Осенние (СИ) - "Джиллиан" - Страница 15
- Предыдущая
- 15/59
- Следующая
И ещё… Может, я что-то придумываю, но мне кажется, Антон испугался. Он слишком практичный. А тут — какое-то автописьмо, не вписывающееся в его представление о мире… Я усмехнулась. И это — несмотря на склонность к фантастике.
А Костя не испугался. Странно. Он же как раз очень практичный человек. Но не поленился посмотреть в Интернете, что такое автописьмо и «с чем его едят». Или он не испугался, потому что старше и сам, что называется, лбом столкнулся с необычным, что и заставило его поверить в необычное?
А потом ехала домой и размышляла уже о другом, о чём Костя меня надолго заставил напрочь забыть, затмив всё собственной личностью. Но что меня снова начало волновать… Если это не Костя, то кто же заставил Порфирия уволить меня, едва не лишив меня вообще работы?
Михаил — скорее всего. Он мне показался очень эмоциональным. Наверное, он показал родителям портрет Кости — с моим жутким предсказанием. Вот и решили отомстить. Только такая месть — из области бразильских сериалов. Родители — это вариант первый. Второй вариант более достоверный — та белая девушка. Если она ходила в невестах Кости (сердце сжалось), то могла сообразить, что он теряет к ней интерес. Стоп… А Костя теряет? Может, для него, ветреного мужчины-осени, я — всего лишь увлекательная интрига, возможность прикоснуться к чудесному вне будничных дел? А белая девушка нечто постоянное, к кому он возвращается после приключений на стороне… Я опустила голову. Страшно даже думать о себе как о приключении на стороне. Но, как сказал Женя, — Костя из влиятельной семьи. Там думают по-другому. А я… Наверное, я и впрямь эгоистка, если все мысли повернула только на себя…
Мне всегда казалось, что в любви надо верить чувствам. Когда начинаешь со слишком трезвой головой разбираться в отношениях, всё выглядит как-то странно…
Поэтому я обрадовалась, когда троллейбус подошёл к моей остановке и можно было покончить с мыслями, кто я для Кости.
На полдороге домой меня остановили.
Мобильник. Хм. Не слишком ли часто в последнее время общаюсь с Женькой?
— Привет. Ты где?
— Иду домой.
— А конкретней?
— Осталось перейти дорогу и буду дома.
— Понял. Я около подъезда.
Странно, что он появился здесь. Что его могло привести ко мне?
Обошла дом и с любопытством огляделась. Ага, вон он, стоит у своей машины. Лицо непроницаемое, глаза сощурены. Зато я знаю, что он нервничает: пальцы выстукивают частую дробь по большому пальцу. Завидя меня — успокоился. И тем самым уже напугал меня. Он что — за меня боится?
Дверцу машины открыл и кивнул. Я залезла в салон. Он обошёл машину и сел рядом. Впервые так галантен. Или это не галантность?
Он посидел, глядя в окно перед собой. Пару раз вздрогнул, словно пытался начать разговор, но не представлял, с чего его начинать… Снова помолчал и посмотрел на меня.
Да что случилось?
— У меня к тебе вопрос, — медлительно, наконец, заговорил Женя. — Алёна, прости за прямое вмешательство, но ты что-нибудь делала, чтобы этот Константин не умер?
Он меня буквально оглушил. Я почувствовала, что холодею от страха.
— Почему ты об этом спрашиваешь?! Что-то ещё случилось?!
— Алёна, не пугайся! — бесстрастно сказал он. — Я проследил за судьбой пятерых из тех, кого ты нарисовала автописьмом. Только первого пропустил — но ты и сама понимаешь, почему. Мы тогда ещё не знали, что происходит. Но те пятеро точно погибли в течение суток. Кто в первые же часы, кто — позже. Но Константин выжил. Мне кажется, ты что-то сделала.
От сердца отлегло, но тревога осталась, потому что я помнила о его пальцах, выстукивающих нервную дробь. Заглянув во внешне безразличные Женькины глаза, я решилась открыться.
— Да, сделала. Я переписывала его портрет несколько раз, пока глаз не стал живым. И решила, что буду ходить все воскресенья на Арбат и помогать тем, кто… — Я задохнулась, изо всех сил не желая говорить о смерти, и с трудом нашла замену: — Кто в этом будет нуждаться.
— Трудно было — переписывать?
— Трудно, — призналась я. — Но, мне кажется, потому, что первый рисунок оставался у его брата. Правда, поручиться за это не могу.
— Сколько портретов получилось?
— Штук семь.
— И как ты это делала?
— Ну… Закрашивала глаз, чтобы не вытек. Ластиком убирала шрам.
— Трудно было?
— Было. Всё возвращалось.
Отвечать было легко: наконец-то есть с кем почти профессионально поговорить о том, что меня беспокоит.
— Думаешь, было бы легче, если бы первоначальный портрет оставался у тебя?
— Думаю — да. — И тут я заметила, что Женька выглядит странно похудевшим и побледневшим. — Женя, а ты что? — И осеклась, сообразив. — У тебя…
После молчания он всё-таки отозвался:
— Да, у меня… Прорыв. — Он ссутулился. — Когда я узнал о твоём автописьме, долго не мог принять тот факт, что ты, дилетант, даже хуже — примитивист, обладаешь таким даром. Я читал всё, что нашёл по теме, и выяснил: оказалось, что автописьмо в основном свойственно именно людям, не умеющим рисовать. То есть тем, кто вообще ни разу не художник. Я два года занимался по тем методикам, которые нашёл, чтобы выработать эту способность. А потом надоело. Но вчера вечером я хотел написать автопортрет…
Он замолчал — почти лёг скрещёнными руками на руль. Дышал тяжело и неровно. Не выдержав его молчания, я подтолкнула:
— И кто это был?
— Двоюродный брат. Он сейчас в армии. Что с ним — говорить не буду. Но… Значит, можно вытащить его…
— Начнёшь прямо сейчас? — осторожно спросила я.
— Да. В универ уже не поеду. Спасибо, что сказала. — Он наклонился ко мне и поцеловал в щёку. — Я уже напсиховался, но ты… Спасибо.
— Удачи, — сказала я, выходя из машины.
Постояла немного у подъезда, проследив, как машина рванула с места, и зашла домой. Дома — пусто. Только Мурзила, подошедший посмотреть, как я снимаю обувь и несу сумки сначала на кухню, а затем — к себе. Поставленные в вазу бархатцы кот сурово и вдумчиво обнюхал и ушёл на кухню — спать на холодильнике.
А я некоторое время постояла, думая о Женьке, а потом вздохнула: Порфирий, небось, ждёт проделанной работы. Пора думать о перепечатке.
Модернизировала рабочий процесс перепечатки просто: если сначала я перепечатывала сканы, собранные в папке, из-за чего приходилось то и дело заглядывать из файла в папку, то теперь просто скопировала все присланные листы и спокойно занялась делом. Порфирий прислал довольно много сканов. С наступлением осени клиентов для меня прибавилось. Но управилась я с работой быстро. Повезло. Мама пришла с работы, мы с ней пообедали, я за столом рассказала, что придумала для облегчения работы, а она взяла и предложила себя на роль «диктатора»!
Правда и то, что почерки на сканах её просто потрясли.
— И ты вот это всё читаешь?!
Я только улыбнулась.
Мама у меня, как дети говорят, мировая. Работала технологом на заводе, ушла на пенсию рано — «вредный» цех. Она не очень общительная, зато очень домашняя, за что её нежно мы оба любим — и папа, и я. А ещё, несмотря на некоторую замкнутость, она неплохо разбирается в людях… Очень хотелось бы поговорить с нею обо всём, но… Не рано ли? Пока ведь я справляюсь с ситуацией…
Закончили гораздо раньше, чем я смела надеяться.
Мама ушла смотреть очередной сериал, а я переслала файлы Порфирию, получила от него подтверждение, что он получил их, и новые сканы, но этих было мало — и я справилась с перепечаткой без мамы.
Некоторое время посидела перед компьютером, а потом выключила его.
Хотелось посидеть, помечтать о мужчине-осени.
Вспомнилось, как хотелось нарисовать его разноцветными карандашами.
А мысли то и дело сворачивали на Женьку. На то, как он сейчас пытается изменить ситуацию. И, вместо того чтобы вспоминать Костю, я вспоминала, как то и дело погружалась в отчаяние, когда рисунок с его лицом постоянно менялся в худшую сторону. Каково сейчас Женьке проходить то самое состояние, которое я пережила с трудом? Мне ещё и легче было: я спасала незнакомого мне человека. А Женька сейчас смотрит в глаза мёртвого брата.
- Предыдущая
- 15/59
- Следующая
