Семь грехов куртизанки - Брэдли Селеста - Страница 31

— Намек понят, — отозвалась она. — Но я не слишком жажду этой встречи.

— Разумеется. — Бренна погладила подругу по сцеплен: пальцам. — Ну подумай, что самое худшее может случиться?

Пайпер тщательно обдумывала этот вопрос, пока ехала на метро в Кембридж и шла девять кварталов пешком от станции «Гарвард-сквер» к дому родителей на Таубридж-стрит. К тому времени как Пайпер ступила на дорожку перед домом, где прошло ее детство, ответ созрел.

Самым страшным будет, если ничего не случится. Не исключено, что она явится в совершенно новом образе, с радикально измененной прической и стилем одежды, а родители ничего не заметят. Они вполне могут перейти к обычным темам — правильно ли она питается, как финансируются их исследования, возможно, даже спросят о ее работе и не заметят в дочери ни единой перемены.

Пайпер глубоко вздохнула и окинула дом настороженным взглядом. Трехэтажное здание 20-х годов имело мощный, построенный северянами каркас и было обшито внакрой чем-то серым с белой окантовкой и черными ставнями. Единственным украшением фасада был ряд торчащих стриженых кустов самшита под перилами крыльца. В ящиках для цветов не было герани. На двери не висело венков. Плетеные кресла-качалки с подушками не встречали гостей на крыльце.

Пайпер знала, что обстановка здесь не всегда была такой аскетичной. Когда бабушка Пьерпонт была жива, она заботилась о том, чтобы дом был уютным. Летом подоконники всегда утопали в цветах, а на крыльце стояла плетеная мебель с яркими подушками.

Пайпер уже давно не находила ответа на вопрос, как ее отцу удалось не унаследовать ни капли веселого жизнелюбия, которым отличалась его мать. Лишь недавно ей пришло в голову, что, возможно, она неправильно ставит вопрос. Не исключено, что отец начинал довольно весело, но после пары десятилетий жизни с матерью Пайпер эта радость просто иссякла.

— Чего порог оббиваешь? — Отец высунул голову из-за двери. — Ждешь, пока погода переменится?

Угловатая, похожая на пажа с сильной проседью, мать Пайпер выглянула из-под руки мужа. Она натянуто улыбнулась, застыла на миг, потом нахмурилась.

— Бог ты мой! — Мать поднесла ладонь ко рту и кинула взгляд по сторонам, словно боялась, что ее дочка напугает соседей. — Что ты с собой сделала? Это какая-то шутка?

Она лихорадочно замахала, чтобы Пайпер поскорее заходила в дом.

Девушка оглядела себя, просто чтобы освежить в памяти, что она решила надеть в этот воскресный июньский день. Простая светло-серая юбка по колено со встречной складкой сбоку. Бледно-розовая приталенная блузка с рукавом три четверти и воротником, две верхние пуговицы которого были расстегнуты. Широкий черный кожаный ремень. Изящные серебряные колечки в ушах. Простые черные босоножки, в вырезе которых были видны ее ухоженные, покрытые розовым лаком ногти. Розовый с серебром браслет. Мягкая сумка из серой кожи с большой серебряной пряжкой. Волосы были распущены. Изюминкой легкого макияжа была черная подводка глаз, которая, по словам Бренны, подчеркивала чувственную сторону Пайпер.

Она сделала все, что нужно. И вот какую реакцию получила.

Наверное, дело в подводке.

— Пайпер! Не стой там!

Девушка подняла взгляд на хмурое лицо матери и стала взбираться по ступенькам крыльца, утешаясь тем фактом, что родители, по крайней мере, заметили перемену.

Допрос начался, как только она зашла в прихожую.

— Что случилось с моей милой, нормальной Пайпер?

Мать пощупала манжету новой блузки и поджала губы.

— Решила сменить имидж.

— У тебя дамская сумочка? С каких пор ты носишь дамские сумочки?

Отец буравил взглядом модный аксессуар.

— Это просто сумка, папа.

Он рассмеялся и кивнул:

— Ну конечно. Будь по-твоему. Но скажи на милость, кого ты и твоя сумка из себя строите?

Пайпер остановилась. Кожа на голове запекла. Грудь сдавило.

— Себя, — ответила она.

В конечном итоге родители провели ее в столовую, где мать накрыла воскресный обед по версии Чейз-Пьерпонт. Меню состояло из пассерованной в имбирном соусе капусты, огуречного салата с мятой и сырого тофу[19]. Мать отмерила по полчашки каждого блюда и разложила порции по тарелкам. Потом огласила энергетическую ценность пиршества.

— Всего пять граммов жира на порцию, — сказала она, раскладывая на коленях льняную салфетку. — Менее ста тридцати килокалорий и десять граммов белков. Плюс высокое содержание клетчатки, фолиевой кислоты, витамина С, марганца и кальция. — Мать широко улыбнулась. — Приятного аппетита!

Принявшись ковырять тофу, Пайпер сказала себе, что, если переживет этот семейный обед, на обратном пути зайдет в «Ол стар» за бутербродом из говядины с расплавленным швейцарским сыром и кольцами лука и на ходу проглотит всю эту жирную, нездоровую вкуснятину.

Разговор вошел в привычную колею, и вскоре Пайпер уже слушала свежие новости о грантах, которые предлагают лаборатории, сводку о том, кто из друзей родителей рано умер из-за нездорового образа жизни, и подробности тренировочного режима отца, который он разработал для осеннего сезона соревнований старшего отделения.

— Я на восемь процентов уменьшил содержание жира в организме, — поведал он Пайпер.

— Вот это да, — выдавила из себя та.

— Сегодня утром я весил шестьдесят девять целых семь десятых килограмма, мой ИМТ[20] колеблется в районе двадцати одного целого и шести десятых, что наблюдается всего у десяти процентов населения.

Пайпер молча кивнула, сосредоточенно пережевывая ложку тягучих опилок.

Отец прочистил горло.

— Мать говорит, что ты опять ешь молочное. Должен сказать, что ты в самом деле выглядишь несколько полноватой. Ты захватила свой дневник по питанию?

Подняв голову, Пайпер успела заметить, как во взгляде отца мелькнуло презрение. Он быстро спрятал его под натянутой улыбкой.

— Это правда? Ты вернулась к молочному?

Пайпер отложила вилку. Ее мутило, хотя она не знала, от волнения это или от еды.

— Вы не спрашиваете меня о работе, — тихо проговорила девушка. Внизу, под прикрытием скатерти, она начала неистово крутить в руках полотняную салфетку. — Но я все равно расскажу. На работе у меня все хорошо. Экспозиция по теме Офелии Харрингтон меня все больше увлекает, и я даже подумываю о том, чтобы почти эксклюзивно посвятить выставку ее личной жизни.

— Это замечательно, — сказала мать. — Что-нибудь слышно о возможных сокращениях в музее?

— Нет.

— Твоя должность по-прежнему в зоне риска? — спросил отец, вытирая уголки рта салфеткой. — И ты действительно думаешь, что сейчас подходящее время для того, чтобы чем-то «увлекаться»! Не лучше ли запрячься как следует в работу и держаться тише воды ниже травы?

Пайпер казалось, что ее голова вот-вот лопнет. Что с вами не так, люди? Боже мой! Неудивительно, что я такая забитая.

Мать поджала губы.

— Мне недавно попались на глаза данные, что в США почти три четверти музеев испытывают умеренные и серьезные бюджетные затруднения. Я знаю, что ты любишь свою работу, но, возможно, тебе стоит готовиться к худшему.

— В самом деле, — подтвердил отец, тяжело вздыхая. — Хорошо, что ты не трогала сбережений бабушки Пьерпонт.

— Итак, — сказала мать, — расскажи нам, что это за преображение такое.

Пайпер открыла рот, чтобы ответить, но ее перебил отец.

— Сомневаюсь, что краска на лице поможет тебе сохранить рабочее место, — заметил он. — Попечители меньше всего заинтересованы в том, чтобы их выставки планировала уличная девка.

У Пайпер глаза полезли на лоб. Она прикусила губу. Ее руки задрожали.

— Это Бренна тебя надоумила? — спросила мать. — Может, у нее и получается расхаживать по городу в нарядах на грани фола, но такой девочке, как ты, это не к лицу.

— Вообще-то я тридцатилетняя женщина.

— Да, и как раз об этом я тебе толкую. В научном сообществе женщину не воспринимают всерьез, если она провокационно одевается.