Под чужим небом - Стенькин Василий Степанович - Страница 39

— А разве такое за мною водится?

— Вроде бы нет. Предупреждаю на всякий случай, — сказал Казаринов не то серьезно, не то в шутку.

В субботу вечером Таров и Ван Сун-хэ приехали в Хайлар. Их встретил начальник местного филиала Харбинской ЯВМ, низенький, кряжистый поручик с большой круглой головой. Он был предупрежден о прибытии Тарова шифрованной телеграммой. Поручик подготовил номер в городской гостинице и принял на себя все хлопоты по устройству. Назавтра он лично поехал с ними в Хэшаньту. Деятельное участие поручика сняло многие обязанности с Тарова. Фактически за него делалось почти все. Переправа была назначена на одиннадцать часов ночи.

Под вечер Таров и Ван Сун-хэ вышли в садик возле казармы пограничников. Кусты сирени и акации стояли не шелохнувшись. Было тихо и душно. Лишь изредка раздавался слабый треск: это лопались стручки акации, разбрасывая семена. За рекой — советская земля. Близость родных берегов вызывала чувства радости и грусти.

— Ну как, Ваня, не трусишь? — спросил Таров по-русски. Он считал кощунственным разговор на другом языке, когда расстояние до родины исчислялось в метрах. Вспомнились чьи-то стихи: «Двадцать метров, хоть не версты, а попробуй вот — пройди».

— Немного есть, однако. — Ван Сун-хэ жил среди сибиряков и усвоил их говор.

— Кто у тебя там, — Таров кивнул в сторону границы, — дочери или сыновья?

— Дочь и два сына.

— Навестить не думаешь?

— А можно?

— Соседи не выдадут?

— Никто же не знает, где я. Все считают, что отбываю срок наказания. Никаких подозрений не будет. Потому я и пошел под своей фамилией.

— Гляди сам, Ваня. Побываешь в Иркутске, передашь Князеву наши инструкции, а на обратном пути можешь завернуть к жене. Любишь?

— Как же не любить? Она у меня красивая, добрая. И дети хорошие.

— Чего же ты оставил их?

— Золото, холера его побери. Вовсе слепым был.

— Выходит, правильна японская пословица: блеск золота ярче сияния будды?

— Неправильная, господин начальник. Сам дураком был, однако.

— Через два месяца приеду сюда встречать тебя.

— Но, но, встречай. — Эти слова были сказаны с еле уловимой насмешкой.

Ермак Дионисович понял: Ван Сун-хэ не вернется.

Незаметно, в повседневных будничных делах пролетели конец лета и осень. В подъездах служебного ямото, в котором по-прежнему жил Таров, были развешены сосновые ветки — новогодние украшения.

В середине октября Ермак Дионисович виделся с Асадой, но делового разговора не получилось. Асада был сильно расстроен: на Филиппинах погиб его брат.

— Акико убили в день великого землетрясения, — взволнованно рассказывал Асада. — Я человек не суеверный, но скажите, почему именно в этот несчастливый день? Это что, простая случайность?

Таров молчал: никакие утешения не могли помочь Асаде — он был в отчаянии.

С того времени Асада не появлялся в Харбине. Ермак Дионисович дважды ходил к нему домой. Фусако сильно тревожилась за мужа: он никогда так долго не задерживался в Пинфане.

Лишь в январе Асада, наконец, позвонил Тарову и пригласил к себе. Знакомая китаянка открыла дверь, пригласила в дом. Асада сообщил, что Фусако с дочерью пошли по магазинам. Таров и Асада сидели возле хибати — медного бака на высоких ножках, наполненного горячими углями, и вели тихую беседу. Гибель брата сломала какую-то пружину в душе Асады.

— Спрашивайте, господин Таров, — на такое обращение Асада перешел после того, как между ними установился деловой контакт. — Сегодня я ничего не утаю от вас... А ведь и я когда-то был порядочным человеком, — с болью вздохнул Асада. — Я пошел на медицинский факультет, чтобы делать добро людям, избавлять их от страданий... Когда-то... Говорят, в старину и змея чудесно пела. Сказка... Ладно, спрашивайте...

— Я хотел бы знать, чем конкретно занимаются лаборатории?

— Экспериментируют. Ищут наиболее эффективные способы заражения, наблюдают за течением болезни, испытывают медикаменты... Вот самый последний случай. Подполковник Икара приказал своим помощникам заразить тифом большую группу людей, содержавшихся в тюрьме отряда. Приготовили литр подслащенной воды и заразили бактериями тифа. Потом еще разбавили водой и раздали, примерно, пятидесяти заключенным китайцам, насколько я знаю, военнопленным. Все, конечно, заболели. На них потом испытывали новый лечебный препарат. Он не помог, люди умерли.

Но не все жертвы так быстро освобождаются от мучений. Как правило, один человек подвергается опытам пять-шесть раз. Когда организм полностью истощается, «бревно» умерщвляют и отправляют в крематорий. Самой несчастной была одна женщина, русская эмигрантка. По слухам, ее забрали за то, что она написала письмо брату, который живет в России. В письме женщина жаловалась на трудности жизни и нелестно отзывалась о японцах. Она была на последнем месяце беременности, в тюрьме родила. Два года мучили мать и ребенка. Женщина забывала о собственных страданиях: была в постоянном страхе за судьбу своего мальчика. Они прошли все круги ада.

Асада замолчал.

— Какие способы распространения болезней считаются наиболее эффективными? — спросил Таров.

Асада поднял глаза.

— Сбрасывание бомб, заполненных насекомыми — носителями бактерий, с самолетов; заражение рек и водоемов... Самыми изощренными являются диверсионные методы. Я уже рассказывал вам о распылителях в виде авторучек, тросточек, игрушек... Для детей изготовляются шоколадные конфеты, начиненные инфекционными бактериями. Однажды генерал Исии распорядился испечь три тысячи булочек, заразить их бактериями тифа и паратифа. Потом этими булочками накормили военнопленных китайцев и распустили их по домам. Они занесли болезни во многие районы. В другой раз изготовили печенье и разбросали вблизи большого города. Голодающее население подобрало печенье, полагая, что оно забыто военными.

— Скажите, Асада-сан, большие ли масштабы приобрела подготовка к бактериологической войне?

— Я могу говорить только о своем отряде, об отряде Исии. Слышал, еще есть формирования подобного рода. Какие масштабы? С полгода тому назад я был в составе бригады, которая инспектировала работу Хайларского филиала нашего отряда. Там в специальных питомниках содержится более тринадцати тысяч крыс и мышей. На них за один цикл, за три-четыре месяца, выращивается до пятидесяти килограммов блох. В случае необходимости количество их может быть увеличено до двухсот килограммов. Этот питомник не единственный...

— И последнее, Асада-сан... Я как-то спрашивал вас о филиалах, питомниках и других подразделениях отряда?

— Я подготовил такие сведения. Вот, пожалуйста, — Асада протянул аккуратно сложенный лист бумаги.

— Спасибо, Асада-сан.

— Список неполный. Здесь только крупные филиалы.

— А нельзя ли продолжить его? Эти сведения очень важны.

— Я понимаю, господин Таров. Продолжить можно, потребуется время: нужно делать выборку из документов.

— Хорошо, Асада-сан. Еще раз большое спасибо. Это ваш подвиг, — сказал Таров. Теперь у него не оставалось сомнений: Асада откровенен до конца.

— А вы не забудете обо мне, господин Таров, в судный час? Не получится по пословице: кончается дождь — забывается зонт?

— Нет, Асада-сан, этого не случится. У нас с вами еще много дел. Мы должны сделать все, чтобы смерть не смогла выйти из пинфаньских лабораторий...

— Убедили, господин Таров. Я еще кое-что приготовил вам, — Асада достал из портфеля и протянул Тарову сверток. — Это кинокадры. Засняты лаборатории Пинфаня и жертвы бесчеловечных экспериментов.

— Как вам удалось получить это, Асада-сан? — спросил Таров, обрадованный неожиданным подарком.

— Конечно, без разрешения генерала Исии, — сказал Асада, улыбаясь.

Эта встреча оказалась последней.

Многим замыслам Тарова не суждено было осуществиться... Произошло событие, которое никто не мог предвидеть и предотвратить.