Антология современного анархизма и левого радикализма. Том 2 - Негри Антонио - Страница 76

Иными словами, в то время как государство-нация пользуется дисциплинарным инструментарием для организации осуществления своих властных полномочий и обеспечения процессов нахождения согласия, строя, таким образом, соответствующие социально-производственную и гражданскую модели общества, «Империя» развивает инструменты контроля, пронизывающие все стороны жизни и перестраивающие их в соответствии с производственными и гражданскими схемами, соответствующими тоталитарным способам воздействия на человеческую деятельность, на окружающую среду, социальные отношения, область культуры и так далее...

И если отрыв производства от той или иной конкретной территории побуждает общество к большей мобильности и гибкости, то одновременно это явление усиливает пирамидальное построение власти и глобального характера контроля за деятельностью общества, затрагиваемого данным процессом. Таковой представляется отныне необратимым вне зависимости от того, идет ли речь о переходе наций в «Империю», о перемещении создания богатства от предприятий к обществу и от труда к обладанию информацией или же об эволюции способов правления от дисциплинарных к контрольным.

Каковы причины такого перехода? С нашей точки зрения, они являются результатом борьбы рабочего класса, пролетариев стран третьего мира и освободительных движений, которые прошлись по бывшему миру реального социализма. Таков Марксов подход: борьба порождает развитие, пролетарское движение творит историю.

Так, борьба трудящихся против тейлоризма ускорила научно-техническую революцию, приведшую в дальнейшем к социализации и информатизации производства. Точно таким же образом неодолимый напор рабочей силы в постколониальных странах Азии и Африки породил одновременно резкий скачок производительности и рост народных движений, пошатнувших жесткость национальных рамок рынков труда. И наконец, в так называемых социалистических странах тяга к свободе со стороны новой технической и прочей интеллигенции разбила обветшавшую социалистическую дисциплину и уничтожила, таким образом, искусственный сталинский перекос всемирного рынка.

Построение «Империи» представляет собою реакцию капитализма на кризис старых систем, дисциплинировавших рабочую силу во всемирном масштабе. Оно открывает этим новый этап борьбы эксплуатируемых против власти капитала. Государство-нация, сковывавшее классовую борьбу, агонизирует точно так же, как до него канули в Лету государство колониальное и государство империалистическое. Приписывать рабоче-пролетарскому классовому движению такое изменение парадигмы власти капиталистов — это все равно что утверждать, будто бы люди приближаются к своему освобождению от капиталистического способа производства. И дистанцироваться от тех, кто льет крокодиловы слезы над кончиной корпоративных соглашений между социализмом и национальным профсоюзным движением, как и от тех, кто оплакивает старое, доброе, но уже прошедшее время, ностальгически тоскуя по социальному реформизму, проникнутому озлоблением эксплуатируемых и ревностью, зачастую тлеющей под утопией. Нет, мы все находимся внутри всемирного рынка. И мы пытаемся стать выразителями разума, которое мечтало о том, чтобы когда-нибудь объединить эксплуатируемые классы в коммунистический Интернационал. Так как мы видим в этом рождение новых сил.

Может ли такая борьба стать достаточно массовой и действенной, чтобы дестабилизировать или даже изменить структуру сложной организации «Империи»? Такое предположение вызывает у разношерстных «реалистов» иронию: система же так сильна! Но, с точки зрения критической теории, в разумной утопии нет ничего необычного. Кроме того, нет другого рода альтернативы, так как все мы являемся объектами эксплуатации и управления в рамках именно этой «Империи», а не где бы то ни было ещё. Последняя представляет нынешнюю организацию капитализма в самый разгар его перестройки после века пролетарской борьбы, не имеющей аналогов в истории человечества. Таким образом, наша книга предполагает наличие определенной тяги к коммунизму.

Центральная тема, возникающая в результате всего этого анализа, сводится в действительности к одному-единственному вопросу: каким образом может вспыхнуть в «Империи» гражданская война масс  против капитала? Первый опыт борьбы, ведущейся как явно, так и подпольно на этом новом поле власти, дает нам три ценных указания. Кроме гарантированной зарплаты, в ходе такой борьбы выдвигается требование обеспечить новые формы выражения демократии в контроле над политическими условиями воспроизводства жизни. В этой борьбе развиваются движения населения, выходящие за национальные рамки, стремящиеся к отмене границ и установлению универсального гражданства. Она мобилизует отдельные личности и коллективные образования, которые пытаются вернуть в свою собственность богатства, произведенные с помощью средств производства, ставших под воздействием постоянной научно-технической революции собственностью субъектов, более того, настоящими протезами их мозга.

Большинство этих идей зародилось во время демонстраций в Париже в 1995 г., в «Парижской коммуне под снегом», боровшейся за нечто значительно более важное, чем просто сохранение общественного транспорта, а именно за ниспровергающее самосознание граждан больших городов. Несколько лет отделяет нас от этого эксперимента. Тем не менее повсюду, где шла борьба с «Империей», она везде высвечивала то, появлению чего она же в значительной степени и способствовала: новому осознанию того, что общее благо имеет решающее значение как в обычной жизни, так и на производстве, во всяком случае, значительно большее, чем «частное», или «национальное» начало, если использовать устаревшую терминологию. Лишь «всеобщее»[108] начало восстает против «Империи».

Недавно, разбирая архивы Джорджа Оруэлла, я нашел длинное письмо, видимо, написанное одним из друзей покойного писателя. Письмо представляет собой отчет о событиях, происходивших на Скотном Дворе (Animal Farm, «Скотский Хутор», или «Ферма животных» — именно это последнее название использует неизвестный автор) уже после описанной Оруэллом революции, и оно заинтересует всех исследователей этого уникального эксперимента по самоуправлению животных.

Исраэль Шамир, издатель

Дорогой Джордж!

Так случилось, что мои исследования привели меня на ту самую Ферму в ***шире, которую ты так красочно изобразил в «Ферме животных», и, таким образом, я стал невольным свидетелем ее последнего расцвета и мучительного конца.

Меня всегда интересовал этот великий эксперимент, и поэтому я был польщен и заинтригован, когда Фонд Рокфеллера предоставил мне стипендию для изучения этой единственной фермы в мире, где Животные не были подвластны Людям, но сами распоряжались своими делами. Я помнил твои рассказы о том, как после освобождения от Людского ига Животные попали под новое, еще более жестокое иго Свиней и их свирепых Псов. Поэтому я с немалым страхом приближался к прочной ограде из колючей проволоки, отделяющей Царство Людей от Царства Животных, и вспоминал страшные истории о Людях и Зверях, сгинувших в казематах Фермы. У ворот меня встретили старый Пес в форме и симпатичная Свинка. Пес облаял меня и проверил документы (приглашение местного университета), а Свинка предложила послужить мне гидом и показать Ферму: «Подлинную, не туристскую Ферму», — пообещала она. Я принял ее услуги, и вскоре мы помчались на тройке гнедых Коней по широким проспектам Фермы.

Тем временем Свинка (ее звали Линда) взахлеб рассказывала мне о новых и не столь уж новых событиях в Республике Животных.