Ожерелье королевы - Дюма Александр - Страница 39

• Предыдущая
• 39/182
• Следующая

Принц бросил взгляд на дверь гостиной, за которой скрылась старуха, и ответил:

– Я — кардинал де Роган.

На это г-жа де Ламотт, заставив себя зардеться и изобразить смирение и конфуз, сделала глубокий реверанс, словно находилась перед королем.

Затем, вместо того чтобы сесть на стул, как того требовал этикет, она придвинула кресло и преспокойно опустилась в него.

Кардинал, увидев, что церемониться здесь ни к чему, положил шляпу на стол и, встретив взгляд Жанны, осведомился:

– Так это верно, мадемуазель?

– Сударыня, – поправила Жанна.

– Прошу прощения, я позабыл. Так это верно, сударыня?

– Мой муж – граф де Ламотт, ваше высокопреосвященство.

– Прекрасно, сударыня, он, кажется, королевский гвардеец?

– Да, монсеньор.

– А вы, сударыня, урожденная Валуа.

– Совершенно верно, монсеньор. Валуа.

– Славное имя! – положив ногу на ногу, заметил кардинал. – Но теперь оно редко, род этот угас.

Жанна угадала сомнения де Рогана.

– Вовсе не угас, монсеньор, – возразила она. – Его ношу я, а также мой брат, барон де Валуа.

– Это признано?

– Ни в каком признании нет необходимости, монсеньор. Богат мой брат или беден, он все равно останется тем, кем родился, – бароном де Валуа.

– Расскажите о себе поподробнее, сударыня, вы пробудили во мне любопытство. Обожаю геральдику!

Просто и небрежно Жанна рассказала кардиналу все, что уже известно читателям.

Кардинал слушал, не сводя с нее взгляда.

Он не трудился скрывать свои впечатления. Да и к чему: кардинал не верил в то, что Жанна знатна, он просто разглядывал хорошенькую, но бедную женщину.

Жанна, замечавшая все, догадалась, насколько низко расценивает ее будущий покровитель.

– Выходит, – небрежно проговорил г-н де Роган, – вы и в самом деле претерпели множество несчастий?

– Я не жалуюсь, монсеньор.

– В сущности, ваши трудности были мне расписаны в слишком черных красках.

Кардинал обвел взглядом комнату.

– Жилье у вас удобное и вполне прилично обставлено.

– Для гризетки – несомненно, – сухо ответила Жанна, горя желанием поскорее приступить к делу. – В этом вы правы, монсеньор.

Кардинал заерзал в кресле.

– Как! – воскликнул он. – И вы утверждаете, что это – меблировка для комнаты гризетки?

– Не думаю, монсеньор, что вы назовете ее достойной принцессы, – отчеканила Жанна.

– А вы и есть принцесса, – заметил кардинал с тою неуловимой иронией, какая, не делая их слова оскорбительными, свойственна лишь очень умным или знатным людям.

– Я — урожденная Валуа, монсеньор, так же, как вы – Роган. Это все, что я могу сказать, – ответила Жанна.

Эти слова были произнесены с таким спокойным величием человека, оскорбленного в своем горе, с таким достоинством женщины, которая считает, что ее недооценивают, прозвучали столь естественно и в то же время благородно, что принц не почувствовал обиды, но как мужчина смутился.

– Сударыня, – проговорил он, – я совершенно забыл, что мне следовало начать с извинений. Я писал, что приеду вчера, но был занят в Версале на приеме в честь господина де Сюфрена. Поэтому мне и пришлось отказать себе в удовольствии посетить вас.

– Ваше высокопреосвященство и так оказали мне большую честь, вспомнив обо мне сегодня. Господин граф де Ламотт, мой муж, будет весьма сожалеть о своем изгнании, где его удерживает нищета, что лишило его возможности насладиться обществом столь прославленной особы.

Слово «муж» привлекло внимание кардинала.

– Так вы живете одна, сударыня? – поинтересовался он.

– Совершенно одна, монсеньор.

– Это, должно быть, приятно для молодой и хорошенькой женщины.

– Эго, монсеньор, естественно для женщины, которая чувствует себя не на месте нигде, кроме света, недоступного ей из-за ее бедности.

Кардинал прикусил язык.

– Кажется, – заговорил он снова, – знатоки по части генеалогии не ставят под сомнение вашу родословную?

– А что толку? – презрительно откликнулась Жанна, очаровательно тряхнув завитыми и напудренными локонами на висках.

Кардинал пододвинул свое кресло – словно для того, чтобы его ноги оказались поближе к огню.

– Сударыня, – сказал он, – я хотел да и теперь хочу знать, чем бы я мог быть вам полезен.

– Ничем, монсеньор.

– Как это ничем?

– Ваше высокопреосвященство и так слишком ко мне добры.

– Давайте же говорить откровенно.

– Я и так откровенна дальше некуда, монсеньор.

– Но вы ведь только что жаловались, – возразил кардинал и обвел глазами комнату, словно желая напомнить Жанне ее слова насчет меблировки комнаты для гризетки.

– Совершенно верно, жаловалась.

– Так как же, сударыня?

– Я вижу, ваше высокопреосвященство желает подать мне милостыню, не так ли?

– Но сударыня!..

– Так оно и есть. Раньше я брала милостыню, но теперь не стану.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ваше высокопреосвященство, я унижалась слишком долго, у меня нет более сил.

– Сударыня, вы употребили не то слово. Когда человек в несчастье, это вовсе не позорно…

– С моим-то именем? Послушайте, а вы стали бы просить милостыню, вы, господин де Роган?

– Обо мне речи нет, – смущенно и вместе с тем высокомерно отозвался кардинал.

– Ваше высокопреосвященство, мне известны лишь два способа просить милостыню: в карете или на паперти, в золоте и бархате или в рубище. Еще недавно я и не ожидала, что вы окажете мне честь своим визитом, я считала, что обо мне все забыли.

– Ах, так вы знали, что это я вам написал? – спросил кардинал.

– Я же видела ваш герб на печати, которою было запечатано письмо, что вы соблаговолили мне написать.

– И между тем вы сделали вид, что не узнали меня.

– Это потому, что вы не соизволили приказать, чтобы о вас доложили как следует.

– Что ж, ваша гордость мне по душе, – признался кардинал, вглядываясь в бойкие глаза и надменное лицо Жанны.

– Я говорила о том, – продолжала та, – что еще до встречи с вами приняла решение отказаться от жалких завес, под которыми прячется моя нищета, которые прикрывают наготу моего имени, и, одевшись в рубище, идти, подобно всем нищим христианам, просить подаяние и рассчитывать уже не на свою гордость, а на милосердие прохожих.

– Неужели у вас уже нет средств к существованию, сударыня?

Жанна промолчала.

– У вас ведь есть где-то земля, ее можно заложить. Или семейные драгоценности – вот эти, к примеру?

И кардинал указал на шкатулку, которую молодая женщина вертела в своих нежных белых пальцах.

– Эти? – переспросила она.

– Весьма оригинальная вещица, честное слово. Вы позволите? – взяв в руки шкатулку, кардинал с изумлением воскликнул: – О, да тут портрет?

– А вам известен его оригинал? – осведомилась Жанна.

– Но это же Мария Терезия.

– Мария Терезия?

– Да, императрица Австрийская.

– Не может быть! – воскликнула Жанна. – Вы в этом уверены, сударь?

Вместо ответа кардинал принялся разглядывать коробочку.

– Откуда она у вас? – поинтересовался он.

– От одной дамы, которая была тут позавчера.

– Здесь, у вас?

– Да, у меня.

– От дамы, говорите?

Кардинал с новым вниманием взглянул на шкатулку.

– Точнее, ваше высокопреосвященство, дам было две, – поправилась графиня.

– И одна из них оставила вам эту коробочку? – недоверчиво спросил де Роган.

– Нет, мне ее никто не давал.

– Тогда каким же образом она очутилась у вас в руках?

– Дама забыла эту коробочку здесь.

Кардинал задумался, да так глубоко, что заинтригованная графиня де Валуа решила, что ей следует быть начеку.

Наконец кардинал поднял голову и, внимательно глядя на графиню, проговорил:

– А как имя этой дамы? Простите, что задаю вам этот вопрос; мне самому неловко, словно я какой-нибудь судья.

– Действительно, монсеньор, вопрос странный, – заметила г-жа де Ламотт.

• Предыдущая
• 39/182
• Следующая