Тайны Удольфского замка. Том 2 - Рэдклиф Анна - Страница 23

• Предыдущая
• 23/95
• Следующая

— Жалею, что мы не сидим теперь преспокойно в замке у синьора! — заявил Бертран. — Не знаю, зачем послали нас с этим поручением. Ишь ты, как гремит наверху. Право, я готов бы постричься в монахи и начать молиться Богу. У нашего Уго даже и четки есть!

— Нет, — возразил Уго, — предоставляю таким трусам, как ты, таскать с собой четки. А я ношу меч!

— И какая тебе польза в твоем мече, — ведь им нельзя бороться против грозы! — заметил Бертран.

Новый раскат грома, повторенный оглушительным эхом в горах, на минуту заставил их замолчать. Когда он миновал, Уго предоложил идти дальше.

— Здесь мы только время теряем, — сказал он, — густая чаща в лесу защитит нас не хуже, чем это каштановое дерево.

Опять повели мулов вперед, меж стволов, но не по тропинке, а прямо по траве, скрывавшей торчащие, узловатые корни. Поднявшийся вихрь боролся с грозой; он бешено метался между ветвей наверху, раздувал багровое пламя факела, озарявшего лес, и обнаруживал темные закоулки, подходящее убежище для волков, о которых упоминал Уго.

Наконец порывистый ветер как будто развеял грозу, раскаты грома раздавались все дальше, глуше и наконец стали едва слышны. Проплутав по лесу около часу, в течение которого стихии, по-видимому, успокоились, путники, постепенно подымаясь из ложбины, очутились на открытой вершине горы; у ног их расстилалась широкая долина, облитая туманным сиянием луны, а наверху трепетало голубое небо сквозь тонкий слой облаков, еще остававшихся после грозы и медленно опускавшихся к горизонту.

Выйдя из лесу, Эмилия начала понемногу ободряться духом, она соображала, что если этим людям было приказано погубить ее, то они, вероятно, привели бы в исполнение свое злодеяние в том диком, уединенном лесу, откуда они только что вышли, — там оно по крайней мере было бы скрыто от людских взоров. Успокоенная этим размышлением и присмиревшим видом своих провожатых, Эмилия с наслаждением залюбовалась красотой дремлющей долины, куда они спускались, молча пройдя по узкой овечьей тропинке, извивавшейся по опушке леса. Долина представляла разнообразную местность — леса, пастбища, склоны — и была защищена с севера и востока уступами Апеннин, выделявшихся на горизонте изящными, разнообразными очертаниями; на западе и на юге местность смутно сливалась с низменностями Тосканы.

— А вон там и море, — сказал Бертран, точно угадав, что Эмилия наблюдает ландшафт при слабом свете сумерек, — оно на западе, да только еще не видать его!

Эмилия уже замечала перемену в климате после дикой горной дороги, только что оставленной ими; по мере того, как они спускались вниз, воздух сильнее благоухал ароматом бесчисленных и безымянных цветов, рассеянных в траве; аромат был особенно силен после дождя. Такой успокоительной, такой прекрасной была окружающая картина, такой поразительный контраст представляла она с угюмым величием той природы, среди которой она жила все это время, и с нравами людей, окружавших ее, что ей почти казалось, будто она опять попала в свою родимую «Долину». Удивляясь, зачем Монтони прислал ее сюда, она не могла поверить, чтобы он выбрал этот очаровательный уголок для какой-нибудь жестокой цели. Но, по всей вероятности, на его выбор повлияла не сама местность, а люди — ее случайные обитатели, которым он мог безопасно доверить выполнение своих планов.

Теперь она снова попыталась спросить своих спутников, далеко ли еще до места назначения. На это Уго отвечал, что уже близехонько.

— Надо дойти только до той кашатановой рощи, вон там в долине, потом переправиться через ручей, что так сверкает при лунном свете; желал бы я поскорее туда добраться и отдохнуть за бутылкой доброго тосканского вина и куском ветчины!

Эмилия ободрилась, услышав, что путешествие подходит к концу; она уже ясно различала рощу каштановых деревьев на открытой части долины у самой реки.

В скором времени они достигли этой рощи и увидали между листвой огонек, сиявший из окна далекой хижины. Шли еще некоторое время по берегу речки к тому месту, где частые деревья, столпившись над нею, не пропускали лунных лучей, но длинная полоска света из окна хижины вверху перерезала ее темную, колыхающуюся поверхность. Бертран шел впереди; Эмилия услыхала, что он стучится в дверь хижины и громко зовет ее обитателей. Когда она подошла к избушке, маленькое верхнее окошко, где виднелся свет, открылось и показался какой-то человек; он осведомился, кого им нужно, потом сейчас же сошел вниз, впустил их в опрятную деревенскую избушку и велел жене подать путешественникам закусить. Пока человек этот беседовал в сторонке с Бертраном, Эмилия с тревогой наблюдала его. Это был высокий ростом, но довольно хилый крестьянин с желтым цветом кожи и пронзительным, хитрым взглядом. Его лицо не располагало к себе, и в его обращении тоже не было ничего привлекательного, в особенности для свежего человека.

Уго нетерпеливо требовал ужина; таким тоном, как будто сознавал, что здесь признают его авторитет.

— Я ждал вгс с часок тому назад, — сказал хозяин, — вот уже три часа, как я получил письмо синьора, потом мы с женой перестали ждать и улеглись спать. Ну, хорошо ли ехали в грозу-то?

— Неважно, — отвечал Уго, — да и здесь нам, видно, плохо будет, если вы не поторопитесь. Давайте нам побольше вина, да посмотрим, что у вас есть съестного?

Крестьянин поставил перед ними все, что нашлось в его хижине: ветчину, вино, фиг и винограду, такого крупного и ароматного, какой Эмилии редко случалось видеть.

После ужина жена крестьянина отвела ее в маленькую спальню; там Эмилия задача ей несколько вопросов, касающихся Монтони. На эти вопросы женщина, которую звали Дориной, давала сдержанные ответы, говоря, что не знала о намерениях «эчеленцы» прислать сюда Эмилию, но признавалась, что муж ее был извещен об этом. Убедившись, что от нее не добьешься ничего путного, Эмилия отпустила Дорину и удалилась на покой; но бурные события, только что пережитые, и беды, ожидаемые впереди, осаждали ее встревоженную душу и вместе с новизною положения упорно отгоняли сон.

Утром, отворив окно, Эмилия была поражена окружающей красотой. Домик стоял в самой чаще, состоявшей главным образом из каштанов в перемежку с кипарисами, рябиной и дикой смоковницей. Из-за темных раскидистых ветвей виднелись на востоке лесистые Апеннины; они высились величественным амфитеатром, но уже не чернея соснами, как Эмилия привыкла видеть их, а увенчанные на вершинах вековыми лесами каштанов, дубов и восточных платанов, теперь расцвеченных роскошными осенними красками; леса эти густой массой спускались вниз в долину и лишь кое-где выступали из-за зелени гордые скалистые утесы, по временам сверкая на солнце. У подножия гор тянулись виноградники; там картину оживляли местами изящные виллы тосканской знати, расположенные на склонах, поросших рощами оливковых, тутовых, померанцевых и лимонных деревьев. Равнина, куда спускались склоны, была тщательно возделана и пестрые ее оттенки стушевывались в общую гармонию при лучах итальянского солнца. Виноградные лозы, алея пурпуровыми гроздьями между порыжелой листвы, ниспадали роскошными фестонами с высоких фиговых и вишневых деревьев; пастибща, сочные и богатые, какие Эмилия редко видела даже в Италии, простирались по берегам реки, которая, вытекая из гор, извивалась по всей равнине и впадала в морскую бухту. Там, далеко к западу, вода, сливаясь с небесами, принимала бледно-лиловый оттенок, и раздельная линия между ними лишь по временам обозначалась движением вдоль горизонта паруса, сверкавшего на солнце.

• Предыдущая
• 23/95
• Следующая