Русский синдикат - Ростовский Андрей - Страница 13

• Предыдущая
• 13/54
• Следующая

Пациент оказался отпрыском главы администрации, и его отец в гневе обвинил в смерти сына Владислава. Его вовсе не интересовал тот факт, что сын-разгильдяй в пьяном угаре, обнюхавшийся кокаином, в компании двух девушек на своем новеньком БМВ нагло проехал на красный свет и врезался в «Москвич». Его номенклатурное сердце не переживало по поводу того, что погибли находившийся за рулем «Москвича» пенсионер и две девушки, по стечению обстоятельств оказавшиеся в машине с его отпрыском. Его волновало только то, что драгоценнейшее чадо не смогли спасти. Кого-то необходимо было обвинить для собственного самоудовлетворения. Не важно кого…

Козлом отпущения стал Владислав. Слепая ярость главы администрации пала на голову невиновного хирурга. Лизоблюдами из областной прокуратуры было сфабриковано липовое дело против Владислава. Его обвинили в торговле наркотическими веществами и осудили на восемь лет. В итоге он оказался в той самой зоне, в которой в данное время отбывал свой срок Крым. Но на этом злодейка-судьба не успокоилась. После двух лет отсидки и изнурительного труда на лесоповале несчастного хирурга придавило бревном.

Да, вот такие бывают в жизни трагические повороты. Как много в нашем обществе вопиющей несправедливости и жестокой подлости! Сколько по тюрьмам и зонам сидит невинно осужденных! Сколько гуляет на свободе истинных мерзких преступников! Да, неудивительно, что у богини правосудия Фемиды завязаны глаза. Не грех бы иной раз сдернуть с нее повязку и сказать: «Посмотри, родная, где же справедливость?!» Эта трагедия заставила Григория Матвеевича глубоко задуматься о смысле жизни. Именно она оказала влияние на решительный перелом в судьбе профессора.

Он отошел от научной работы и занятий со студентами и обратился к Богу, уехав в далекую глухомань на место гибели своего сына. Григорий Матвеевич не возненавидел людей, хотя это было бы естественно при сложившихся обстоятельствах. Наоборот, в далеком таежном поселении, отрешившись от суеты человеческого общества, погрузившись в религию, он посвятил свою жизнь служению Богу и людям с тяжелой судьбой. А таких людей в этих местах было несметное количество.

Кроме храма Григорий Матвеевич построил часовню на территории самой зоны. Там он и проводил службу для арестантов, направляя их на путь истинный, облегчая страдания.

Невольно я вспомнил произведение Льва Николаевича Толстого «Отец Сергий», где главный персонаж отрекся от блистательной карьеры и посвятил себя служению Господу. Да, аналогия получилась потрясающая.

Мы долго беседовали о бренности жизни, философии бытия, смысле существования.

Отец Григорий расспрашивал меня о моей жизни, моих делах. Я сначала обрисовывал свой род занятий весьма поверхностно и абстрактно, пытаясь максимально уходить от реалий, но в процессе общения понял, что это бесполезно. Передо мной сидел умудренный жизнью человек и талантливый психолог. Когда я откровенно рассказал ему о своей судьбе, он, вопреки моим ожиданиям, не стал строго укорять меня, а, наоборот, отнесся с пониманием и даже с некоторым сочувствием.

— На все воля Божья, Феликс, — сказал он мне. — Я не могу оправдать выбранный тобою путь и любой вид насилия, какими бы мотивациями ты ни руководствовался. Заповеди Господа нашего нерушимы и подтверждены веками, их только нужно понимать правильно.

— То есть как? — поинтересовался я.

— Они высказаны просто и лаконично, а каждый человек в меру своего интеллектуального уровня и духовного содержания должен интерпретировать их для себя индивидуально, при этом сохраняя главную цель, которой служат эти заповеди. Главное, чтобы каждый верующий правильно в душе осознавал истину слова Божьего.

— Григорий Матвеевич, можно я по-прежнему буду называть вас так? А то трудно изменить привычку.

— Разумеется, Феликс.

— Так вот. Вы сами учили меня логике и психологическому анализу, и моя жизненная позиция в настоящий момент тоже основана на реальных логических умозаключениях…

Тут я подробно поведал отцу Григорию о моих моральных принципах и жизненных устоях, высказал свою точку зрения на преступление как таковое, поделился соображениями о том, кто является истинными преступниками и моральными уродами.

Далее попытался обосновать, что, несмотря на характер моей деятельности, я по шкале морали и порядочности занимаю далеко не последнее место среди представителей рода человеческого.

— В сущности, Григорий Матвеевич, чем я отличаюсь от законопослушного гражданина? — размышлял я. — Как, например, поступит обычный человек, на глазах которого поганый маньяк пытается зверски изнасиловать девочку? Так называемый «непреступник», в лучшем случае, постарается его задержать и сдать в милицию, а реальнее всего то, что он лишь сообщит органам об этом зверстве. Я же — «преступник» — не стану сдавать эту гниду ментам, как предписывает буква закона, а просто-напросто раскрою череп этой мрази. Я поступлю как достойный мужчина, а не как законопослушный гражданин. Но в итоге мой поступок все равно будет считаться преступлением! Так что пусть я трижды буду преступником, но никогда не поступлюсь своей совестью и мужским достоинством!

Я привел еще несколько примеров отцу Григорию, которые отражали сущность моей морали, но противоречили букве закона.

Отец Григорий внимательно выслушал мои размышления и произнес:

— Феликс, в твоих словах, конечно, есть истины, но, продолжая углубляться в твои размышления, можно дойти до глобальной демагогии, извращающей все шиворот-навыворот и отрицающей все ценности человеческой морали. Ведь если тебя послушать, то воровать — это хорошо, если воровать у наворовавших в свое время. Грабить — это замечательно, если грабить людей, по-твоему, достойных того, чтобы их грабили. И даже убивать не грешно, если убивать подлецов и негодяев. Но кто дал тебе право определять, кто в жизни плохой, а кто хороший человек? Кто дал тебе право судить об этом и выносить свой вердикт? «Не судите, да не судимы будете», — гласит писание. Почему ты решил взять на себя роль самого Господа Бога? Это, мой друг, — тщеславие. Тщеславие и гордыня. А гордыня, как тебе известно, тоже грех.

— Греховен я, Григорий Матвеевич. С детства я старался расти человеком гордым и гордость считал за положительное качество.

— Гордыня и гордость — разные вещи. И ты об этом хорошо знаешь.

— Тем не менее слова-то однокоренные.

— Друг мой, не будем упражняться в филологии. Ты прекрасно понимаешь, что я хотел сказать.

— Да, конечно. Но все же согласитесь со мной. Пока в нашем обществе столько жестокости, подлости и беспредела, пока людьми управляет продажное правительство, где каждый руководитель печется только о собственном благосостоянии, а отнюдь не о благосостоянии народа, как это следовало бы, пока у власти коррумпированные и тупые чиновники, пока вокруг царят произвол и всенародный обман, имеющий всероссийские масштабы, моя профессия вносит определенный баланс и заполняет полагающуюся ей на данном этапе нишу.

— Да, это верно. Но если каждый член нашего общества будет рассуждать подобным образом, все так и останется «на круги своя».

— Что же вы тогда предлагаете?

— Я предлагаю? Я не предлагаю, я делаю! Свое маленькое, но, как я считаю, очень нужное дело. И если б каждый хоть немного, хоть чуть-чуть внес свою лепту в создание чего-то более чистого и светлого, тогда мир стал бы намного лучше и добрее.

— Вам не кажется, Григорий Матвеевич, что это звучит несколько высокопарно? Хотелось бы побольше конкретики.

— Конкретики? В чем?

— Да хотя бы в том, какой нужно сделать первый шаг. Ведь какого черта…

— Не ругайся!

— Простите, Григорий Матвеевич, вырвалось. Я хотел сказать, какой смысл мне одному стремиться к чему-то возвышенному, производя впечатление чудака и белой вороны? Если вы, например, убедите меня, и пусть даже тысячу таких, как я, повлиять на умы миллионов вам будет чрезвычайно сложно. А я вам, в свою очередь, даю голову на отсечение, если бы я попал в некое утопическое общество — общество, где царят правда, порядочность и доброта, общество гармонии и красоты, я бы никогда не был преступником.

• Предыдущая
• 13/54
• Следующая