Зло - Хруцкий Эдуард Анатольевич - Страница 44

• Предыдущая
• 44/90
• Следующая

И тут троица бомбардиров увидела Ельцова, стоявшего у входа в бар. Они переглянулись и оторвали спины от стойки.

В это время каскадер взял два коктейля и хотел отнести их к столу. Один из бойцов, в салатовой трикотажной рубашке с вышитым над кармашком крокодилом, задел его плечом, и бокалы полетели на пол.

— Ты что делаешь, козел? — Каскадер схватил его за рубашку, рванул на себя.

Боец, не раздумывая, ударил его, но каскадер ушел, кулак просвистел мимо, и он ответил мощным ударом по корпусу. Боец охнул, сложился пополам и осел у стойки. Двое его подельников бросились на каскадера, но тут подоспели его друзья.

Драка была стремительной и резкой. Через несколько минут бойцов выкинули в вестибюль, и тут, как в сказке, появилась милиция: лейтенант и два сержанта. Через десять минут порядок был восстановлен, и все участники конфликта отправились в отделение.

Ельцов, Анохин и Толик с изумлением наблюдали эту батальную сцену.

К ним подошли Женька Баталов, Рубенчик и Вася-маркер.

— Вот неожиданный кульбит, — засмеялся Женька, — без нас обошлись.

— Судьба, — улыбнулся Ельцов, — но все равно, ребята, спасибо вам. Не знаю, что бы я без вас делал.

— Да брось ты.

— Нас дамы ждут, — сказал Анохин, — волнуются сильно.

Войдя в ресторан, они увидели, что за их столом сидит вездесущий Вовчик.

— Я дам охранял, — улыбнулся он. — Как дела?

— А никак, — ответил Анохин, — противники не успели выдвинуться в нашу сторону, связались с командой каскадеров, получили прилично и попали в ментовку.

— Как в ментовку? — обрадовалась Женька.

— А очень просто, — Юра сел рядом с Наташей, — впервые доблестные работники правопорядка очутились вовремя в нужном месте.

— Лейтенант и два сержанта? — уточнил всезнающий Вовчик.

— А ты откуда знаешь? — удивился Толик-музыкант.

— Они в кафе ужинали, там же вечером все восемьдесят восьмое хавает.

— Во блин, — Анохин закурил. — Наконец и нам пошла.

А к ним подошли ребята из бара, сдвинули столы, и начался веселый загул. Официантка не успевала менять бутылки.

Толик пошел на эстраду к пианино и спел несколько песен.

А потом начали гасить свет.

К столу подошла администратор, красивая блондинка в очках, придававших ей особую пикантность, и сказала:

— Дорогие мои, пора, закрываем.

Всем было жаль расставаться, тем более вечер так удачно сложился. Поэтому забрали закуску и выпивку и всей компанией поехали к Женьке.

Ах, эти шумные, прокуренные, добрые московские пирушки! Стол, накрытый из ничего, веселый треп, жаркие споры об искусстве. Сумбурные, спонтанные, именно они являются неотъемлемой частью столичной жизни восьмидесятых годов.

В разгар веселья к Юре подошел Вовчик.

— Дело есть, Юра.

— На сорок тысяч? — засмеялся Ельцов

— Шутишь все, а я серьезно.

— Ты — серьезно? Это не твое амплуа, Вовчик.

— Пойдем поговорим… Вы, Наташа, надеюсь извините, что я увожу вашего друга?

— Только ненадолго, — засмеялась Наташа, — а то я соскучусь.

— Не успеете.

Они вышли в коридор, закурили. Из комнаты доносились веселые голоса и шум.

— Юра!… — Вовчик вдруг стал необыкновенно серьезным. Таким его Ельцов видел впервые. Он привык встречать этого невысокого человека с круглым брюшком во всевозможных компаниях, в ресторанах, на премьерах и вернисажах.

Кем был этот человек на самом деле, не знал никто. Биография его была запутана, как лабиринт Минотавра. Юра знал, что он приехал в Москву из Киева, работал на студии документальных фильмов ассистентом звукооператора. Потом уехал на «Казахфильм», снова объявился в Москве, писал сценарии, которые никто не ставил. Жил по знакомым, зарабатывал торговлей картинами по мелочи. Но в денежном отношении всегда был честен и халявщиком по Москве не слыл.

— Юра, — повторил Вовчик, — ты знаешь Шорина?

— Погоди… Тот, который с моей Ленкой крутит?

— Да. Ты знаешь, кто он такой?

— Говорили, что из Совмина.

— Считай, что так. Он у Матвея Кузьмича правая рука.

— Серьезный мужик.

— Так вот, этот серьезный мужик попросил меня подагентурить тебя.

— Этот как, Вовчик?

— А очень просто. Крутиться с тобой и обо всем ему докладывать.

— Зачем?

— Не знаю, но сам понимаешь, разговор этот между нами.

— Он тебе деньги предлагал, Вовчик?

— Да нет. Ты, наверно, слышал, что я из Киева приехал?

— Да.

— Приехал с женой. Ее отца перевели в Москву зампредом Госкино. Ну, потом мы разошлись, я на «Казахфильм» и подался, меня там звукооператором тарифицировали. Думал, вернусь домой, устроюсь на ЦСДФ. Приехал, а мой номенклатурный тесть новую квартиру получил, а меня выписал. Так я и подвис. У меня даже паспорт старый, никак на новый обменять не могу.

— Почему?

— Юра, тебе ли спрашивать. Не прописан, без работы…

— Так ты что, Вовчик, партизанишь?

— Врагу не пожелаю.

— Добрый дядя Шорин решил помочь?

— Обещал.

— Вовчик, ты ему информацию сливай потихоньку, — задумчиво сказал Ельцов, — за предупреждение спасибо. Только вот что я понять не могу: зачем ему это надо? Ну спит он с Ленкой, и пусть. Я ни на какое имущество не претендую, судиться с ней не собираюсь. Зачем я ему сдался?

Вовчик достал сигарету, плотно закрыл дверь в комнату.

— Знаешь, Юра, — лицо его стало необыкновенно серьезным, — в другом там дело, совсем в другом.

— В чем? — насторожился Ельцов.

— Не знаю пока, но постараюсь подагентурить.

— Спасибо.

— Ты, наверно, забыл, как выручил меня четыре года назад?

— Забыл.

— А я помню.

Вовчик полез в карман, достал пачку денег, протянул Ельцову.

— Долг, здесь все семьсот. Тогда ты меня просто спас.

Ельцов забыл. И о том, как спасал, и о деньгах, слишком много других событий произошло за это время.

— Вот уж нечаянная радость, — Ельцов хлопнул Вовчика по спине, — есть на что погулять.

Они так и не успели договорить. Началось бестолковое вечернее прощание с поцелуями, объятьями, признаниями в вечной дружбе.

Наташа вышла в коридор, взяла Ельцова за руку, затащила в комнату.

— Ты меня уже бросил, Ельцов? — прищурила она свои огромные глазищи.

Юра словно утонул в них, в этой маленькой синеве, он притянул Наташу к себе и поцеловал.

Потом они пили кофе и молчали. Молчали и Женька с Игорем, слишком уж вечер выдался беспокойный.

— Все, — Наташа поставила чашку на стол, — сил нет. Домой хочу. Спать хочу.

— Могу составить компанию, — ляпнул Ельцов и сам подивился собственной пошлости.

— Узнаю, — захохотала очнувшаяся от полудремы Женька, — узнаю Ельцова издания семидесятых годов.

Наташа улыбнулась, погладила Ельцова по щеке.

— Пошли, компаньон.

Ельцов проснулся, увидел лепнину на потолке в виде затейливого цветка и не смог сообразить, где находится. Потом он увидел Наташу, лежащую лицом вниз. Тело ее было законченным и прекрасным. Щемящее ощущение счастья пришло к нему. Забытое, затерянное в прошлом чувство.

Ельцов встал, подошел к окну. Было еще совсем рано. На Советской площади мыли памятник Юрию Долгорукому. Тугая струя из брандспойта била в круп бронзового коня, рассыпалась тысячами брызг, сверкающих в лучах утреннего солнца, и казалось, что он встряхивает гривой, разбрасывая над асфальтом капли воды.

Наташа спала тихо, как ребенок, и опять острое чувство нежности заполнило Ельцова. Он еще раз посмотрел на нее и начал одеваться.

В другой комнате он нашел клочок бумаги и написал: «Спасибо, я ушел. Позвони. Буду ждать. 251-07-02».

Он вышел, аккуратно прикрыв дверь.

Город только начинал просыпаться. Подполз к остановке заспанный троллейбус. Юра сел в него и поехал сквозь солнечное утро.

Как только стукнула входная дверь, Наташа поднялась. Она проснулась давно и ждала, когда же, наконец, уйдет ее новый объект. И этот парень запал на нее так же, как западали остальные. Для работы она выбрала метод стремительной влюбленности. Это был четкий расчет на мужскую психологию. Ни один не мог устоять, когда видел, что красивая девушка влюбляется в него с первого взгляда.

• Предыдущая
• 44/90
• Следующая