей и за красоту и за верность друг другу. А ведь и гуси создают пары на всю жизнь, да еще с двухгодичным испытательным сроком. Да-да! Гуси начинают брачные полеты и создают пары в годовалом возрасте, а к гнездованию и насиживанию яиц приступают, только когда им исполнится три года. Маленький скромный рябчик, оставшись без подруги, в течение нескольких лет не образует новой пары.

Однажды я видел, как у погибшего под колесами автомашины евражки почти двое суток просидела его подружка. Все это произошло возле мастерской, у которой мы ремонтировали бульдозер. Мы с Васькой Чирком несколько раз отбрасывали ее с дороги, но она упорно возвращалась к мертвому. На второй день она тоже попала под машину.

Лёня вчера заявил:

— Все рационализации и новшества дело рук… лодырей.

Чтобы ночью не кочегарить и в конце концов отоспаться, он стянул с плота матрацы, десятка полтора, обложил ими палатку. Топить печку нельзя: от малейшей искорки может все загореться. Но было тепло.

Ночью к нашей стоянке выходил медведь. Он явился с низовьев Лакланды и остановился у жерлиц. Жерлиц было около двадцати, и почти на каждой сидело по налиму. Будь медведь потолковее, он вытянул бы нашу добычу и закатил бы пир. Он же подобрал дохлых гальянов и побрел через Лакланду. Ветер тянул на нас, но Бумка ничего не учуяла.

Мы решили посвятить этот день охоте на зверя. Даже не позавтракав, набросали в рюкзак консервов и быстро перебрались на правый берег. Медведь прошел три-четыре часа назад. След чуть-чуть схватился и, поддетый снизу, рассыпался на кусочки. Собаку держали на привязи. Медведь медведем, а Бумка у нас одна.

Медведь сделал несколько покопок у самого берега и направился к заросшему озеру. Со стороны Лакланды из озера вытекал ручеек. Он неторопливо струился в травяных зарослях и уходил к реке. Эти заросли и привлекли медведя. Вся растительность в ручейке была смята, на воде плавали пучки осоки. Здесь же белели длинные узловатые стебли с тройчатыми листьями. Это одно из распространенных растений — вахта. Ее листья идут на приготовление настоек тем, кто жалуется на отсутствие аппетита. Может, медведю перед зимней спячкой нужно принять желчегонное, а может, вахта удаляла из его кишечника глистов. Такая информация встречалась и в солидных трудах. Но в зверинцах и в цирках медведям никаких лекарств не дают. Тем не менее осенью все глисты покидают хозяина.

• Предыдущая
• 11/34
• Следующая