Избранное (сборник) - Жванецкий Михаил Михайлович - Страница 59

• Предыдущая
• 59/114
• Следующая

Необходимы хорошие условия наблюдения, чтобы борец за правду был хорошо освещен, его действия четко видны, чтобы у него был какой-то минимум питания, одежды, при резких переходах из жары в холод.

Должны быть хорошо видны и противодействия окружающей среды, т.е. ответы руководящих лиц, хорошо слышны их голоса и крики наблюдаемого.

Печать часто публикует письма одной группы зрителей, наблюдающих поведение борца, другой группе, наблюдающей своего борца в аналогичных условиях.

Общепринятым является невмешательство ученых.

Борца запрещается пощипывать пинцетом и подталкивать лопаткой для ускорения эксперимента. Ускорение в этом случае равно нулю, а происходит наоборот – сокращение активного цикла борца, ранняя смерть, инвалидность, что, безусловно, создает помехи эксперименту.

Проводятся наблюдения борцов разных пород: юмористической, экономической, многострадальной, т.е. общевойсковой.

Поведение борца в условиях отсутствия питания и наоборот, в условиях пайковых добавок. Многолетние наблюдения показали: добавление даже незначительных пайковых добавок в рацион бойца притупляет его реакцию на окружающее, делает его требования не очень вразумительными, крики фальшивыми, приводит к попыткам вступить в тайный контакт с противником. Интересно наблюдать, как, ничего не меняя в окружающей среде, сам борец взрослеет, приспосабливается, меняет окраску, переходя постепенно из предмета наблюдения в ряды самих наблюдателей, толкающихся у касс кино, театров, гуляющих в холлах концертных залов, лежащих у эмалированных экранов центральных телевизоров.

Я так стар и спокоен… что желаю вам счастья. Счастье – случай. Говорю как очевидец, как прагматик.

Счастье, если тебе приносят ужин, а ты не можешь оторваться.

Счастье, когда ты выдумываешь и углубляешься, а оно идет, идет и чувствуешь, что идет.

Такой день с утра, за что бы ты ни взялся. И вокруг деревья, и солнце, и пахнет воздух, и скрипит снег, а ты тепло одет. Или в дождь, когда ты в плаще на улице и льет, а ты стоишь.

И счастье – это человек.

И путешествие не путешествие, и Африка не Африка, если его нет.

А один маленький, нежный, невозможный.

Как мучительно счастливо, как больно и отчаянно, какие слезы от немощи выразить ему.

Ты только смотришь на него…

Твои глаза как два прожектора.

Ты светишься, ты светишься.

Она существует. Эта мучительная борьба нервов.

Эта тревога рядом и боль вдали. Это мучение, так мало похожее на радость.

И рождается между сердцем и дыханием.

И только потом, когда спадет высокая температура, ты поймешь, что это было.

А этот маленький и нежный, весь твой, ребенок или женщина.

Он приходит и занимает весь дом, всю душу.

С ним идешь и удивляешься.

С ним впервые видишь и рассматриваешь книги и травинки и начинаешь понимать кошек и собак, чувствуешь добрые руки угрюмого человека и говоришь, говоришь, говоришь.

Стены переходят в улицу, улица в лес.

А ты говоришь, как будто никогда этого не делал. Пропадает стеснительность, исчезают корявые слова, и ты говоришь, говоришь, говоришь…

Им действительно живется хорошо.

Нахрапистые, грязно-вспыльчивые или вечно злые, насупленные, походя оскорбляющие любым движением.

Открыто торжествующие.

Ничего не переживающие.

Гениальные в нанесении обид и унижений.

Они имеют все.

Но этого им мало.

Настоящее удовольствие испытывают, отбирая у деликатных и нерешительных то случайное, что им досталось.

И уж страшными становятся, если не отдать.

Стонут громко.

Обманывают врачей.

Мерзко кричат.

Говорят злобно и задыхаясь.

Иногда кажется, лучше смолчать, лучше им сделать, чем слушать себе во вред.

Но там же нет больного места.

Там больное все.

Приспособились и живут долго.

Нам наказание в виде людей.

Консерватория, аспирантура, мошенничество, афера, суд, Сибирь.

Консерватория, частные уроки, еще одни частные уроки, зубные протезы, золото, мебель, суд, Сибирь.

Консерватория, концертмейстерство, торговый техникум, зав. производством, икра, крабы, валюта, золото, суд, Сибирь.

Может, что-то в консерватории подправить?

Все наши несчастья начинаются фразой «Как, разве вам ничего не говорили?»

Он (по телефону). Девушка, девушка, в чем дело? У меня уже несколько дней молчит телефон, девушка?

Она. Как? Разве вам ничего не говорили?

Он. Нет.

Она. А вы открытку получали?

Он. Нет.

Она. Как? Вы же должны были получить.

Он. Да. А я не получил.

Она. Вы должны были получить. (Кладет трубку.)

Он (набирает). Девушка!..

Она. Пятнадцатая.

Он. Уважаемая пятнадцатая. У меня уже три дня молчит телефон.

Она. А вам ничего не говорили?..

Он. Нет, нет, ничего. И открытки не было. А что случилось?

Она. Должна была быть. А из управления вам звонили?

Он. Нет.

Она. Странно.

Он. Что случилось?

Она. Вам изменили номер.

Он. Девушка, миленькая, пятнадцатая, не бросайте. За что? Почему?

Она. Там узнаете.

Он. Может быть, вы знаете, почему нет писем, телеграмм. Уже очень долго.

Она. Как, вы еще не знаете? (Щелкнула. Отключилась.)

Он. Нет, нет. Что случилось? Пожалуйста!

Она (щелкнула, включилась). Уже месяц, как вам поменяли адрес.

Он. Ой! Ай! За что? Куда бежать? Всему дому поменяли?

Она (щелкнула). Нет. Только вам.

Он (растерянно). Что же делать? Я же так жду. А тут приходят письма, повестки на фамилию Крысюк. Куда их пересылать?

Она. Постойте, вам что, действительно ничего не говорили?

Он. Нет.

Она. Это вам.

Он. Как?.. Я же…

Она. У вас изменилась фамилия в связи с вводом новой станции. Разве вы не получали открытку?

Он. Нет… Что же теперь делать? Меня же никто не знает…

Она (щелкнула). Вас предупредили. Вот у меня список. Против вас стоит птичка: «Предупрежден».

Он. Нет, нет. Я ничего не получал.

Она. Значит, получите. (Щелкнула, положила трубку.)

Он (набирает). Девушка…

Она. Восьмая.

Он. Мне пятнадцатую, пожалуйста.

Она. Минутку.

Он. Простите, милая пятнадцатая, как меня теперь зовут?

Она. Это Крысюк?

Он. Д-да…

Она. Сейчас, сейчас… Семен Эммануилович.

Он. Так я уже не…

Она. Нет-нет. Это все осталось. Год рождения – 1926.

Он. Мне же сорок два…

Она. Это по-старому. Вам теперь пятьдесят шесть, еврей!

Он. Опять?!

Она. Да. Родители – кулаки-землевладельцы.

Он. Откуда? Что? Какие землевладельцы? Мы из служащих…

Она. Нет, нет. Это изменено. Вам должны были послать открытку, но я вам могу зачитать, если хотите.

Он. Да. Да. Обязательно.

Она. Крысюк Семен Эммануилович, пятьдесят шесть лет, из раскулаченных, продавец.

Он. Кто?

Она. Продавец овощного отдела.

Он. Позвольте. Я врач. С высшим. Первый медицинский в пятьдесят втором году.

Она. Нет, нет. Это отменено. Вы продавец.

Он. Где, в каком магазине?

Она. Вы сейчас без работы. Вы под следствием и дали подписку.

Он. За что?

Она. Недовес, обвес. Этого в карточке нет, то ли вы скрывались. Я не поняла. Вам пришлют. Там что-то мелкое. Ну, у вас родственники там…

Он. Нет у меня там.

Она. Теперь есть.

Он. Где?

Она. В Турции.

Он. Турки?

Она. Нет… Сейчас палестинцы. Тут написано, что вы подавали какие-то документы. Что-то просили.

Он. Что просил?

Она. Тут не ясно. Вам отказано. И от соседей заявление. Просят вас изолировать.

• Предыдущая
• 59/114
• Следующая