Ярость рвет цепи - Романовский Александр Георгиевич - Страница 46

• Предыдущая
• 46/90
• Следующая

Волк понял, что он не успеет. Как не успели многие другие, что лежали теперь в убежище.

Все эти мысли вместились в одно неуловимое мгновение.

Курт выхватил пистолеты. Ночные бдения возле лестницы принесли свои плоды. Большие пальцы щелкнули предохранителями. Патроны уже лежали в патронниках, поэтому дергать затвор не было нужды. Указательные пальцы опустились на крючки.

Четыре выстрела прокатились громогласным эхом по бетонному подвалу. Ни одна пуля не прошла мимо цели. Тот безволосый, что стоял левее, опрокинулся и рухнул на пол — раскаленные металлические пчелы снесли половину черепа. Второй получил пулю в горло и в левую половину груди. Его отбросило назад, и он сполз по стене, оставляя на ней темные влажные полосы.

Курт опустил стволы и повернулся к остальным. Стреляя, волк ни на мгновение не оставлял тылы без контроля. Но, похоже, в этом не было особой нужды. Безволосые, облаченные в комбинезоны, остолбенело стояли, парализованные страхом. Заглянув в их вытаращенные, исполненные дикого ужаса глаза, Курт опомнился. Эти трое были совершенно беспомощны — он мог убить их без всяких пистолетов…

Но тут его взгляд упал на один из металлических контейнеров. От падения створки распахнулись, часть содержимого вывалилась. На шершавом бетоне красовались блестящие, холодные инструменты. Их округлые, изогнутые и заостренные формы наводили на мысль о мышцах, внутренностях, артериях и бездушном процессе их извлечения.

Стоило только Курту увидеть эту картину, как ярость вновь поднялась в нем раскаленной волной.

Дальше все было как в тумане. Кажется, он выронил пистолеты — оружие безволосых ему лишь мешало. Помимо того, оно действовало слишком быстро и на расстоянии. Волк же привык полагаться на те орудия убийства, что достались ему от древних предков.

Когда он пришел в себя, то обнаружил, что сидит подле трупа, сжимая в зубах кусок влажного мяса. Взгляд прошелся по стенам, забрызганным кровью и мозгами, отметил конечности, валявшиеся в стороне от тел, пустые глазницы черепов. При виде этой страшной картины Курт почувствовал, как желудок подкатывает к горлу, он согнулся. Его рвало долго и натужно, после чего с трудом выпрямился и шатаясь побрел в темноту меж бетонных стен.

В голове было пусто и гулко.

Внезапно он вспомнил, куда собирался, и прибавил шагу. Но тут лапа нечаянно коснулась груди и уткнулась во что-то липкое. Это же кровь, куртка вся в крови! Первый же легавый обратит внимание на субъекта в куртке с капюшоном, заляпанной жидкостью с характерным цветом и запахом… Нет, так идти нельзя.

Курт клял себя на все лады за то, что не сумел сдержаться. В который раз в нем победил дикий зверь, а это не сулило ничего хорошего. Буйство заняло не более четверти часа, но и это слишком много, ведь у него на счету каждая минута. В это самое время безволосые, возможно, атакуют клинику, пронеслось у него в голове. А он вынужден торчать тут и счищать кровь с одежды.

Скрипя зубами от ненависти к самому себе, Курт подошел к парню в серой униформе — тому, который получил две пули в голову. Униформа была относительно чистой (особенно если сравнивать с другими).

Курт вонзил когти в ткань и оторвал приличный кусок. Пока лапы счищали с куртки липкие разводы, волк продолжал разглядывать мертвеца. Его внимание привлекла нашивка на левом плече: символическое изображение Улья на багровом фоне. Надпись гласила, что этот человек состоял в штате “охраны 91 сектора центрального Улья”.

Это было где-то под самым куполом.

Покончив с чисткой, Курт бросил тряпицу на пол и побежал по коридору к “шахте”. Лампы привычно вспыхивали и гасли за спиной. Армейские ботинки стучали об пол.

Стало быть, эти люди спустились сюда с самого верха, думал он.

Лишь для того, чтобы уничтожить стаю нелегальных квартирантов? Нет, тут явно было что-то другое. Акция не могла быть организована официальными властями. Не в их привычках действовать столь оперативно. Кроме того, со времен Революции утекло много воды и крови. Власти скорее предпочли бы взять волков живыми. Те же, кто поработал в убежище, преследовали одну-единственную цель: вырезать всех, подчистую.

Курт понятия не имел, зачем это могло понадобиться Ковбою.

Не проще ли было выследить волка при помощи “жучка”, а затем, выждав подходящий момент, взять его? Стая же была совершенно ни при чем, другие волки не были свидетелями и ликвидировать их не было никакой нужды.

Ковбой пытался как будто произвести впечатление.

Но на кого?

Смутная догадка промелькнула в сознании. Но Курт был сейчас не в том состоянии, чтобы анализировать, отбирать или отвергать аргументы. Еще будет время подумать. А пока… нужно бежать.

Он вылетел из бетонного лабиринта и, не задерживаясь ни на мгновение, прыгнул в “шахту”. Выбираясь на следующий уровень, он даже не утруждал себя осмотром территории. Теперь в этом не было нужды. Волк понимал, что прикасается к этим перекладинам в последний раз.

Убежище осталось где-то позади — пустое и мертвое.

Невидимые нити, связывавшие Курта с этим местом, рвались одна за другой. На душу давила невыносимая тяжесть. Все внутри волка остановилось, будто сели батарейки часов. Каждый метр пути все больше отдалял его от прошлого.

На технических уровнях царила тишина, нарушаемая время от времени странными звукми. То ли это были тараканы-ремонтники, то ли с раннего утра безволосые принялись за работу. Курт выпрыгивал из “шахты”, брался за металлические перекладины и вновь нырял в бетонное жерло.

Никто не Кричал ему вслед, не бросался в погоню, не заступал дорогу. Но если бы попытался, волк прикончил бы его не задумываясь. Отныне это уже не было проблемой.

Когда исчезает общество, следом отпадает и необходимость соблюдать правила, им установленные.

“Стая умерла, — думал Курт, — значит, мертвы и Заветы. Какой смысл в правилах, если не осталось тех, ради кого они должны исполняться? Их осталось двое, если считать волчицу (а ее нельзя не считать!), так ради чего и кого соблюдать эти правила?” Заветы мертвы.

Считанные минуты назад Курт — воистину зверски— убил шестерых человек, однако не испытывал по этому поводу ни малейшего сожаления. Лишь пустоту, холодную и гнетущую. Но, возможно, это просто последствия шока. После ТОГО, что он увидел в убежище, убийство уже не могло считаться недопустимым исключением.

• Предыдущая
• 46/90
• Следующая