Осколки ледяной души - Романова Галина Владимировна - Страница 18

• Предыдущая
• 18/64
• Следующая

– Ты где была? – заорал он таким страшным голосом, что Верещагина тут же втянула голову в плечи и отступила от него подальше, к окну. – Ты где была, мать твою? Я что, должен искать тебя повсюду?! Сначала вваливаешься ко мне с чемоданом, переворачиваешь все в моей жизни, а потом вдруг смываешься! Где была, спрашиваю?!

– Я... – Ее губы были совсем без помады, и они вдруг совершенно по-детски набухли и поползли куда-то в сторону. Было ясно: собралась реветь. – Я... Тапки...

– Что тапки?! – крикнул он, но уже чуть тише.

– Я тапки себе ездила покупать. Вот... – И она выставила ему на обозрение ногу в мохнатом розовом тапке на крохотном прозрачном каблучке. – Свои я забыла дома. Не ходить же босиком. И я... вот...

Она проморгала слезы и отвернулась от него к противню. Нужно было снимать пирожки и не смотреть на него. И не чувствовать себя виноватой, будто и в самом деле как-то поломала привычный уклад его жизни. Ни она в его жизни ничего не поменяла, ни он. Все ее надежды на то, что Санечка от ревности сойдет с ума и поспешит воссоединить семью, рассыпались в прах.

Она ведь звонила сегодня ему и снова наткнулась на его любовницу. Та пригласила «Шу-урика», как же омерзительно звучало имя мужа в ее устах, кто бы знал! Пригласила его к телефону, и он после непродолжительной невнятной речи вдруг потребовал развода. И причину поспешил указать. Они решили пожениться, во как! Так что все ее попытки вызвать у супруга ревность потерпели фиаско. Он не ревновал. Более того, он даже обрадовался, что она теперь не одна. О чем и поспешил ей напомнить.

– Танюша, ты же не переживаешь, нет? – на непонятном подъеме выпалил он. – Твой мачо ведь тебя, наверное, устраивает вполне. Так что...

«Так что?!» – хотелось ей заорать на него. А еще лучше поехать туда и перевернуть вверх дном всю его теперешнюю новую квартиру и теперешнюю новую жизнь. Как он перевернул все вверх дном, так и ей хотелось.

Вот у кого жизнь поломана и в самом деле, так это у нее. А Степан... Степану нужно просто меньше упиваться собственной независимостью и позволить хоть кому-нибудь его полюбить. Колючий весь и, как Светка любила говорить, неприбранный. По ее мнению, таких мужиком надо прибирать к рукам, тогда они становятся мягкими-мягкими, пушистыми-пушистыми. Только и делов-то, позволить кому-нибудь полюбить себя. Так ведь не позволит. А она не станет его учить. Не ее это дело.

Татьяна быстро переложила пирожки на глиняное блюдо. Накрыла их чистой салфеткой и принялась скоблить противень под струей воды. Вымыла. Вытерла насухо и убрала потом в духовку. Повернулась, чтобы уйти из кухни, и тут же наткнулась на его все такой же полный ненависти взгляд.

– Что ты делаешь, можно узнать? – прошипел он сквозь зубы и сел на табуретку, так расставив колени, что тут же загородил ей проход.

– Я? – Татьяна беспомощно оглянулась на блюдо с пирогами. – Пироги пекла вообще-то. Слоеные, с рыбой и яйцами. А что?

– А я тебя об этом просил?! – Он старался смотреть на нее тяжело и недобро, но, видя ее растерянность, немного поубавил оборотов. – Зачем все это, Тань? Не нужно было, понимаешь.

– Я не пытаюсь отвоевать часть твоей территории своими кулинарными атаками, – проговорила она сдавленно и села вдруг к столу. Чего столбом стоять, раз он ее не пропускает. – Просто мне не хочется быть тебе в тягость. Вот я и решила хоть немного быть полезной, что ли. Да и занять себя нужно было чем-то. Не сидеть же, глядя в потолок. Так ведь и с ума сойти недолго. Мысли, мысли, мысли... Одна безрадостнее другой. А это хоть какое-то занятие. И еще я так... так давно ни для кого не готовила, а тут меня вдруг прорвало. Захотелось, понимаешь?! В чем здесь криминал, Степа?

– Да нет здесь криминала! – Он вдруг снова разозлился и мысленно добавил, что вот дома у нее – да, криминала этого хоть отбавляй. – Просто не нужно было, и все!

Чертова баба была на редкость умна и проницательна. Ишь, как быстро вычислила про его территорию!.. И рвение свое объяснила совершенно бесхитростно и честно. Так объяснила, что и крыть ему нечем. А хочется просто... просто поставить на стол эти ее пироги, которые пахли одуряюще пряно. Налить огромную кружку чая и начать уплетать их, благодарно урча в ответ на ее вопросительные взгляды.

Ведь неужели же так сложно-то? Неужели сложно быть честным перед самим собой? Чего вот ему сейчас хотелось бы больше всего, а? Правильно, ответ-то на поверхности!

Хочется слоеных пирогов с рыбой и яйцами, крепкого чая, лучше с лимоном, но можно и без, непринципиально. Хочется тишины, покоя, и никаких разборок. И еще неспешного спокойного разговора хочется о том, что с ним сегодня вечером произошло.

А ведь могло произойти и с ней. Степан даже сморщился от этой мысли. И закончиться могло гораздо хуже. Могло бы и вовсе все закончиться. И не сидела бы она сейчас, сложив руки на его столе, будто школьница. И не пылало бы ее лицо обидой, и глаза бы не блестели от невыплаканных слез.

Обиделась... Конечно, обиделась. Он так орал!

Ничего, в следующий раз будет знать, как уходить из дома без предупреждения.

– Могла бы и позвонить, что уходишь, – буркнул он недовольно, пододвигаясь к столу.

– Я не думала, что это так важно... для тебя, – снова последовал обезоруживающий ответ, распластавший его на обе лопатки.

Скажи он сейчас, что ему все равно, тут же удивится причине его гнева. Не говорить – опять удивится. Ведь если ему не все равно, значит...

Вот, попал, черт возьми!

– Дело не в этом, – проворчал снова он, отводя глаза. – Ты перетаскиваешь ко мне вещи. Говоришь, что хочешь пожить здесь какое-то время. Ну, и я как бы несу за тебя ответственность, и все такое.

– Да?! – Верещагина так удивилась, что даже рот приоткрыла, уставив в него немигающий взгляд своих голубых глазищ. – Извини тогда, Степа. Я как-то не подумала. Извини... Я могу тебя спросить?

– Спрашивай, – великодушно позволил он, удовлетворившись ее извинением.

– Где это ты так ударился? У тебя опухоль с каждой минутой все больше. Нужно лед, наверное, приложить. Я не сильна в таких вопросах. Вот здесь особенно сильно припухло. – И тут она протянула к его лицу руку и еле коснулась своим пальчиком его глаза. – Будет жуткий синяк. Ты подрался?

Он не отпрянул и не отстранился, как сделал бы это еще сегодня утром. С какой стати? Увечье он получил по ее вине. Так что сам бог велел проявить ей сочувствие и, как говорится, стать ему родной матерью и начать ухаживать.

– Я не дрался, – Степан чуть мотнул головой. – Меня ударили. Напали из темноты невзначай, и я не успел увернуться или принять удар.

– Ударили?! Из темноты?! – Она уже хлопотала, наколов льда и оборачивая его сейчас чистым кухонным полотенцем. – Господи, где?!

– У тебя дома, – решил он быть с ней честным.

– Где?.. У меня дома? Я не ослышалась?!

Ему показалось, или она и правда покачнулась, намереваясь шарахнуться в обморок. Машинально сунула ему в руки лед, снова села к столу и тут же впилась пальцами себе в волосы. Жест отчаяния? Страха? Наверное...

– Ты был у меня дома? Да... И там на тебя напали... Вот и причина твоего гнева. Ты пострадал из-за меня! Господи, но кто?! Там что же, была засада?! Ждали меня?! – Ее глаза совершенно потонули в волне ужаса, а губы дрожали, когда она хрипло выговаривала: – Степа! Степа же!!! Почему ты молчишь?! Да и зачем ты туда поехал?! Зачем?! Ты все еще не верил мне! Как ты мог так рисковать?! Тебя же... Тебя же могли убить!!!

– Тебя искал, знаешь! – Ее страх немного компенсировал все его пережитые волнения и побои. – Время позднее, тебя нет. Не позвонила. Никакой записки. Я позвонил по твоему домашнему номеру, трубку сняли и тут же положили обратно. Я и поехал. Думал, ты там. А там...

– А там?! – Верещагина вцепилась в его руку, кажется, даже этого не заметив.

– А там дверь открыта и темнота в квартире. Я зашел и получил, говоря по-русски, по рогам. Упал. Очнулся. – Ее тонкие пальцы очень крепко держали его, на фоне его смуглой кожи они казались почти прозрачными. – А по квартире мужик ходит и по телефону говорит. Я попытался встать, он заметил и ударил еще раз...

• Предыдущая
• 18/64
• Следующая