Константиновский равелин - Шевченко Виталий Андреевич - Страница 12
- Предыдущая
- 12/59
- Следующая
И вот — первый в жизни военный наставник. Рябоватый, низкорослый старшина 2-й статьи, с ускользающим, вороватым взглядом и широким, будто он со всего размаха стукнулся о что-то твердое, носом.
Такие люди, трусоватые и недалекие, получив над другими власть, стараются испить ее до капли, доводя до исступления своей придирчивостью и тяжелым, доморощенным «остроумием». По нельзя ни возражать, ни протестовать, и притихшие девушки слушают самодовольный скрипучий голос:
— Что есть строй? Строй есть святое место! Это как надо понимать? (Пауза, медленный подпрыгивающий шаг вдоль всего фронта и быстрый, шныряющий взгляд, не выдерживающий встречного взгляда.) — Л вот как! Никто без спросу нс может стать в строй или выйти из строю! Л как стал—замри! Ни разговоров, пи шевелений — ни, ни, ни! Л как надо стоять? Вот вы, к примеру, барышня (жест на Ларису), стоите, сугубо извиняюсь, как корова на льду! (Негодующее шиканье и тихий смех.) Но, но! Разговорчики! А стоять надо—пятки вместе, носки врозь, ручки по швам, головку повыше — вот таким манером! — на какой-то миг он принимает строгую военную позу, отчего становится лихим и молодцеватым. — Ясно? (Осанка вновь потеряна. Тот же раздражающий,
прыгающий шаг.) А теперь мы займемся поворотиками — направо, налево и кругом. Что нужно, чтобы сделать поворот? Ясно! Подать команду. Сперва предварительно, скажем к примеру: — На ле-ё-е-е!.. Тут только слушай, делать не ладо. А как сказал — гоп! Тут только делай — слушать кончай. Ясно? Ну-ка, спробуем. — Он вдруг на-прягся, даже стал выше, и совсем другим, звенящим голосом оглушительно скомандовал:
— Ррр-о-о-ота! Слушай мою команду! Сми-нррр-но! На лс-е-е-гоп!!
Намокшие рабочие ботинки девушек издали оскорбляющий слух военного человека нечеткий дробный звук. Строй кое-как повернулся.
— Горох! — резюмировал старшннз. — Будем по разделениям. По одному. Вот вы, с правого фланга. Три шага вперед, шаго-о-ом арш! Кру-уу-гоп! Приступим к учению!
И пока не дошла очередь до Ларисы, она вместе со всеми сдержанно посмеивалась над неуверенными, неуклюжими движениями девушек. Она не думала, что через несколько минут так обидно и неудачно начнется ее «военная карьера». Изучив с места ошибки подруг, она четко и уверенно сделала три шага вперед, но с последним шагом, попав ногой на круглый скользкий камень, оступилась и. потеряв равновесие, шагнула двумя мелкими шажками в сторону, взмахнув при этом руками. Оценка такому «выходу из строя» последовать не замедлила:
— Та-ак! — протянул ехидно старшина. — Краковяк из оперы «Иван Сусанин», музыка М. И. Глинки. Ну-ка, а теперь — поворотик! Кру-у-у-у-гоп!
«Поворотик» оказался не более удачным, чем выход из строя. В шеренге тихонько похихикивали. Лариса покусывала губы, мучительно краснея до корней волос. Старшина с коварством паука, поймавшего в паутину муху, не торопился «покончить» со своей «жертвой».
— Ножку! Ножку поднимайте повыше!—осклабился он, вкладывая в слова явно непристойный смысл. — Вот так! Не стесняйтесь! Флотская служба стеснительных не любит.
И когда через полчаса мучений Лариса поняла, что чем дальше, тем у нее будет получаться все хуже и хуже, так как думала лишь над тем, что стала всеобщим
4 В. Шсьчснко
49
посмешищем, старшина, наконец, смилостивился и сказал:
— Ну, стоп! Ваша фамилия — Ланская? Вот что, Ланская! После роспуска строя останетесь здесь. Будем заниматься отдельно!
С этого дня занятия «отдельно» превратились в систему. После того, как остальные девушки с веселым щебетом разбегались, отпущенные старшиной. Лариса оставалась на месте, молча и стойко перенося придирки, кусая от стыла и уязвленного самолюбия губы. Циничные поучения старшины доводили ее до бешенства, до исступления, и от этого она путала команды, поворачивалась неуверенно, теряя равновесие, давая тем самым пишу новым проповедям и остротам. Сознание того, что такая красивая девушка находится в его власти, полностью подчинена ему, поднимало старшину на голову в собственных глазах, доставляло ему необъяснимое, жгучее удовлетворение. Раскачиваемой на ржавых петлях дверью скрипел монотонный голос:
— Да, барышня! Строевой плац это вам не танцплощадка! Сугубо извиняюсь, но наука насчет мужиков вашему полу куда как легче дается! Ну-ка! Тверже ножки! И чего они у вас расползаются, как перед смертным грехом?
Мучилась, страдала и терпела Лариса, но не было у нее и в мыслях ни ослушаться, ни пожаловаться начальству. С детских лет сложилось у нее представление об армейской железной дисциплине, о неограниченной ее власти над каждым военным человеком. Она была не в силах изменить этим устоявшимся представлениям даже тогда, когда и военную власть и дисциплину олицетворял такой откровенный циник и пошляк, как ее строевой старшина. Она знала, что все это временно, и терпела, терпела и повиновалась, и неизвестно, когда бы все эго кончилось, если бы не один неожиданный случай.
Однажды, после очередных занятий «отдельно», когда Ларисе особенно не удавался поворот «кругом», старшина медленно подошел к ней вплотную и сказал тихим вороватым шепотом, сверкая похотливыми глазами:
— Слушай, Ланская! А мы можем с тобой все это утрясти!
Лариса смотрела на него непонимающим взглядом, и старшина поспешил объяснить свою мысль:
— Приходи сегодня после отбоя ко мне в комнату. Понимаешь? Все будет в порядке!
В единый миг зашатались, полетели вверх тормашками поенные устои. Кровь ударила Ларисе в голову. П уже больше не помня о дисциплине, не думая о последствиях, она со всею силой опустила ладонь прямо на масляную физиономию старшины. Резкий, короткий звук удара явственно прозвучал в пустынном колодце двора, и, прежде чем старшина успел опомниться, к месту происшествия уже спешил командир роты лейтенант Лавренев:
— Ланская! Гуцалюк! В чем дело? — еще на ходу выкрикнул он, недоуменно переводя взгляд с разгневанного, залитого пунцовой краской лица Ларисы на помятое, будто оплеванное, лицо старшины.
— Товарищ лейтенант! — сказала сдавленным от волнения голосом Лариса, не сумев сдержать вдруг покатившиеся слезы, — разрешите мне... идти с вами... Я вам сейчас все расскажу сама.
И, чутьем поняв все, что здесь произошло, Лавренев сказал жестко, отчеканивая каждое слово, смотря все время в опущенные глаза Гупалюка:
— Хорошо! Идите ко мне в кабинет! Я сейчас приду.
Уже повернувшись в дверях, Лариса увидела, как, покорно согнувшись, стоял перед рослым лейтенантом старшина Гуцалюк, ц на секунду ее сердце сдавило что-то похожее на жалость. Но это было и противоестественно и смешно. Кого жалеть? Человека, который сумел сделать невыносимым ее двухнедельное пребывание в этих стенах? Ну, нет! Она будет беспощадной до конца!
И дробно простучав по лестнице подкованными каблуками ботинок, она решительно толкнула дверь лавреиев-ского кабинета.
Так окончилась ее строевая «карьера», так началась новая военная жизнь. Уже на другой день после объяснения с лейтенантом, Лариса вновь тряслась в эшелонной теплушке к месту нового назначения. Где будет это место I! каким окажется назначение, она, конечно, не знала, но все это было во много раз лучше, чем то, что оставалось позади. И когда на шестые сутки состав неуверенно, словно раздумывая, остановился в приморском городке,
51
4*
Лариса соскочила на землю радостная, полная сил. весело щурясь от яркого непривычного солнца.
Рядом, прямо за домами, поднимались высокие фиолетовые горы, казавшиеся надвигающимися грозовыми тучами. Отсюда, с железнодорожных путей, было видно море и на нем трубы н мачты какого-то огромного корабля. Влажный пьянящий ветер, совсем нс похожий на балтийский, приятно ласкал кожу лица.
Что же, новое место было неплохим! На миг Лариса вспомнила двор, покрытый мокрым скользким булыжником, и воспоминание показалось далеким и неприятным сном. А новое назначение следовало за ней, среди многих папок «личных дел», уложенных в одном из вагонов этого же эшелона. II там, в ее «личном деле», в конце первой в жизни служебной аттестации было написано рукою лейтенанта Лавренева:
- Предыдущая
- 12/59
- Следующая
