Последняя ночь с принцем - Романова Галина Владимировна - Страница 45

• Предыдущая
• 45/61
• Следующая

– Что не нужно? – не сразу понял Роман, он уже почти ничего не мог понять во всей этой истории.

Деньги, деньги, деньги…

Вот откуда произрастало все зло! Оттуда и ниоткуда больше. Всем и всеми двигала жажда денег. Как это ни странно, но то же самое он мог сказать и о себе.

– Мне ничего не нужно! – взвизгнул вдруг Бородин непривычно тонким голосом, выскочил из-за стола и начал метаться по кабинету, смешно выбрасывая ноги, обтянутые голубыми джинсами.

Странная походка, подумал отстраненно Баловнев. Из-за халата никогда не обращал внимания, как забавно он передвигается. Из-за его белоснежного, девственно чистого халата вообще ничего невозможно рассмотреть. Ни его фигуры, ни его пристрастий, ни его тайн… Все было удобно задекорировано этим белым накрахмаленным панцирем.

– Мне не нужны проблемы из-за вас! Сколько можно, помилуйте, бога ради! Сначала вы уничтожаете мою племянницу, потом навязываетесь мне в пациенты, теперь навязываете мне ненужные заботы.

– Это не я. – Баловнев невольно поморщился, его оправдание прозвучало слишком по-детски.

– Вы живете под его именем! – Бородин остановился напротив и хищно нацелил Роману в лоб холеный палец с ухоженным отполированным ногтем. – Вы несете ответственность за него и за его поступки! И вам!.. Вам, молодой человек, а не кому-нибудь, разгребать все его дерьмо! Запомните, вам отвечать…

Вам отвечать… Вам отвечать… Вам, а не кому-нибудь…

А в самом деле!..

Впервые с того времени, как поселился в чужом доме, он задумался над истинным смыслом того, что произошло с ним за последний год.

Он бродил по пустому дому, прислушиваясь к звуку своих шагов, и думал.

Спустился в кухню и долго возился там, пытаясь сварить себе манную кашу. Кухарку он отпустил на пару дней, что-то там у нее с родственниками произошло. А может, врет? Может, как крыса с корабля, убежала, почуяв опасность?

Молоко поползло вверх пышной шапкой. Роман убавил огонь, всыпал горсть манной крупы и принялся интенсивно размешивать. Когда каша загустела и начала пыхтеть, взрываясь пышными пузырями, он всыпал сахар, добавил соли и минуты через две снял кастрюльку с огня. Вываливать в тарелку манную кашу он не стал. Дождался, пока кастрюлю можно было держать в руках, и пристроился с ней в кухне прямо на подоконнике.

Что за шлейф тянется из чужого прошлого к нему? Что он тянется именно оттуда, он теперь не сомневался. Все мысли о мести убитого горем отца он отмел напрочь. Настя погибла не из-за умершей девочки. Она умерла из-за чего-то еще. И это было лишь началом чьей-то искусной изощренной мести. Неспроста же минувшей ночью в доме его врача раздался этот странный звонок. Кто-то пытался убедить Бородина в том, что Баловневу Роману надоело его одинокое существование, и он хочет свести счеты с жизнью. Тот, кто звонил, знал, что делал. И он знал все: зачем, почему и как долго ему жить…

Ложка звонко клацнула о дно кастрюли. Надо же, даже не заметил, как все съел. Ничего получилась кашка, хотя за минувший год он почти не подходил к газовой плите. Почти разучился готовить. А ведь любил этим заниматься, и получалось. Все говорили, что получалось…

Он потянулся и поставил кастрюлю на соседний стол. С подоконника он так и не слез, продолжая смотреть в сад. Свет фонарей сюда не доставал, пропадая где-то между дорожками и оградой, а вот лунный свет бродил меж деревьев вольготно, серебря листву и еще сильнее сгущая тени под деревьями и кустарником.

Они с Настей гуляли здесь вечерами. Она могла выбраться из дома даже глубокой ночью и вытащить его, хотя он частенько выражал недовольство. В одной пижаме, босиком, она прижималась к нему теплым боком и болтала без умолку о всяких пустяках.

Насти теперь нет… Он один… Один на один, правильнее сказать. Один на один с тем страшным злом, которое ей довелось встретить первой.

Он все еще продолжал смотреть в сад, тоскуя по женщине, которую принял и к которой привязался, как к своей собственной. Смотрел и печалился, когда в самом дальнем темном углу сада, там, где недавно обнаружился пролом в заборе, заметил какое-то движение. Заморгав и несколько раз крепко зажмурившись, он напряг зрение. Показалось или нет, будто густая темень колышется, трансформируясь и принимая причудливые очертания? Что за чертовщина?!

Он мгновенно спрыгнул с подоконника, подлетел к двери и быстро щелкнул выключателем. Кухня погрузилась во тьму. Большое овальное окно, выходящее в сад, казалось теперь огромным иллюминатором в нереальный, будто потусторонний мир. Трава в неживом свете была помертвевшей, листья будто кто-то невидимый обдал ледяным дыханием, посеребрив их лунной изморозью. И посреди этого безмолвия определенно кто-то бродил.

Ему сделалось так страшно, что впору было кусать кулаки, чтобы не завыть.

Сначала кто-то звонит его доктору, потом кто-то бродит по его саду…

Убийца!!! Это точно убийца! Он все знал и все сумел подготовить!

Сейчас он каким-нибудь невероятным образом проникнет в дом, хотя все двери и окна задраены наглухо, и убьет его изощренным способом, смахивающим на самоубийство. И наутро Бородин Станислав Иванович, вновь облачившись в свой поскрипывающий при ходьбе халат, будет согласно кивать, давая показания следователям и констатируя все предпосылки его самоубийства:

– Да, да, все точно… Был неуравновешен, неадекватен… Звонил, плакал и говорил, что не хочет жить…

А он хочет жить!!! Точно хочет! И жить хочет хорошо, очень хорошо, и потому он сейчас здесь, а не там, где ему место.

Ох, с какой бы радостью он туда сейчас вернулся!..

Просто закрыл глаза и очутился разом в своей собственной кровати, в своей собственной квартире.

Он не хочет!.. Не должен нести ответственность за чужое зло или ошибки… Не должен…

Ужас подкрался к нему снова и с силой толкнул на стену за спиной. Он втиснул его в эту облицованную пластиком стену и заставил все же застонать.

Кажется… кажется отвечать все же придется ему…

Словно завороженный, он смотрел на женский силуэт, замерший в двух шагах от его дома. Женщина сделала еще шаг и очутилась почти у самого окна со стороны сада. Лица ее не было видно, зато фигура выделялась четким графитовым оттиском на стекле. Фигура, это была ее фигура! И еще волосы… Пышные, непослушные, взмывающие всякий раз, как она поворачивала голову.

Роман Иванович Баловнев здесь был ни при чем. Это была не его вина, не его грех, и не его шлейф из прошлого.

Женщина пришла за ним, и он узнал ее.

Это была Соня. Он бы мог еще сомневаться, если бы Соня, прижав изящные ладони к стеклу, не позвала его по имени.

Здесь не было другого Кораблева, зовущегося Эдуардом.

Это был он. И пришла она за ним этой ночью.

Наверное, это все же конец…

– Прошу вас, Маргарита Николаевна, – широкая Серегина ладонь повисла в воздухе, предлагая ей помощь.

Она ее, конечно же, проигнорировала. Шагнула со ступенек автобуса совершенно самостоятельно и так же пошла вперед, не заботясь, успевает он за ней или нет. Его громоздкой фигуре в вокзальной толчее было не очень уютно, но Серега пер напролом, боясь потерять ее из вида. Наконец догнал, схватил за ремешок сумки и чуть попридержал.

– Так, Ритка, хорош выделываться. Или взвалю на плечо и потащу, – пригрозил ей Пирогов-младший и широко зашагал рядом.

Ей пришлось послушаться. С него станется, взвалит и потащит. А на ней короткая юбка, зачем, спрашивается, надела…

Улицу, название которой она прочла на сделанной Серегой ксерокопии с паспорта Кораблева, они нашли без труда.

Старинная, сталинских времен пятиэтажка, сумевшая сохранить свой первоначальный густо-желтый цвет и претензионную лепнину по бортику крыши. Двор хороший, чистенький, с ухоженными клумбами, ярко выкрашенными качелями и скамейками. Подъезда было два. Двери не качались на одной петле, держались на добротных пружинах.

• Предыдущая
• 45/61
• Следующая