Окаянный груз - Русанов Владислав Адольфович - Страница 65

• Предыдущая
• 65/79
• Следующая

– Все, односумы. Можно сбрую снимать, – донесся голос Пролазы.

Севярын обернулся, намереваясь сказать – а на кой ляд она резаная нужна, на починку, что ли? Вдруг урядник вскинулся и схватил Сахона за рукав:

– Слышишь?

– А то! – Второй урядник насторожился, как кот при виде дворового пса. – Гости…

– Явсей, дуй бегом к сотнику! – распорядился Севярын. – Арцим, кличь наших. Да бегом!

– Слушаюсь! – в голос ответили оба порубежника и припустили выполнять приказание.

Арциму не пришлось далеко бежать – почти весь десяток Севярына копошился поблизости, рядом с конями, а люди Сахона обхаживали мертвых рошиоров. Не успел бы и кобель три раза вокруг себя обкрутиться, как пятнадцать порубежников выстроились поперек дороги, приготовив арбалеты и короткие луки, манеру носить которые они переняли от кочевников с правого берега Стрыпы.

Стук копыт, настороживший обоих урядников, приближался, силился, и вот наконец из-за поворота, там, где дорога несмело взбиралась на бок пологого пригорка, заросшего частым рябинником, появился отряд всадников.

Севярын тотчас же пересчитал их.

Пересчитал еще раз и не нашел поводов для беспокойства.

Шестеро.

Усталые люди с покрасневшими от недосыпа глазами. Потрепанная одежда, кое-где порвана и замарана темными пятнами. Очень даже похоже на кровь. Своя, чужая ли?

Кони, правда, повеселее хозяев. В большинстве своем местные, лужичанские, но пара-тройка угорских имеется. Порубежник посообразительнее мигом связал бы угорских коней с мертвыми угорскими гусарами. Но для Севярына должность урядника была, похоже, потолком, пределом и мечтаний, и возможности. Он отметил лишь, что у бедноватых с виду всадников такой достаток с лошадьми. По-богатому, можно сказать. Шестеро скакунов под седлом, шестеро заводных.

Зато от взгляда Сахона не укрылись горбоносые угорские скакуны. И он внимательнее всмотрелся в лица и фигуры приближающихся людей. С подозрением и пристрастием, можно сказать.

Впереди, на вороном жеребце со звездочкой во лбу, ехал высокий мужчина. Годов до сорока, но не моложе тридцати. На вид, без всякого сомнения, шляхтич. Да не просто шляхтич, каких в любом застянке пруд пруди, а прирожденный воин. Худое лицо со впалыми щеками, черные усы ниже подбородка. На левой щеке шрам от виска до уголка рта. Неровный, корявый шрам. Такие не от сабли остаются, а от зазубренного оружия, навроде шипастого кистеня. На голове волчья шапка со сломанным петушиным пером, на плечах синий кунтуш. У седла отмеченного шрамом шляхтича висел кончар. Таким пользуются гусары и порубежники северных, малолужичанских земель, которым приходится сталкиваться с тяжеловооруженными рыцарями Зейцльберга. На перевязи сабля. Левая рука продета в наспех скрученную из обрывков чужой одежды петлю и болтается безжизненно.

Рядом с предводителем, на буланом коне, сутулый воин чуть помоложе. Светлоусый, скуластый. На поясе сразу две сабли. Любопытно, коли дело до драки дойдет, поглядеть, как они с Марыком Белым схлестнутся. Тот тоже умелец двумя сабельками играть.

Следом двигалась новая пара. Оба постарше. За сорок. А то и к пятидесяти отмеренный Господом срок земной жизни подбирается. Оба невысокие. Только у одного усы и начавшая отрастать борода светло-русые, а у другого серо-бурые – не разбери поймешь какие. Тот, что со светлыми усами, нос имел кругленький, как молодая репка, и облупленный от солнечного жара, а также здоровенный синяк под глазом и вспухшую бровь. Сидел на коне скособочившись, будто пытался незаметно беречь раненую ногу. Второй, серо-бурый, сбил шапку на затылок. Его круглая голова живо напомнила Сахону тыкву. Или, как здесь на юге королевства ее называют, гарбуз. Несмотря на внешнюю безобидность, круглоголовый держал перекинутый через переднюю луку снаряженный арбалет, и холодный прищур блеклых глаз ясно давал понять – всадит бельт навскидку в летящее навстречу яблоко, не говоря уже о мишени более крупной. О порубежнике, к примеру.

Замыкающая парочка всадников столь же разительно различалась между собой, как была похожа вторая. Справа ехал громаднейший мужик. Именно громаднейший – по мамкиным сказкам, Сахон представлял такими великанов-людоедов из Синих гор. И именно мужик, кметь, со шляхтичем не перепутаешь. Бородища до ключиц, вместо жупана – домотканая рубаха, а поверх нее кептарь из овчины. Поперек седла огромная – аршина два длиной, тяжеленная даже на вид дубина. Десяток стонов, вон Андрусь, по кличке Малыш, поди на весах ее не перетянет. Ежели чьим ручищам и сподручно управляться с эдаким страшилищем, так только этого мужика, под чьим весом кряхтит немалого роста крепкошеий конь. А по правую руку от кметя – паренек в темно-коричневой, отделанной бобровым – вытертым, выцветшим, а все ж бобровым – мехом тарататке. Ну, на первый взгляд паренек. Если приглядеться, годков двадцать – двадцать два. Лицо побитое, будто лупцевал кто тонкой палкой. Или не палкой? Похоже, саблей плашмя отходили. Бровь рассечена, губа напухла, на реденьких усах кровь запеклась. В общем, безобидный такой малец. Но тем не менее саблю на перевязь нацепил. Сумеет ли ею воспользоваться, коль нужда припрет?

Увидев преградивших дорогу порубежников, всадники сдержали коней. Перешли на шаг.

Шрамолицый предводитель цепким взглядом сразу же отметил, выхватил и телегу с выпряженными конями, и разложенных, как напоказ, рошиоров.

– Кто такие будете? Откуда? – требовательно вопросил Севярын, и Сахон пожалел, что не ввязался в разговор первым – с таким, как этот шляхтич на вороном, нужно по-иному говорить. Но, делать нечего, Севярын старше и по годам, и по производству в чин. Выходит, до прихода пани сотника ему и речь за всех держать.

– М-м-м-м-мы? – с неимоверным трудом выговорил шрамолицый.

Ох, и не хотели слова соскакивать с его языка. Прям не человек заговорил, а чисто телок замычал.

Простоватый Гервась заржал за спиной у урядника. Сахону пришлось развернуться и сунуть весельчаку кулак под нос – в башке что угодно думай, а обсмеивать шляхтича в лицо не моги.

– Вы, вы! – весело подтвердил Севярын.

– М-мы – люди проезжие из д-далека, – и вправду в словах его ясно слышался выговор Малых Прилужан. – Кличут меня Войцеком Шпарой, герба Шпара.

– Ух ты! – восторженно выдохнул Арцим. На него шикнули.

– А рядом – м-мои люди. Состоим мы на коронной сл-службе и очень благодарны хоровским порубежникам, не по-о-озволившим свершиться злоумышлению, – продолжал пан Шпара, нисколько не смущаясь. Если б еще не заикался, сторонний человек и вовсе мог бы подумать, что он тут хозяин положения, а не урядники.

– О каком злоумышлении речь-то?.. – не сразу понял Севярын.

– А ну-ка расступись, служивые! – гаркнул позади строя Марык, по кличке Белый.

Пани сотник успела сесть на заседланного коня. Потому, видно, и задержалась, не поспела к началу разговора. Но оно и правильно. Лучше чуток опоздать, зато потом вести беседу на равных. Глаза в глаза, потому как спешиваться приезжие в ближайшее время не собирались. Да и вообще глядели настороженно, особенно скуластый с двумя саблями. Должно быть, серьезно подумывал – не придется ли сшибиться с порубежниками.

Караковый жеребец под пани сотником выгибал шею дугой и косил на вороного пана Шпары. Если он и уступал многим коням в росте, то уж в злобе – ни единому. А уж резвый был – стремительнее ветра степного. Самого быстрого коня из полукровок, помесей с тарпанами, не говоря уже о холеных северных породах, нагонял, как стоящего. Лихие наездники-гауты не раз в этом убеждались. Только рассказать соплеменникам смогли не многие. Те, кому не сломал шею волосяной аркан в руке пани Либушки или не выпустила кровь ее легкая, но острая сабелька.

– Прости, пан, не расслышала твоего имени. – Командир порубежников глянула на шрамолицего пристально, но без обидного подозрения. Голос ее, загрубевший на степных ветрах и от отдаваемых в схватках команд, напоминал негромкий покрик канюка. Да она и сама походила на хищного сокола. Маленького роста, верткая, кареглазая. Черную, как грива ее коня, косу прятала под суконную шапку с куньей опушкой.

• Предыдущая
• 65/79
• Следующая