Парламент - Романов Сергей - Страница 32

• Предыдущая
• 32/54
• Следующая

— Ты в этом уверена?

Эдита изобразила на своем лице грустную улыбку:

— Ты ведь сам только что заметил, что я уже не девочка, а взрослая женщина. Какие могут быть шутки?

— И от этого никак нельзя избавиться? — тут же спросил Хоттабыч.

— От тебя ли я это слышу, папа?

— Извини, но я не хочу, чтобы мой очередной внук или внучка носили фамилию Пантова.

— И только поэтому ты мстишь ему? — набравшись смелости, выдохнула Эдита.

— О какой мести ты говоришь? — спикер сморщил лоб и внимательно посмотрел в глаза дочери, — Я вообще с ним теперь не поддерживаю никаких отношений. Мы перестали даже встречаться!

— Не только в этом заключается твоя месть…

— Ну-ка, ну-ка, — с подогреваемым интересом, склонил голову на бок Хоттабыч, — Где же я ему ещё перешел дорогу?

— Ты делаешь все, чтобы закон о приватизации водообъектов, разработанный его фракцией, не был принят.

Хоттабыч рывком встал и засунул руки в карманы.

— И что же вы хотите, мадам?

Хоттабыч всегда переходил с дочерью на «вы», когда сердился. Но в этот раз, как успела заметить Эдита, старик даже не сердился. Он был разгневан! Но она тоже решила не отступать и не прерывать начатого разговора. В конце концов, когда-то все надо разложить по полочкам. Она с вызовом посмотрела на отца.

— Чего я хочу? Только справедливости.

— И в чем же, позвольте узнать, заключается, ваша справедливость? — задал он вопрос и сам же на него ответил, — В том, что этот проходимец сначала охмурил мою дочь, затем свозил в Париж только для того, чтобы добиться влияния на спикера? Я ведь предупреждал тебя, что этим все и закончится.

— Прекрати, папа! Да будет тебе известно, что твоя легкомысленная дочь сама повисла у него на шее…

— … И поступила глупо и опрометчиво, — закончил он за нее. — По твоему жениху и его благотворителям давно плачет решетка. И если бы не был он защищен депутатской неприкосновенностью, давно бы отбывал свой срок в местах не столь отдаленных.

— Ты говоришь это только из-за ненависти к нему!

— Я это говорю, основываясь на достоверных фактах! — он сжал губы и постарался успокоиться, — Хорошо, если у нас с тобой пошла такая беседа, я постараюсь тебе кое-что объяснить.

— Надеюсь, ты будешь объективным и непредвзятым.

Хоттабыч пропустил последние слова дочери мимо ушей.

— Закон о приватизации нужен вовсе не твоему Пантову, а местным олигархам, которые дают деньги на его избирательную компанию и поддерживают предпринимательскую фракцию в думе. А в думу на новый срок Михаилу Петровичу ох, как нужно попасть! Потому что уголовных грешков за ним — великое множество. Сутенерство, контрабанда, подтасовка избирательных бюллетеней…

— Я не верю ни одному твоему слову. Впрочем, — после недолгой паузы, тяжело вздохнула она, — это не твои слова. Это слова Агейко!

— Ты слепа, дочь! — развел руки спикер, — Делай, как знаешь. Только не забывай, что у тебя ещё есть Филька.

Он вышел из кухни. Эдита, закрыв лицо ладонями, громко разрыдалась. Она не понимала, кто её обманывает — отец или Пантов. Но то, что ей кто-то лжет, она догадывалась.

«Я ведь тебя, сука, все равно бы нашел. Даже если бы ты удрал не во французский легион, а в какой-нибудь африканский» — вспомнил Бобан слова боевого товарища, когда Евнух открыл дверцу его машины. Что мог ему ответить Борис Бобин? Что, завербовавшись, искал смерти? Он лишь положил руки на руль и опустил на них голову.

… На утро он понял — умирает. Ему становилось все хуже и хуже. Но заставляя себя не обращать внимания на боль, он даже обрадовался тому, что все мучения вот-вот останутся позади. Он надолго терял сознание и приходил в себя минут на десять. Пытался приподнять голову и оглядеться, но снова проваливался в темноту. Последнее, что он запомнил — два человека взяли его за ноги, стащили на носилки и бросили в машину. А в сознание он пришел только через трое суток и увидел не закопченные своды полевой палатки, а возмутительно белый потолок.

— Мы тебя все же выцарапали у той, что с косой, — улыбнулся ему сержант, командир подразделения, — Теперь выздоравливай — и в строй.

Но когда он окончательно оклемался и приехал в расположение батальона, его вызвали в штаб и спросили: «Хотите продолжить службу?» «Нет, наслужился. Спасибо за все». Ему безропотно отдали вещи, паспорт и триста сорок долларов, которые набежали, пока он валялся на госпитальной койке.

Он вышел за ворота части и задумался: каким путем возвращаться в Россию? И возвращаться ли? Решил заглянуть в Польшу. Может быть там найдется, какая-нибудь работенка? Он был согласен подработать даже вышибалой в каком-нибудь кабачке, или слесарем в автомастерской.

До Праги он ехал зайцем. Пару раз его ссаживали с электропоездов, но он залезал обратно. От чешской столицы до Варшавы тоже добирался на перекладных: прятался от проводников, умолял, уговаривал, но доехал. То ли его вид вызывал жалость, то ли среди чехов остались ещё добрые люди, забывшие об оккупации советскими войсками их страны, но в одно прекрасное утро Борис Бобин оказался в Варшаве. Но не повезло — угодил в лапы полицейских. У него до сих пор не было зарубежного паспорта.

Трое суток он измерял шагами пустоту одиночной камеры, а когда его освободили, довезли до автобусной станции, отдали только сорок долларов, которых и хватило на билет до Бреста. Два месяца он отработал кочегаром в Минске и, поднакопив денег на билет, решил отправиться в родной город.

Со своим одноклассником Вовкой Неароновым он встретился случайно, и тот, с завистью оглядев мускулистую фигуру, Борьки Бобина, предложил ему работу в качестве телохранителя у депутата Пантова. О том, что ему пришлось пережить за последний год бывший воин-десантник и французский легионер не рассказывал никому.

И вот неожиданная встреча с Евнухом.

Он приподнял голову и посмотрел в глаза бывшему товарищу:

— Что ты хочешь от меня? Ну, убей…

— Нет, друг, смерть — самый легкий выход из положения. Месть должна быть равноценной.

— Я же хотел, чтобы ты жить остался…

— А мне показалось, что ты спасал свою шкуру.

— Думай, как знаешь.

— Тогда нам нужно встретиться где-нибудь в укромном местечке и поговорить. С чувством, с толком, с расстановкой.

То, что Бобан выглядел физически крепче и сильнее Евнуха, было неоспоримым фактом. Но то, что Евнух славился своей быстрой смекалкой и аналитическим умом, знал каждый боец в их разведывательной роте. «Конечно, предполагал Бобан, Евнух не будет с ним состязаться в силе, а непременно придумает что-нибудь, от чего кровь может застыть в жилах даже у него, многое повидавшего за свою недолгую жизнь, Борьки Бобина. Но он не хотел выглядеть трусом. К тому же свой ход он уже сделал.

— Говори, где и когда? — ответил он.

— Я тебе позвоню. Надеюсь, что ты не собираешься завтра же увольняться с такой выгодной работы?

Он хлопнул ладонью по его руке, как они всегда делали перед операцией в Чечне.

— Не мели глупостей. Страшнее того, что с нами произошло, уже не будет.

— Страшнее того, что произошло со мной, — поправил Евнух и, как будто боясь обжечься отдернул руку от Бобана, — Пока ты своим концом расписывался с Кляксой в доме отдыха, я мочился через трубочку и сгорал от жажды мести.

Он с силой захлопнул дверцу машины, показывая, что разговор закончен, но тут же снова повернулся к нему:

— И вот ещё что. Прошу тебя не как бывшего друга, а как человека: оставь Кляксу в покое. И ты, и твой начальник. Ей не нужны больше его букеты.

— Хорошо, — кивнул головой Бобан. — Я больше не приеду.

• Предыдущая
• 32/54
• Следующая