Ратное счастье - Чудакова Валентина Васильевна - Страница 23

• Предыдущая
• 23/46
• Следующая

А смазка? Присылают какое-то белое густое сало, пригодное разве что для широких пушечных глоток, но не для пулеметов. Нанесенное даже тончайшим слоем, оно тут же застывает в пазах рамы короба, на деталях замка, и подвижная система отказывает. Командиры взводов требуют веретенное масло. И они правы. А у меня веретёнки — половина солдатской фляги на всех! Выдаю как лекарство, и руки дрожат: как бы не переборщить...

А между тем уже в начале года был запущен в серийное производство новый станковый пулемет системы Горюнова, облегченного веса, с воздушным охлаждением и металлическими, не подверженными сырости лентами. Командир гвардейской пулеметной роты, который сменял меня после последнего боя, имел шесть таких «машин». А я — ни одной! Разве не обидно?

И, к великой досаде всех моих однополчан, оружейная «революция» не коснулась средств связи низовых звеньев. Все у нас оставалось по-прежнему. Правда, комбату дали рацию с обученным радистом, но... с односторонней связью, то есть только с командным пунктом полка. У ротных командиров был все тот же плохо слышимый полевой телефон с тонким проводом, который под огнем рвется, как катушечная нитка. У командиров моих взводов — и вовсе никаких средств. Им, беднягам, ни телефона, ни связного не полагается: замолчит на поле боя пулемет—бери собственные ноги в руки и беги под любым огнем...

И над этой немаловажной проблемой я и мои ближайшие помощники за полночь ломали головы. Зато придумали. Всех командиров расчетов снабдили ракетными пистолетами с запасом ракет и разработали сигнализацию с пулеметных позиций — для командиров взводов: «задержка» — одна зеленая; кто-то ранен — красная; убит — две красные; вызов командира на позицию— две зеленые... Не ахти, конечно, что, но не сидеть же сложа руки.

Вот ты и говори, что командир только воюет!.. Как бы не так — от всяких мелочей отбою нет. И все надо заранее предусмотреть и учесть. Командир за все в ответе. И не так-то легко добиться хотя бы самого необходимого.

«Всё для переднего края!..» Справедливый лозунг. Однако если бы всегда было только так!.. Легко бы нам, офицерам низовых звеньев, жилось. А то... Вот, например, уже почти все офицеры штабов имеют в личном распоряжении новый пистолет-пулемет Судаева (ППС): облегченный, скорострельный, надежный. А у нас даже комбат Бессонов таскает на шее все тот же «ППШ», как и все остальные...

Разумеется, всю эту свою праведную воркотню я тщательно скрываю от подчиненных. Плохо получится, если солдату не внушать: «Мое оружие — сила! Моя позиция — моя крепость!» С этой целью и взводным командирам пришлось дать добрую взбучку за верхоглядство, они даже и не представляют, что такое первый бой в роли командира!.. Нет уж, братцы, придется призадуматься, пошуровать мозгами, пока время есть...

Тревожусь я за них. И не так беспокоюсь за Кузнецова и Сомочкина, как за Серикова. Первые два приданы стрелковым ротам Игнатюка и Самоварова — командиров опытных и надежных. А Серикову в этом отношении не повезло: его взвод будет поддерживать третью — только что заново сформированную роту. Правда, комбат поступил разумно, поровну поделив между ротами обстрелянный народ. Однако командир третьей роты капитан Пухов меня настораживает. Он тут новый человек, только что прибыл из офицерского резерва, в которое по невезению «загорал» почти год и, кажется, отвык от дела, а может, и нервы подгуляли. Ох, суетлив!.. Кричит и возмущается по каждому пустяку— в нашем лесу с утра до вечера только его и слышно. Нехорошо, когда командир так разоряется. Солдаты метко его прозвали: «Моторчик». А он и в самом деле «заводится» с пол-оборота и как пойдет строчить — и по своим, и по чужим!.. Фома Фомич Кузьмин, затыкай уши, возмущается: «Истеричен, как женщина». А Пухов мне уже мимоходом жаловался на Серикова: дескать, неслух! Я и взяла парня в оборот. А тот оправдывается, но как!

Этот старый хрыч думает, что я перед ним буду на цыпочках плясать! Я ему подчинен постольку поскольку...

Смирно! Это что за разговоры?! Человек старше вас в два раза... Зап-ре-щаю! И категорически.

Впрочем, капитан Пухов тоже хорош. Пожилой человек, бывалый командир, а не понимает, что офицеры-мальчишки самолюбивы, не любят окрика. Да, видимо, и не сознает он, что в скромном боевом насыщении стрелковой роты командир пулеметного взвода— фигура номер один. И надо же все-таки думать, что принцип двойного подчинения — непростая штука. А Сериков прежде всего подчинен мне. Я — его непосредственная власть. Но в то же время он находится в оперативном подчинении у Пухова. И в этом, очевидно, пока не разобрался со всей серьезностью. Надо подсказать — по-хорошему, а не заводить свару. Он, видите ли, недоволен, что моему Серикову не сорок с гаком, как ему самому, а всего двадцать. Я понимаю, ему хотелось бы иметь более солидного и опытного. А где я такого возьму? Все мы тут —«те еще старики». Надо их помирить. И непременно!.. А то, что прикрикнула на Серикова,— это даже полезно: пусть попереживает, а потом поговорим.

Мы теперь живем по строгому регламенту, как в мирном лагере, и занятия ведем по расписанию, в котором по приказу командира полка отведены часы даже для строевой подготовки. Ну что ж? Малость подтянуть выправку — дело неплохое. Но заниматься мы должны в строгом соответствии с высокими требованиями довоенного «Строевого устава пехоты», а поскольку дивизия наша не кадровая — для нас это не так-то просто. В особенности для меня: пулеметчики совеем отвыкли от винтовок с примкнутыми штыками, а они при строевой подготовке — атрибут необходимый. Чтобы не заводить лишнюю волокиту с получением и сдачей, я винтовки одалживаю у ротного Самоварова, а после занятий возвращаю.

— На пле-чо! Довернуть приклады! Кто там завалил штык? Смирно! С места... с песней... марш!..

Цыганочка Лора, Лора,

Цыганочка черноброва,

Цыганочка черная,

Погадай!..

Залихватский мотив приподнимает настроение. Лица оживляются. Митя Шек оглушительно и складно подсвистывает в два пальца. Моя рота налегке отправляется на строевые занятия, к которым все мы, командиры переднего края, единодушно относимся спустя рукава. Если бы не приказ, мы бы их и вовсе не проводили. Для чего, как мы думаем, осложнять солдатские будни и зря тратить драгоценное время: в парадах нам не участвовать, в церемониальных маршах — тоже.

Я гляжу на солдата Воробьева с жалостью. Что за телепень уродился на белый свет? Буквально ни к чему у парня душа не лежит, и ничего ему, бедняге, не удается. Правда, винтовка с примкнутым штыком в положении «на плечо» — не сахар: с непривычки немеют пальцы, сжимающие приклад. Но ведь я и то носила! На курсах. А он же здоровяк. А «марусю» свою удержать в нормальном положении не может! Она ерзает по плечу и запрокидывается назад. Это и называется «завалить штык».

Командир взвода Кузнецов одолевает меня каждый день:

Уберите вы его, ради бога! Сил больше нет. И уговариваю, и ругаю, и стыжу. Как об стену горох. Товарищ старший лейтенант, ведь он же мне всю картину портит! Честное слово, руки опускаются. Уберите, а?

Да куда я его дену? На шею себе вместо медали повешу?

А вы возьмите его себе в ординарцы, а мне Соловья отдайте... Товарищ старший лейтенант, ну не все ли вам равно, кто вычистит сапоги или за кашей на кухню сбегает?.. Ну честное слово...

Слушайте, младший лейтенант, у вас. отец, случайно, не цыган?

— Нет. Крестьянин. Колхозник то есть. Ну так как же? У вас же опыт больше — вам легче его воспитывать. И потом, вы женщина, небось, постесняется трусить да придуриваться...

— Ладно. Я подумаю.

В просьбе Кузнецова была некая доля здравого смысла. Разумеется, приятно иметь смекалистого и развеселого связного. Но если для пользы дела... Я этого Воробьева с первой минуты плясать заставлю!.. Да, но Соловей! Наверняка разобидится, сочтет за черную неблагодарность: не потрафил! Но ведь он не глуп, и если все откровенно объяснить...

Я уже почти решилась, но отговорил старшина. У него от изумления усы встали, как колючки. Василий Иванович всплеснул руками:

• Предыдущая
• 23/46
• Следующая