Загадка старой колокольни - Дрофань Анатолий Павлович - Страница 7

• Предыдущая
• 7/22
• Следующая

— Вот ты лучше скажи мне, как мы будем спускаться на землю? А? Сюда вы сумели. А назад? Вот я вам и скажу, что не тот герой, кто глупость сумеет сделать, а тот, кто сумеет из неё выпутаться умно, кто из воды умудрится сухим выйти. А вы? Вот ты как выйдешь?

Я не знал, что ему ответить.

А Лёнчик — такой смельчак — выступил вперёд, глянул вниз и говорит:

— Я бы тоже по такой лестнице полез…

— Ты? — удивился пожарник. — Да знаешь ли ты, как она качается во все стороны? Легче промчаться верхом на необъезженном жеребце, чем ступить шаг по этой лестнице. Она тебя, как лягушку, сразу же с себя сбросит…

Лёнчику, видно, очень хотелось на лестницу. Он надеялся показать свою смелость.

— Если ты такой храбрец, — начал расстёгивать пожарник на себе широкий ремень, — то давай мне на спину… — и присел.

Лёнчик, правда, не сплоховал. Ухватил пожарника за шею и повис на плечах.

Пожарник прикрепил его поясом к себе:

— Ну вот так, теперь полезли…

Он не торопился, медленно руками и ногами перебирал перекладину за перекладиной. Я и Круть следили за ними, и чем дольше, тем большее зло поднималось у меня на Лёнчика. Ну зачем ему надо было вырываться вперёд? Как бы пожарник и действительно не подумал, что я из малодушных.

Ну так я же вам докажу!

Когда Лёнчик и пожарник уже были невысоко от машины, я недолго думая перелез через перила, встал на лестницу. И чуть не покатился грушею вниз. Лестница и вправду так качнулась под ногами, что если бы я крепко не держался за перила, не знаю, что бы и было.

Всё внутри у меня похолодело. Но возвращаться — это было бы позором. И я решил: будь что будет.

Всё моё тело будто кто стиснул в комок. Я даже дыхание задержал в груди, схватился руками за лестницу и полез.

Внизу что-то кричали, вверху лаял и визжал Круть. Но для меня в этот миг ничего не существовало. Я лишь думал о том, чтобы ногой попасть на перекладину и чтобы никакая сила в мире не вырвала бы у меня лестницу из рук.

Я не знаю, дыхнул ли я хоть два раза за всё это время, когда спускался по лестнице, или как набрал на колокольне воздуха в лёгкие, так на земле его и выдохнул.

Когда кто-то подхватил меня сильными руками под мышки и поднял, я ещё продолжал крепко держаться руками за перекладину и не мог никак выпустить её из пальцев.

— Спускайся, спускайся уже смело, — услышал я сзади чей-то голос.

Это был пожарник. Он взял меня, словно маленького, на руки и крикнул тем, что стояли внизу возле машины:

— Ну, братцы, уж коли эти артисты такие смелые, ей-богу, не надо их ругать, а только с миром отпустить домой!..

Лишь теперь я услышал, как отчаянно лаял, скулил Круть. Пожарники сначала хотели было оставить его там. Но потом смилостивились, и один из них полез вновь на колокольню.

Но пёс в руки чужому человеку не дался. Так и заночевал на колокольне.

Нас с Лёнчиком не отпустили с миром домой, как советовал пожарник, а посадили в милицейскую зарешеченную машину и повезли.

По дороге, хоть как ни страшно было, я всё же успел шепнуть Лёнчику:

— А сувенир?

— Есть! — ответил он едва слышно, но победно.

В милиции нас держали не долго. Записали только наши фамилии, домашние адреса, номер школы и класса, где учимся, коротко — как попали на колокольню и с какой целью, и отпустили. Не только отпустили, а снова посадили в дежурную милицейскую машину, отвезли домой. Ну конечно, всё происходило так, как я предполагал. Мама плакала и считала, что мы не вернулись с речки. Дедушка, который уже успел обыскать всё пустое побережье, сейчас ходил по комнате. А папы не было, он ещё и в эту минуту надеялся напасть на наши следы.

Не знаю, как кому, а мне видеть мамины слёзы во сто крат тяжелее, чем пережить самое суровое наказание папы, дедушки или кого-нибудь другого.

На душе была невыразимая горечь, и я вынужден был раскрыть весь секрет нашей операции. Потому что действительно непонятно, почему нас, как говорит мама, «нелёгкая понесла в монастырь на высокую башню, да ещё и ночью». Одним словом, настала последняя минута бесславия операции «Голубь».

Как раз и папа вернулся и тоже слушал мою исповедь.

Мама собиралась ругать меня. Дедушка только ходил по комнате и хмурился. А папа неожиданно встал на мою защиту.

Я вам не сказал, что он военный. Майор. И, может, это спасло меня.

— Ну что ж, ничего-ничего, Жужу… Не ругайте его. В конце концов, надо попробовать побыть ночью и на колокольне. И повоевать с птицей, и летучих мышей не испугаться. Это, может, и хорошо; в солдаты пойдёт — пригодится. Но, Жужу, помни…

Он замолчал, не договорив.

Когда я уже мылся в ванне, зашёл, тихо молвив:

— Жужу, я человек военный и знаю, что такое тайна. Понимаю, что её надо беречь как зеницу ока. Догадываюсь, что о вашей тайне не должны знать ни дедушка, ни даже мама. Но мне, майору, так сказать, высшему командному составу… Ну, да в этот раз пусть будет так… А на будущее давай договоримся: если у тебя будут появляться какие-то тайны в жизни, ты, прошу, доверяй мне и верь, что я ни в чём никогда не предам. Хорошо?

Ст этих слов у меня на душе стало тепло и радостно. Я ждал сурового наказания от папы, а он вдруг протянул мне руку на вечную дружбу. И я невольно вытянулся в струнку, по-пионерски поднял руку в салюте, радостно, почти весело сказал:

— Есть, товарищ командир!

Рано утром, лишь только я открыл глаза, первой мыслью было: как там Круть? Может, чёрная большая птица напала на него и заклевала?

Папы и мамы дома не было, поэтому я сразу кинулся к дедушке:

— Давай как-нибудь спасать нашего Крутя! Он же ведь остался на колокольне!..

Я побежал к Лёнчику. Он прихватил с собой наш сувенир, и поскольку тайна операции была раскрыта, мы решили показать колесико дедушке и рассказать, что собираемся послать его в Дрезден в подарок Вилли.

Дедушка с интересом взял в руки колесико, задумчиво начал рассматривать его. Оно было погнуто и, как я говорил раньше, без двух зубчиков.

— И куда бы им деться? — удивлялся я. Дедушка вздохнул:

— Я тоже думаю, и кажется мне, что… — и замолчал.

— Чего вы не договариваете? — спрашиваю.

— Разговор этот долгий, а времени в обрез. Там же Круть в плену…

Нам повезло на этот раз. Когда мы подошли к колокольне, оказалось, что двери её уже открыты. Теперь мы вошли в неё не крадучись. Сначала дедушка, потом Лёнчик и затем уже я.

И снова мы услышали внизу чьи-то голоса, точь-в-точь как и вчера.

По выщербленным ступенькам мы спустились за дедушкой и увидели на площадке троих молодых людей. Они склонились над белым листом ватмана, на котором было что-то начерчено, и о чём-то беседовали. Дедушка поздоровался, мы с Лёнчиком тоже кивнули. Незнакомцы повернулись к нам, и один из них — высокий красивый блондин с голубыми глазами — спросил:

— Вы что-то хотели?

— Да понимаете — сказал дедушка, — вот эти сорвиголовы вчера взобрались на колокольню… И этой ночью ретировались по пожарной лестнице, а друга своего, Крутя, оставили. Так вот мы и пришли выручать пса из плена…

Блондин с голубыми глазами засмеялся:

— Так, значит, это они и есть? — Он смерил нас с головы до ног удивлённым взглядом. — Говорил сторож, что всю ночь не давал покоя ваш пёс. Бушевал на колокольне, будил сородичей вокруг… Это хорошо, что мы вчера ключ от колокольни взяли с собой, а то сидеть бы ему взаперти до завтра, пока директор не приедет с рыбалки… — Перевёл взгляд на своих коллег, добавил: — Эта колокольня, видите ли, ещё и такую неприятность людям приносит…

— Кому неприятность, а им, — дедушка кивнул в нашу сторону, — думаю, только радость.

— Э, нет, — возразил блондин с голубыми глазами, — эта радость чревата последствиями, всё могло случиться. Ну, да вскоре этой опасности уже не будет…

Дедушка не понял:

• Предыдущая
• 7/22
• Следующая