Константиновский равелин - Шевченко Виталий Андреевич - Страница 26

• Предыдущая
• 26/59
• Следующая

Лариса изменилась. Ее прекрасное лицо похудело, стало строже и старше. Темные тени от недосыпаний и тревог легли под глазами. Она стала сдержанной, нето-

ропливон, словно женщина, прожившая большую жизнь. И как-то само собой получалось, что в минуты своих коротких встреч они не говорили о пустяках. Так, Алексеи рассказал ей о своей большой мечте — об учебе в институте, она ему — о своей прежней жизни, а сегодня она поведала о том, чего никто не знал в равелине. Оказывается, ее отец, капитан 1 ранга, пропал без вести на подводной лодке в Балтийском море. Страдая от щемящей сердце жалости, Алексей в то же время восхищался Ларисой и, пытаясь ее успокоить, только нескладно приговаривал:

— Не надо, Лариса Петровна... Что ж тут поделать... Может быть, и не погиб он... Возьмет и вернется!

Она действительно понемногу успокоилась и, вспомнив все, что произошло с утра и что она узнала от раненых, спросила его, с тревогой смотря в глаза:

— Что же будет дальше?

Ему не пришлось подыскивать ответ. На этот вопрос он мог ответить всегда, среди дня и ночи, прямо и коротко, ибо все, что он сказал ей, было внутренним чувством, убеждением, долгом и необходимостью:

— Будем стоять насмерть!

— Насмерть! — повторила она машинально шепотом, и ее щеки заметно побелели. Уловив перемену в ее лице, Зимский поспешил успокоить:

— Только вы не бойтесь, Лариса Петровна! Все обойдется! А вас капитан третьего ранга обязательно эвакуирует, если что! Я первый...

Но Лариса уже перебила его протестующим жестом. Тихо, но с горечью в голосе она заговорила:

— Как вы только могли подумать! Я ведь бросила семью, пошла мстить за отца, а вы...

Окончательно смешавшись, Зимский сконфуженно пробормотал:

— Да нет... Вы не подумайте чего... А только кому же умирать охота?

. Но Лариса уже простила ему его оплошность, вызванную только горячим участием в се судьбе, и, вспоминая, медленно продолжала:

— Когда-то давно, еще до войны, один студент, с которым я дружила, спросил меня, говоря о жизни: «Есть ли па свете такая сила, которая сможет заставить добровольно ее отдать?» Тогда я нс знала, что ему ответить, была глупой, легкомысленной девчонкой. Сегодня я бы

смогла ему ответить! Конечно, безумно хочется жить, особенно в наши годы! Я тревожусь только одним: не оказалась бы эта ноша для меня непосильной. За все остальное я совершенно спокойна!

— Нет, Лариса Петровна! Таких, как вы, ничто не согнет!—самозабвенно воскликнул Зимский. — Я*то уж знаю!

Она благодарно улыбнулась и тихонько и неловко от смущения осторожно пожала ему руку. Он встрепенулся от этого прикосновения, впервые всем существом ошутнв нежное тепло ее руки. Но Ларисой в эту минуту руководили совсем иные чувства, чем те, которые переживал он сам, и Алексей уже выработавшейся привычкой подавил в себе поднявшуюся горячую волну.

Потом она ушла, а он все еще продолжал стоять, в сотый раз заново переживая эту встречу.

Теперь, вечером, он вспомнил все до мелочен, и ему казалось, что на огрубевшей потрескавшейся коже его руки все еще лежат теплые Ларисины пальцы...

Особенно сильный взрыв, совсем недалеко, заставил всех оторваться от своих дел и недоуменно переглянуться.

— «Гости» торопятся! — проговорил со своей койки Гусев, тревожно поворачиваясь на другой бок. Зимский продолжал сидеть, глубоко задумавшись; Булаев грузно встал и, потянувшись так, что затрещали кости, спокойно отрубил:

— Торопятся, говоришь? Ого и добре! А мы уж найдем, чем встретить «дорогих гостей»!

Кто-то непроизвольно хмыкнул в кулак. Задремавший было Колкий проснулся и, не зная, о чем был разговор, мечтательно произнес:

— Ну и девку видел во сне!

Кубрик дружно хохотнул. От недавнего тревожного настроения не осталось ц следа.

4. МАЛЕНЬКИЙ СЕВАСТОПОЛЬ

Ранним утром 20 июня части дивизии полковника Потапина, державшие Северную сторону, начали отход на южный берег бухты. Переправлялись на понтонах, на шлюпках, на рыбацких яликах и просто вплавь, высоко подняв над головой оружие. Остроносые «мессерш митты» осиным роем кружились над переправой, зло стрекоча на * бреющем пулеметами, а бонны на понтонах палили в них I из винтовок и провожали отборной матерной бранью. Передние уже достигли южного берега, а к северному подходили все новые и новые части, и бойцы, тяжело опускаясь на прибрежные камни, зло курили цигарки, страшно втягивая и без того ввалившиеся щеки, в ожидании своей очереди. Здесь были и матросы, и бойцы морской пехоты, и просто пехотинцы, уставшие, озлобленные, подавленные горем. То, что сделали они за эти дни, казалось чудом, и только приказ заставил их покинуть свои рубежи. Дальше оставаться па них было бессмысленно: враг подавил числом — на каждого смельчака приходилось более десятка вражеских солдат. Но и это не смутило севастопольцев — просто оказалось физически невозможно растянуть оставшееся количество людей на десятки километров фронта. Однако, несмотря на то, что отходили по приказу, у каждого щемило сердце и с уст непроизвольно срывались горькие слова:

— Пе сдюжили, значит! Поганому немцу город отдаем!

— Держались, держались — и вот тебе на!

— Чего хнычешь? Лучше, что ли, было бы, если бы он

перебил нас поодиночке? Вот на том берегу укрепимся, тогда еще посмотрим, чья возьмет!

— Эх, браточки! Немец-то Севастополь теперь как на ладони видит! Вот радуется, поди!

— Рано радуется, пока я еще жив!

На обрывистом берегу, облокотившись левой рукой на согнутую в колене ногу, а правой похлестывая себя прутом по сапогу, стоял, наблюдая за пс-реправой, полковник Потапнн. Это был невысокий мужчина с быстрым взглядом черных подвижных глаз. Часто он замечал неполадки, н тогда у него начинал нервно подергиваться левый утолок рта. Два адъютанта ловили каждый его жест, готовые броситься и выполнить любое приказание.

Когда заминка долго не устранялась. Потапнн вскипал:

— Растяпа! Уши от осла! Капитана Баташова немедленно ко мне!

Прибегал капитан Баташов, запыхавшийся, смотревший на полковника настороженными глазами, и Потапнн ^начинал «разнос»:

v — Вы что же, юноша? Немедленно рассредоточьте людей! Что они у вас столпились, как стадо овец! Немецких бомб ожидаете? Ну-ка, бе-ее-с-гом!

Счастливо отделавшийся Баташов летел стремглав исполнять приказание, а Потагши уже кричал на всю бухту, энергично грозя кулаком:

— Пронин! Эй, Пронин, няньку тебе не нужно? Няньку не нужно, говорю? Не понимаешь? Артиллерию загубишь, тогда поймешь!

К Потапину ежеминутно подбегали командиры, ординарцы, посыльные, и он успевал, не отрываясь от наблюдения за переправой, для всех найти время. В полдень, когда солнце стало печь немилосердно, полковник стянул с себя блеклую гимнастерку и майку и остался раздетым по пояс, выставив торчащие лопатки и ребра худого тела. Он сразу потерял военный вид и стал похож на этакого брюзжащего папашу, которому давно перевалило за сорок. И адъютанты не могли скрыть невольной улыбки, видя, как перед ним тянутся командиры, ибо Потапнн оставался Потапнным даже в таком, отнюдь не военном виде.

Когда Евсееву утром доложили, что наши части оставляют Северную сторону, он невольно вздрогнул. Да, он знал, что так будет, что это — неизбежно, и все же, вопреки здравому смыслу, теплилась в груди какая-то надежда. Теперь ничего не оставалось, кроме последнего боя у степ равелина.

Застегнувшись на все пуговицы, натянув на глаза фуражку, капитан 3 ранга вышел за ворота равелина. В тяжелом, не по-утреннему знойном воздухе монотонно звенели у ног кузнечики, и звук этот напоминал ноющую зубную боль. Бурыми облачками какой-то цветочной пыли вспыхивали под подошвами ботинок перезревшие травы — все горело, все пропадало на этой оставляемой земле...

И впервые Евсеев ощутил себя так, будто он оставался один под дулами множества направленных на цего стволов. Неприятный холодок пробежал по спине, и Евсеев, передернув плечами, зашагал быстрее. Впереди, там, где шла переправа, сновали в воздухе немецкие самолеты, слышался автоматный и пулеметный треск, и Евсеев, выйдя из равелина вначале без цели, просто потому, что тяжело было на душе, теперь шел именно туда, с каждым шагом убеждаясь, что он не мог этого не сделать, что ему необходимо повидать полковника Потапнна, столько времени державшего немцев у Инкермана.

• Предыдущая
• 26/59
• Следующая