Мои друзья - Рябинин Борис Степанович - Страница 35

• Предыдущая
• 35/84
• Следующая

Среди кавказцев выделялся Пален. Тот самый, привезенный Шестаковым пес, который едва не сгорел в поезде, подпалив себе бок у железной печурки. Он отличался и ростом и злобностью. Позднее нам не раз пришлось слышать о нем как о хорошей караульной собаке. Вообще все кавказские овчарки отлично зарекомендовали себя.

Беспокойнее всех выглядели лайки. Как будто стараясь показать, откуда взялось их название – «лайка», они лаяли до хрипоты, визжали, подвывали, рыли лапами землю. Выкопав ямку, ложились в нее, снова вскакивали через минуту и принимались рыть рядом – хлопотали неуемно. Занятые своими «делами», они разрешали близко подходить к себе, гладить.

Немецкие овчарки (потом их стали называть восточноевропейскими) держались по-разному. Некоторые злобно бросались на проходящих людей, силясь зацепить зубом хоть край чьей-нибудь одежды. Другие молча искали глазами в толпе ушедшего хозяина и, казалось, ничего не замечали больше. Третьи деловито копались у своего места. Многие просто спали.

Доберманы сидели жалкие, смущенные тем, что их привязали на цепь и оставили в таком шумном обществе. Доги (их тогда было совсем немного – два или три, считая вместе с моим Джери), раскрыв страшные зубастые пасти и развесив мягкие розовые языки, томимые жарой и необычностью обстановки, с непонимающим видом следили за всем происходящим.

Со временем у нас появились и другие породы – колли, жесткошерстные фокстерьеры (хотя последние и не относятся к числу служебных), а уже со следующей выставки начали экспонироваться эрдельтерьеры, одна из наиболее редких в то время пород. И сами выставки разрослись настолько, что им уже стал тесен небольшой тенистый парк на берегу реки, и их перенесли в Зеленую Рощу, где хватало площади для того, чтобы разместить всех животных и показать их работу.

Но не будем забегать вперед и вернемся к моему Джери. Ведь он тоже участник выставки.

О Джери! Куда девалось его великолепие, восхищавшее меня? Он совсем потерялся среди массы людей и животных. Он сидел у прикола жалкий, растерянный, вовсе не похожий на себя, жалобно вопрошая глазами:

«Для чего меня привязали здесь? Чем я провинился? Что это за суматоха? Пойдем-ка лучше скорее домой…»

Для собак выставка – такая встряска, после которой они обычно приходят в себя несколько дней.

При виде подавленной фигуры Джери все сомнения, мучившие меня последние дни, вспыхнули с новой силой. Нет, не видать мне Москвы, провалится Джери…

Правда, я заметил, что почти все молодые собаки (исключая, пожалуй, лаек) выглядели пришибленными. Принимали все происходящее как должное только такие опытные призеры, как злой, хмурый пес Рекс да резвая овчарка Джери-черная, которую мы знали еще по зимним занятиям на семинаре.

За свою жизнь Джери получила более десятка призов и семнадцать дипломов. После ее появления в нашем клубе кличка «Джери» стала особенно охотно употребляться любителями.

Утром побрызгал небольшой дождь, и собаководы нервничали:

– Собаки на ринг[7] грязными пойдут. Плохо! Интересно было послушать разговоры. На выставке встречаются старые знакомые, друзья, опытные собаководы. Слышатся вопросы и ответы:

– Как Абрек?

– А Тайфун – слышали? – первое место занял на краевой![8]

Они знают наперечет лучших собак Советского Союза, их родословные до десятого колена по восходящей линии, кто, когда и на каких выставках участвовал, какие оценки и призы получил. Они нередко могут предугадать и ход выставки, хотя окончательные результаты ее не известны никому, пока не кончится судейство.

Они подсчитывают классы по каталогу, ходят от собаки к собаке и оценивающе смотрят на них: что получишь ты? А что ты? Они делятся со своими любимцами бутербродами, а наиболее заботливые принесли и чашки для питья, и коврики для подстилки, чтобы собака не испачкалась, лежа на голой земле.

Но вот по парку пробежал дежурный с красной повязкой на рукаве. Любители отвязывали своих питомцев и выводили их на дорожку. Начались ринги.

Толпа отхлынула от собак и плотным кольцом окружила открытую площадку посередине сада, обнесенную толстой веревкой с бумажными флажками, – место ринга, с поставленным в центре небольшим судейским столиком под легким фанерным навесиком, защищающим от солнечных лучей.

Первыми пошли овчарки, как самые многочисленные. Малочисленные породы могли подождать – их всегда оставляют «на закуску» или пропускают между большими рингами. К «малочисленным» относился и мой Джери. Приходилось запасаться терпением.

Шел первый класс, то есть взрослые овчарки. Одна за другой они входили в круг и, удерживаемые людьми, выстраивались в длинную цепочку. По жесту судьи цепочка двинулась по кругу.

Судья, невысокий пожилой мужчина в белой фуражке, с большим красным бантом на левом кармашке кителя и с блокнотом в руках, стоя в центре, приценивающимся взглядом окидывал каждую собаку. По его указанию ассистенты (в числе их был и Сергей Александрович) переставляли экспонируемых животных. Лучших передвигали в голову колонны, худших – назад.

Зрители так тесно обступили ринг, что я не мог пробиться к веревке.

Тогда еще не оглашали весь ход судейства по радио, как это делают теперь. И, стоя у веревки, которой был обнесен ринг, зрители торопливо переспрашивали друг Друга: «Что он сказал?» (Имея в виду судью.) Или: «Что получила эта собака?» (Когда очередной живой экспонат, прошедший экспертизу, уводили с ринга.)

Вдруг что-то произошло. Раздались яростный вой и злобное рычание, цепочка людей и животных внезапно разорвалась, смешалась. Неожиданно толпа расступилась передо мной, пропуская какую-то женщину. Я скользнул в образовавшийся проход, который сейчас же сомкнулся за мной, и очутился у самого ринга. За веревкой дрались две собаки. Крупный кобель редкого ярко-песочного цвета уцепился мертвой хваткой за заднюю ногу шедшей впереди него овчарки и не отпускал. Схваченная собака жалобно визжала, рвалась из этих клещей. Владельцы собак беспомощно метались около них. В руках одного болтался конец оборванного поводка.

• Предыдущая
• 35/84
• Следующая