Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия - Аврутин Евгений Александрович - Страница 71

• Предыдущая
• 71/133
• Следующая

Данилыч прислушивался к речи барыни, а потом заметил:

– Слава Богу, краем его вотчины проезжаем. А то я про его поместье Дудово наслышан. Да не базарные толки, а беглые рассказывали…

И начал рассказывать свои байки о графе Изметьеве, да такие, что Саша и Катерина Михайловна не знали, как переводить.

Англоман Лев Иванович все же не сумел войти в роль заправского польского магната – он не распорядился влить в Сабурова полштофа водки, даже наоборот, позволил тому прогуляться по усадьбе и убедиться, что англичанки по имени Женя и тем более загадочного Сэнди здесь нет. Дворовые отвечали – никого не видели, да, бывают разные гости, но никто из гостей англичанином не сказывался. Сабуров, по долгу службы, был немножко психолог. Он понимал разницу: когда опрашиваемый ничего не видел, не слышал, а когда пусть отвечает формально верно, но явно лукавит. Это его тем более злило, так как хотелось провести долгое следствие и непременно чего-то выведать, но полномочий на такую операцию у него не было.

Ночевать Сабуров остался в Рождествено, во флигеле, отведённом гостеприимным Львом Ивановичем. Сани на крышу не втащили, но коней в жандармской тройке брагой все же угостили, поэтому ехать ночью кучер отсоветовал.

Проснулся Сабуров ещё затемно, выяснил, что кони трезвы, и отбыл. С хозяином не попрощался, зато ещё раз расспросил дворовых. Показания остались прежними.

«Экое канальство! – думал он, разглядывая добротные (и оттого, кстати, весьма бесившие его) избы Рождествено. – Тоже мне пан Сапега выискался! Надо будет городских полячишек помытарить легонько, выяснить, часто ли гостят в Рождествено. Найти такого, что и не гостил бы, а все равно дал показания. Первое дело – набрать показаний, другое – непременно добыть его письма. Не вышло бы только, как тогда, в Москве».

Московскую неудачу, что привела его в губернскую ссылку, Сабуров помнил. Поэтому мечты свои он сдерживал, как рвущуюся с поводка борзую. Обещанная сибирская ссылка за раскрытие нового ложного заговора засела в его голове крепко.

Так он миновал Андреевку. За околицей его встретили сани, а в них – пожилой мужичок, в дорогой, хоть и потрёпанной, шубейке и с бакенбардами на щеках вместо бороды.

– Здравствуйте! – сказал он. – Вы в Рождествено, часом, не по англичаночке заезжали? Укатила англичаночка-с.

– Да, – ответил Сабуров, ощутивший, как жгучий февральский ветерок мгновенно уносит хмурую тоску. – А ты, как полагаю, отставной управляющий?

– Да, ваше благородие. Писаришка, подлая душа, расчёты подпортил, перед барином оклеветал. Переведён в Андреевку, коровьей фермой заведовать.

– Чего же ты, сволочь, меня не известил о побеге подозреваемой? – возмущённый Сабуров не собирался выслушивать историю карьерного падения бывшего управляющего.

– Да вот, ваше благородие, вышло нежданно-негаданно. Никто об отъездах не слыхивал. Вдруг пожаловала к нам третьего дня барыня из Никольского, Катерина Михайловна, что по разным делам ходатаем бывает. Верно, она англичаночку и предупредила. Вы уж простите, ваше благородие, Андреевка, она не за околицей, я как узнал, что на другой день они уехали, так уж начал запрягать, к вам собрался, а тут узнал – вы в Рождествено сами пожаловали.

– Сразу надо было ко мне гнать, минута дорога, – проворчал Сабуров, знавший, что оправданий без изъянов не существует.

Но какая-то фраза управляющего казалась важнее, чем причины проволочки.

– Постой-ка, ты говоришь «они уехали»? Английская подданная, именуемая Женя, и её спутник Сэнди?

– Спутника её никто не видел, а уехал ещё племяш Льва Ивановича. Их всех увезла барыня из Никольского. Говорили, в Крым едут, под Севастополь…

…Ротмистру Сабурову показалось, будто он попал на ночной праздник, когда зажгли фейерверк и непроглядная тьма, с еле видимыми отличиями стен от улиц, рощицы от лужайки, внезапно озарилась лучше, чем днём. Мгновенно стали понятны все прежние догадки.

Вот для чего были нужны эти постоянные разъезды, вот чем разъяснялось мнение мужиков села Никольского, что они «барыню и не видят-то почти». Все эти ходатайства, то за мелких помещиков и однодворцев, то за дворянских сирот, то даже за мужиков, – все было умелым прикрытием! Хитрой, красивой ширмой, за которой скрывался заговор, подобно которому ещё не было в губернии, да, пожалуй, и в России.

Сабуров свирепел на себя от всей разъярённой души. Почему тогда, в позапрошлом году, ему не хватило сначала времени, а потом и энергии, довести работу до конца? Почему он так и не смог объяснить начальству, что в 1-й гимназии был настоящий заговор, а не игра в Алую и Белую розу? Почему он так и не нашёл Устав тайного общества, со словами: «Мы объединились, чтобы вернуть рыцарству и городам их права, отобранные узурпатором»?

Ответ на последний вопрос был проще всего: про общество прознала Бойкая вдовушка и успела собрать и сжечь все крамольные бумаги. Больше того, сделала так, чтобы его начальник Соколов вперёд него поговорил с гимназистами и пришёл к мнению (ложному!), будто была лишь детская игра. И высмеял его, Сабурова, и не позволил допросить заговорщиков на предмет их связей с теми же ссыльными поляками или с русскими поднадзорными вольнодумцами. И попросил больше детские заговоры не находить.

Будь Сабуров честен в эту минуту, он бы признал: именно обида на Катерину Михайловну укрепила в нем домысел о заговоре. Но мстительный азарт пересилил честность. Она высмеяла его, не позволила раскрыть тайное общество, сообщить в Столицу об успехе и возобновить сбившуюся карьеру! Она вчера нагло проехала мимо него, укрывая в своём возке английскую шпионку и её помощника – племянника дяди-фармазона!

«Но кто же предупредил? Неужто и протоиерей в заговоре? Надо будет и в Синод отписать. Ладно, об этом можно и в пути подумать…»

– Гони! – крикнул он кучеру.

– Ваше благо… – растерянно начал разжалованный управляющий.

Неизвестно, что хотел незадачливый информатор: узнать, полагается ли ему какая-нибудь мзда за оказанные услуги, или поинтересоваться, каковы же перспективы замешанного в заговоре барина. Но обращаться было в любом случае уже не к кому. Жандармская тройка уносилась из Андреевки.

– Наверное, мы уже миновали владения графа Синяя Борода, – заметила Джейн. Она забыла фамилию Изметьев, потому и называла главного окрестного самодура Синей Бородой. Незнакомый граф казался ей персонажем из рыцарского романа, огромным, бородатым великаном, который и коня повалит кулачным ударом, и голову свернёт, если ухватит за волосы.

Такие предположения казались ей смешными, хотя… Ведь волки за ней в России уже гнались, а она думала – волки бывают только в сказке.

О том, что угодья этого великана остались позади, Джейн догадалась по внешнему виду села, в которое они въезжали. Избы здесь выглядели как-то веселее, были повыше, чем в деревнях графа Изметьева. Катерина Михайловна подтвердила эту догадку: графские владения закончились, это село Ивановка, с населением из вольных хлебопашцев, или государственных крестьян[67], как называют их последние годы.

– Не повезло им с соседом, – заметил Данилыч. – Для графа границ нет: он, если красного зверя поднял[68], будет хоть до Тулы гнать, хоть до Москвы, по пашням, по огородам. И холопы его межей не признают. С таким своевольником рядом жить, от воли счастья нет.

Счастливо или несчастливо живёт село Ивановка, определить было нелегко. Уже стемнело, к тому же поднялся ветер и начиналась метель. Постоялого двора в Ивановке не было, поэтому решили ехать дальше и добраться до шоссе на Орёл. Все же Данилыч решил дать отдых лошадям.

– Возле церкви встанем, – сказал он, – зайдём, если вечерня ещё не закончилась. Мы помолимся о путешествующих, а Жанна Францевна с нами постоит, погреется.

• Предыдущая
• 71/133
• Следующая