Как санкции ударят по России - Иноземцев Владислав Леонидович - Страница 21

Такая стратегия сегодня в наибольшей степени соответствует представлениям о стране и мире, которые существуют в Москве: об «энергетической сверхдержаве», «здоровом консерватизме» и духовности, «патриотической» элите, и в значительной мере наследственном правящем классе. C Китаем, как надеются российские лидеры, можно будет договориться о разделе сфер влияния в Центральной Азии, «поставить на место» Америку, обеспечить себе надежное будущее. Ha Западе же можно будет закупать всякие модные штучки: эка невидаль, даже Кремль — и тот построили итальянцы. Зато Русь останется самой собой, пусть и отсталой — что не так уж и важно, коль есть шанс на канонизацию.

Этот сценарий сегодня весьма вероятен прежде всего потому, что он выгоден всем сторонам (то есть всем тем, кто находится в стороне от России): Китай получит нужное ему сырье по нужной стоимости (не зря договор о поставках газа дополнен секретным протоколом о цене), Запад обретет российские мозги, которые потекут прочь из страны даже быстрее, чем нефть и газ, но только в иную сторону. Правящая же элита удовлетворится деньгами — большего она от жизни не ждет. Лет через 50–70 (с поправкой на скорость «исторического времени») Россия задумается о том, где оказалась.

Вторую мы условно назовем «стратегией Петра I». Да, царь вел политику довольно жесткую, говоря современным языком: отнял у Турции Азов, у Швеции — побережье Балтики, да и на территории современной Украины тоже неплохо «поураганил». Однако человек понимал, что сила России — в ее потенциально лидирующей роли в Европе, а в Европе ценятся не традиция, а умение создавать условия для перемен и оркестрировать их. Россия при Петре стала европейской страной, но не стала европейским обществом. Да, попов поставили на государево довольствие, а Священный Синод сделали практически одним из министерств; сбрили бороды и перестроили на европейский манер столичные города; реогранизовали армию и создали относительно современную промышленность; наконец, стали покровительствовать наукам и привезли в страну массу «немцев» — но сделали это, не освобождая народ и не подвергая сомнению устои власти.

Повторить такую стратегию в наше время означало бы поставить рациональное целеполагание выше идеологии, а интересы государства — выше текущих вожделений элиты. Санкции не критичны — да и не факт, что они будут ужесточены и что Запад готов будет окончательно испортить отношения с Россией. Крым, Южная Осетия и Приднестровье — не те территории, ради которых Европа будет демонстрировать свою принципиальность. Я уверен, что даже не возвращая Крым Украине, вполне можно договориться об урегулировании отношений со всеми заинтересованными сторонами: через систему скидок, преференций и экономических уступок восстановить нарушенное взаимопонимание. B конечном счете, можно сформулировать международную хартию гуманитарного вмешательства, подведя под нее спорные территории на российских границах и признав в то же время законность американских операций в Косово или поведение многих европейских держав в Африке. Такая стратегия, может быть, будет неприятна и непонятна некоторым кремлевским чиновникам, зато она позволит сохранить Россию в качестве европейской страны.

A это сейчас исключительно важно — даже не потому, что россиянам так дороги европейские ценности, а потому, что Россия пока не утратила статуса одной из крупнейших держав Европы. Китай, к которому мы так льнем в последнее время, «вписан» в азиатско-тихооканскую архитектуру — а на том «театре» у России очень слабые позиции. Мы обращены к востоку наиболее слабой частью нашей территории: ВРП зауральской России почти в 2,8 раза меньше ВВП Южной Кореи, не говоря уже о Японии, Китае или такой тихоокеанской державе, как США. B Европе же мы остаемся одним из лидеров и при этом располагаем ресурсами — природными, интеллектуальными и культурными — которые востребованы европейцами сильнее, чем кем бы то ни было еще. Европа сегодня не увлечена военными играми — что хорошо, так как мы на деле не имеем ресурсов для их эффективного разыгрывания. Крым наш, но Донбасс, если последует за ним, окажется на шее России настоящим мельничным жерновом. Европа же, «вымирающая» и «упадническая», с за последние 20 лет расширилась с 12 до 28 стран — и без всяких истерик и нарушений международного права. Изолироваться от Европы — это уйти из единственной части мирового пространства, где Россия еще имеет значение.

B этом случае стратегия может быть нацелена на «размен» устойчивого экономического развития страны и легализации ее элиты на умеренные политические самоограничения. Россия способна привлечь десятки миллиардов евро инвестиций, если станет хотя бы немного более предсказуемой — и в обмен дать Европе уверенность в ресурсной самодостаточности и цивилизационной миссии. Если в Москве считают себя апостолами истинных ценностей, почему никому не приходит в голову, что лучший инструмент их утверждения — это интеграция в Европу и принесение в нее «новой крови»? Это, скорее всего, пошло бы на пользу всем — по крайней мере, это будет взаимодействие исторически близких и экономически сопоставимых держав. И патриотизму «европейскость» ничем не вредит — разгромили же в свое время русские патриоты, говорившие в основном по-французски, наполеоновскую «Великую армию»…

B России сегодня нет политики — ни внутренней, ни внешней. Есть только проявляющаяся в действиях государства воля одного человека. Учитывая его жизненные установки, можно однозначно предположить, что выбран будет первый вариант. Ему важны мифические «российские ценности» — и китайцы не будут пытаться их менять при исправной уплате сырьевой «дани». Он умеет либо приказывать, либо исполнять, но не договариваться — и ему будет комфортнее стать клерком пекинского обкома, чем партнером «брюссельского». Он не хочет управлять сложными системами — и потому Россия обречена оставаться сырьевой страной и смотреть на Восток. Наконец, он со скепсисом относится к демократии и свободе, и это тоже добавляет шансов ориентации на Китай. Ориентации, истинные условия которой будут изложены не в подробных соглашениях, расписанных на сотнях страниц, а в коротких протоколах, засекреченных на многие годы…

Печатается по тексту статьи: Иноземцев Владислав. «Две стратегии для одного президента»//The New Times, 26 Мая 2014 г., с. 30–33.

Концепт Русского мира стал в последние годы одним из наиболее обсуждаемых отечественной политической элитой. Введенный в оборот еще графом Сергеем Уваровым в 1830-х годах, этот термин трактуется сегодня очень широко. Президент Владимир Путин говорил о том, что «русский человек или, сказать по-шире, человек русского мира прежде всего думает о том, что есть некое высшее моральное предназначение самого человека», отмечая также, что этих людей объединяет «не только наш общий культурный код, но и исключительно мощный генетический код».

Патриарх Кирилл относит к этому миру всех «принимающих русскую духовную и культурную традицию как основу своей национальной идентичности или, по крайней мере, как ее существенную часть. Многие политики, отмечая «рассеянность» русских и русскоязычных по всей планете, используют данный концепт в качестве обоснования особой роли России и на постсоветском пространстве, и в мире в целом. Однако стоит обратить внимание на то, что за пределами России «русское» сообщество далеко не однородно.

He претендуя на то, чтобы полностью исчерпать нашу тему, отметим несколько очевидных обстоятельств. За пределами России сейчас живет до 35 млн человек, считающих себя русскими, и почти 60 млн тех, кто называет русскую культуру родной. Это сообщество разделено на три части сопоставимых масштабов.

Во-первых, это потомки тех, кто покинул родину во времена «великого исхода» первой четверти XX века, — больше всего их сегодня в США, Канаде, Франции, Бразилии.