Вариант «Зомби» - Романов Виталий Евгеньевич - Страница 20
- Предыдущая
- 20/77
- Следующая
– Чудненько, – ухмыльнулся Пинцет, обнажая железные фиксы.
– Ну? – нетерпеливо и чуть грубовато начал Дима.
Ему не хотелось тут задерживаться – тем более с одним из людей Лехи-Гестапо.
– Волну не гони, рыжий, – махнул рукой Пинцет. – Слушай сюда! Ты один видел, как Леха натягивал Любаню. Значит, проболтался. А за базар надо отвечать. Вот тебе пузырек, бери.
В руках у зэка появилась небольшая капсула с какой-то жидкостью желтоватого цвета.
– Что это? – не понял Дима.
Он даже спрятал руки за спину. Словно показывая, сколь велико нежелание принимать неизвестный предмет.
– Бери-бери, – выпятил губы Пинцет. – Бери! Леха приказал. Сегодня вечером наверняка чифирить в хижине будете. Вот и подольешь это амбалу в стакан, понял?
– Кому? – одними губами переспросил Дима, хотя отлично понял, кого имел в виду Пинцет.
У Лехи-Гестапо был только один сильный враг – Константин Лишнев. Но зэки, по своей всегдашней привычке общаться по кликухам, видимо, уже прозвали бывшего спецназовца «Амбал».
– Кому-кому, – брызнув слюной, передразнил Пинцет. – Ну че те не понятно, рыжий? Лишневу! Лишневу в стакан выльешь все, что в этой хреновине! Не в сортир! Амбалу, понял?! Мы сразу увидим, умный ты парень или только прикидываешься.
– Нет, – Дима побледнел, но покачал головой.
– Лишнев – он здесь, в нашем деле, лишний, – картинно вздохнул зэк, будто очень сожалел о том, что так сложилось.
Клоков вдруг вспомнил, как совсем недавно забавлялся игрой слов: «Лишнев – лишний». И еще сожалел, что никто не может оценить тонкости этой шутки. А получалась совсем не шутка. Дима вновь отрицательно помотал головой.
– Не дрейфь, – успокоил Пинцет. – Не сдохнет. То не отрава. Приблуда медицинская. Ходить под себя будет, как ребенок. Бери, действуй!
– Но зачем это вам? – горестно прошептал Клоков.
Он уже предполагал ответ. Мозг, привыкший анализировать исходные факты, услужливо подсказал решение: Лехе-Гестапо нельзя было убивать Лишнева, это вызвало бы сильные подозрения. Нет! Не просто подозрения. Все бы догадались, откуда исходит удар. Но проколовшийся «пахан» не мог простить соперника. Ему нужно было срочно, незамедлительно восстановить пошатнувшуюся репутацию. И Леха Мезенцев выбрал иезуитский способ – унизить противника, который втоптал лидера зэков в грязь. Пусть теперь сам вываляется в дерьме еще больше! Бывший спецназовец начнет делать под себя, как ребенок. На виду у всех.
А он, Дима Клоков, должен вылить сильнодействующее слабительное в чай Константину…
– Вижу, ты сам до всего допер, – подручный Лехи Мезенцева перестал улыбаться, его лицо стало другим. Жестким, злым. – Бери, действуй!
– Я не могу… – прошептал Дима, закрывая глаза.
Он ненавидел Лишнева, но не мог поступить с бывшим спецназовцем так. В памяти всплыла сцена: Леха-Гестапо стремительно выбрасывает руку с ножом вперед, целясь то ли в живот, то ли в грудь Константина. Лишнев, рискуя жизнью, пресекает движение Зинки-доктора. Выталкивает ее на улицу из тамбура, лишь затем блокирует удар, направленный в него самого. Честный поединок. Даже более, чем честный – со стороны Константина.
– Нет, я не могу… – повторил Дима, не поднимая глаз. Словно можно было стоять вот так, не видя ничего вокруг, и от этого проблемы исчезали сами собой.
Каким бы человеком ни был Лишнев, но то, что требовал «пахан», делать нельзя.
– Бери, не зли Леху! – Пинцет резко всунул капсулу в потную ладонь бывшего студента. – Помни, идиот, Леха не случайно получил кликуху «Гестапо» на зоне. Хочешь на себе проверить?
– Я не буду этого делать! Передай своему пахану, – Дима посмотрел на Пинцета, раскрыл ладонь, предлагая зэку забрать капсулу.
– Тебе жить, – спокойно заметил тот, пожав плечами. – Бери, думай сам, как быть. Леха дает тебе два дня, включая сегодняшний. Не сделаешь – опустим. И еще раз опустим. По-всякому. Потом – искалечим. Затем, когда еще чуток помучаешься, перо под ребра засунем. И пойдешь на корм птицам. Или рыбам. Я все сказал. Думай.
Пинцет ушел. Дима, весь мокрый от пота, прислонился к черной стене домика.
– Господи, да что же это такое? – простонал Клоков, в отчаянии глядя на полураскрытую ладонь.
В ней перекатывалась маленькая капсула, наполненная желтоватой жидкостью.
Остаток дня Дмитрий провел, будто в тумане. За обедом еда не лезла в горло. Клоков сидел, уткнувшись носом в тарелку, не реагируя ни на вопросы, ни на реплики коллег, обменивавшихся мнениями по поводу качества монтажа генератора. Он ушел в себя настолько, что не замечал ничего.
Мысли крутились вокруг одного и того же вопроса: «Что делать?» И снова, и снова – то ли в тысячный, то ли в миллионный раз – Дима молча разговаривал сам с собой. Казалось, будто бы раздвоилась душа. Не тело оторвалось от мозга, а именно нутро, «эго» Дмитрия Клокова поделилось на части. И первая половинка Дмитрия безостановочно шептала: «Вылей это Лишневу. Вылей! Тебе же сказали, не умрет он. Только обделается, как новорожденный ребенок. И спеси у бывшего спецназовца поубавится…» Дима, слушая этот тихий голос, соглашался. Уже готов был поступить так, как вдруг начинал звучать другой, более тревожный: «Нельзя так, Димон. Нельзя! Подумай, кем ты станешь, если сделаешь то, что требует Леха-Гестапо. „Шестеркой“ у пахана? Хуже! Ты не из того клана, и никогда не будешь для них своим. Кто ты? Мальчик для грязной работы? Подставишь человека, пойдешь на поводу у бывшего зэка?»
А первый голос, чувствуя, что Дмитрий колеблется, готов поменять решение, начинал тревожно бубнить, перебивая «оппонента»: «Лей! Лей! Не думай. Бывают такие минуты в жизни, когда надо просто идти на поводу у событий! Не всегда можно гнуть свою линию. Лей! Идти против Лехи-Гестапо – все равно что атаковать с копьем ветряные мельницы…»
«Нет! Нет! Нет! Станешь марионеткой в руках пахана – обратной дороги не будет. Ты, Дима, должен четко понимать свое место. Люди разделились на три группы, помни! Инженеры и Салидзе – не твоя стая. Остаются либо зэки, либо группа Лишнева-Доценко. Сдав лидера, потеряешь место в стае. Одиночки тут не выживают…»
«Опустят! Опустят! Опустят! О каком выживании идет речь, Клоков?! Осталось полтора дня, и за тебя возьмутся отморозки! Какой смысл говорить о том, что будет когда-нибудь после?! Ничего уже нет, кроме сейчас…».
– Клоков, повнимательнее пожалуйста! – строго произнес Геннадий Прохоров, случайно или не случайно оказавшийся за спиной бывшего студента. – Эй! Клоков?
Дима на короткое время «вывалился» из кокона своих мыслей, будто очнулся. После обеда бригада действовала в подземной галерее, именно там, куда были протянуты «электрохвосты» от дизель-генераторов. Где под руководством инженеров рабочие монтировали какое-то непонятное оборудование. Видимо, для проведения научных исследований. Об их назначении непосвященному человеку было очень трудно догадаться.
Дима работал плохо. Ему все время не хватало концентрации внимания, инструменты валились из рук. Временами Клокова охватывала слабость: то бросало в жар, то начинал бить озноб. Может, физическое недомогание было незаметно со стороны, но от главного инженера не ускользнуло, что работавший на монтаже Дмитрий Клоков невнимательно контролирует контактные площадки узлов агрегата.
– Повнимательнее, пожалуйста! – повторил Прохоров. – Это очень важная работа. Ответственный участок. Я поставил тебя именно потому, что ты, Дмитрий, в отличие от некоторых, способен к тщательному самоконтролю. Не надо гнать из-под палки.
Дима вздрогнул и обернулся, попытался поймать взгляд инженера. Но тот уже двигался дальше, с планом, что-то показывая на схеме Георгию Салидзе. Бригадир часто-часто кивал, всем своим видом демонстрируя понимание момента.
– Не надо гнать из-под палки, – тихонько повторил Клоков слова Геннадия Прохорова, шмыгнул носом. – Да, Димон. Попал ты. Тебя не надо гнать из-под палки. Сам сделаешь то, что от тебя требуют…
- Предыдущая
- 20/77
- Следующая
