Любитель сладких девочек - Романова Галина Владимировна - Страница 14

• Предыдущая
• 14/57
• Следующая

Он спит! Точно спит! Спит и видит сон, в котором принял ее – Марию – за свою жену. Стало быть, ее зовут Катериной. Надо было срочно разжать рот и развеять его иллюзии относительно собственной персоны, не идущей ни в какое сравнение с его «милой, родной Катенькой». Но язык, как на грех, сделался вдруг деревянным и никак не хотел шевелиться. Губы дрожали и не слушались, руки от напряжения онемели. Еще мгновение – и он сломит ее сопротивление. Она упадет. Упадет и испугает его. Она же совсем-совсем не умеет быть грациозной. Терпеливой, молчаливой, гордой – это да. Да какой угодно, но только не красивой и не грациозной. Вот сейчас она ухнется на него и спугнет его красивый бред. Вот стыдоба-то! Надо было срочно что-то делать…

– Катенок мой… – простонал в последний раз Володя и открыл глаза.

В следующий момент его замутненный сном взгляд сделался испуганно-безумным. Рука, все еще продолжавшая крепко сжимать Машин затылок, мгновенно разжалась и безвольно упала на диван. Колени подтянулись к животу, и тут же, простонав что-то сквозь зубы, Володя отвернулся от нее.

Маша выпрямилась и только тогда перевела дыхание. В голове все ухало и стучало. Щеки горели нещадно, руки подрагивали. Но более собственного смущения, которое ей не так уж легко было согнать с себя, ее беспокоило его безмолвие. Уж лучше бы накричал, чем выставлять ей на обозрение свою согбенную горем спину. Она знала в этом толк, точно знала и безошибочно угадала по испуганному взмаху его ресниц, как больно ему далось пробуждение.

– Идемте ужинать, – со вздохом произнесла Маша, несколько раз повторив эту фразу про себя, прежде чем решилась сказать ее вслух. – Все остывает.

– Иди ко всем чертям, – отозвался он с вполне милой интонацией.

– Только недавно как оттуда, собственно говоря, – печально ухмыльнулась Маша, вспомнив заводской тупик, и решительно потянула с него одеяло. – Я совсем не хотела красть ваших снов. Я пришла позвать вас покушать, а вы вцепились мне в волосы и…

– Не нужно мне об этом говорить! – Володя сбросил с себя одеяло и, приняв низкий старт, рванул в кухню. Маша поспешила следом. А ну как, движимый порывом, хлобыстнет сковородкой об пол. Плакал тогда ее ужин. В магазин сейчас не выбраться, к тому же не с чем. Просить у него денег она не станет. Поэтому летела за Володей стрелой, зорко отслеживая каждый взмах его руки. Но он пролетел мимо накрытого стола и спустя мгновение уже хлопал входной дверью.

Раздетым на мороз – и это с больными-то почками! Н-да… Ситуация из разряда запущенных. Бедная, бедная Катенька. Пришлось, наверное, повоевать с этим господином, отстаивая право на дрейф в его территориальных водах.

Володя вернулся быстро. Вымыл руки над помойным ведром. Тут же сел к столу и потянулся к куску хлеба.

– Чего уставилась, присаживайся! – буркнул он и принялся щедро наваливать себе рис из сковородки. – Пахнет вкусно. Сама готовила?

– Нет, по соседям прошлась, – едко парировала Маша, седлая вторую табуретку и тоже накладывая себе.

– Ладно, извини. – Володя неловко, словно стесняясь, тронул ее за плечо. – Так вышло… Я спал. Приснилось, понимаешь…

– Понимаю. – Маша заученно аккуратным движением отправила в рот ложку с крохотной щепоткой риса. – Она ваша жена?

– Кто?

– Катенька, – без намека на сарказм уточнила Маша и подивилась бледности, выползшей на его лицо. – Вы именно так ее называли, пока… пока спали.

Он успел опорожнить тарелку, подложить себе добавки и снова съесть все, прежде чем невнятно выдавить из себя «да».

– Она очень красивая, – постаралась хоть как-то утешить его Маша, совсем не опасаясь вопроса: откуда это она могла узнать, уж не в личных ли вещах хозяина пошарила, пока он спал… – Я видела фотографию в альбоме, когда искала аптечку. Вы, наверное, счастливый человек.

– Был. – Бледность на его щеках сменилась сизой рябью, и Володя с грохотом отодвинул от себя тарелку. – Я был счастлив какое-то время. Очень счастлив. Но потом все рухнуло, все. В один день, час, минуту. Знаешь, как это бывает, когда узнаешь…

– Знаю, – перебила его Маша, опасаясь его дальнейшей откровенности, от которой ей вдруг стало неуютно. – Когда выходишь из дома вполне нормальным, пусть и не совсем счастливым человеком, а возвращаешься в него, уже став изгоем…

Володя резким движением схватил со стола кружку и начал излишне торопливо лить в нее кипяток, заварку, сыпать сахар, роняя сахарные крупинки на стол и тут же сдувая их, смешно надув щеки.

– Ты сказала тогда в заводском коридоре, что убила своего мужа… – Он шумно втянул в себя кипяток, зорко следя за ее реакцией поверх края кружки.

– Вы не совсем внимательно меня слушали. – Лицо ее словно покрылось коркой льда после его слов. – Я сказала, что меня подозревали в его убийстве, но я не делала этого. К тому же нашлись свидетели, подтвердившие мое алиби.

– Тогда почему ты здесь?

«Хотела бы я знать!» – едва не фыркнула ему в лицо Маша, но потом передумала. С чего это ей пускаться в откровения с малознакомым человеком, пускай даже ей и придется жить с ним под одной крышей? Вместо этого она вкрадчиво поинтересовалась, аккуратно положив подбородок на сцепленные пальцы:

– А вы?

– Я? А при чем тут я? Мы говорили о тебе! – Под ее спокойным, словно замороженным взглядом ему сделалось неловко. Вот ведь затеяли такой никчемный разговор!..

– Нет, мы говорили о вашей жене. Потом вы сказали, что были счастливы какое-то время, потом…

– Потом все кончилось. Счастье очень быстротечно. Почти так же, как любовь и доверие. Согласна?

Она промолчала, неуверенно пожав плечами. Ей не понравилась его реакция. Она не была подвластна ее пониманию и будила ненужные подозрения, а это уже лишнее. Это шло вразрез с их программой «совместного проживания под одной крышей».

– Любить красивую женщину очень сложно. – Володя выхлебал-таки свой чай, поставил пустую кружку на столешницу и принялся крутить ее так и сяк, дергая за дужку ручки.

– А некрасивую легче?

– Нет, наверное. Хотя не знаю. Не приходилось. Может, с некрасивой все проще. Может быть… У меня всегда все сложно как-то… Посмотришь вокруг, люди как люди. Семья, дети, положение. А у меня все не так…

– А как?

– Помнишь, как покойный Тальков пел? А у нас все через з… Н-да… Вот и с тобой тоже…

– А что со мной не так? Ну про то, что я некрасива, можете не напоминать. Про это я знаю сама. А что еще со мной не так?

Он вдруг бросил вертеть пустую кружку по столу и уставился на нее так, словно видел впервые. За то время, пока он спал, она успела умыться и причесаться. Стащила с себя дурацкие брюки, благо свитер закрывал ее ноги почти до колен. Поела, правда, мало. Пригубила чаю. Немного порозовела и… не то чтобы вдруг превратилась в красавицу, но немного посвежела, это точно. К тому же тело, которое он видел сегодня, с лихвой компенсировало ее невыразительную неухоженную мордашку.

Но не говорить же ей об этом сейчас, когда опять проснулся с именем бывшей супруги на устах! Кто бы мог предсказать, когда перестанет наконец мучить его это наваждение. Может, присутствие этой леди сумеет хоть немного скрасить его одиночество и сможет вытеснить образ Катерины из его памяти…

– Так что со мной не так? – Маша, устав дожидаться, дернула его за рукав джемпера. – Куда вы смотрите, наконец?

– А? Ах да! С тобой, в принципе, все в порядке. За исключением одной маленькой особенности. Поправь меня, если я ошибусь… – Он почти виртуозно сманеврировал, отцепив ее руку от своего рукава, уложив ее ей на колено и пристроив радом свою ладонь: оно было голым, гладким и теплым. Таким теплым, что мысли мгновенно приняли иное направление и он сказал совсем не то, что собирался сказать.

– Первое впечатление, которое ты производишь на мужчин, это жалость. Нет, не так. Сначала раздражение по поводу твоей беспомощности, а потом жалость и желание уберечь. Уверен, что соверши ты на самом деле преступление, тебе бы легко удалось избежать наказания. Поверить в твою виновность очень сложно, очень…

• Предыдущая
• 14/57
• Следующая