Мемуары мертвого незнакомца - Володарская Ольга Геннадьевна - Страница 14
- Предыдущая
- 14/14
Она хорошо помнила день, когда осознала, что любит его не только как друга…
Была зима. Да такая теплая, что плодовые деревья начали цвести. Все тбилисцы ходили в легких кофточках. Маша не стала исключением. Утром вышла из дома в джинсовой куртке с рукавом три четверти. К обеду чуть похолодало. Но светило солнце, и она не мерзла. А вечером пошел снег! Вот только что было ясно, как вдруг сгустились тучи, и с неба повалили белые хлопья!
В этот момент она стояла с Дато под магнолией и втягивала носом аромат нераспустившихся бутонов. Они катались до этого на велосипеде. Она увидела дерево и попросила Давида остановиться. Маша обожала магнолии. Особенно их запах. Он кружил ей голову.
– Снег! – воскликнул Дато. – Да какой!..
Она отвлеклась от бутонов и посмотрела на небо. С него действительно падали снежинки. Маша вышла из-под дерева, выставила ладонь и начала их ловить.
– Лучше так! – выкрикнул Дато и, задрав голову, высунул язык.
Маша последовала его примеру.
– Вкусно, правда? – хохотал Дато, причмокивая.
– Да! – отвечала она. Хотя какой вкус у снежинок? Никакого.
– Смотри, как красиво! – Он указал на ветку магнолии, которую покрыла снежная крупа. На ней оказалось несколько полураскрытых бутонов. Нежные лепестки цветков, усыпанные ледяными кристалликами, походили на драгоценные украшения. Хотелось сорвать их и сделать себе брошь.
Дато, как будто прочитав ее мысли, осторожно обхватил пальцами тонкую веточку и отломил.
– Это тебе, – сказал он, улыбаясь. Затем сунул ее в петлю на кармашке куртки. – Только не делай резких движений, – предупредил он. – А то снег быстро осыпается…
Маша неподвижно стояла, глядя на «брошь»…
А снег все шел.
Вот уже все дерево засыпал, и бутонов не рассмотреть. На асфальте слой снега. И на волосах Дато…
Белое на черном! Красиво…
Он сдул снежинки с отросшей челки. Маша посмотрела на него и поняла, что влюблена по уши!
– Что? – удивленно спросил Дато, поймав ее взгляд.
– Что? – смутилась она.
– Смотришь на меня так, будто видишь впервые?
– У тебя снежинки на ресницах, и ты сам на себя не похож, – пробормотала она.
– У тебя тоже… – И он коснулся подушечками пальцев кончиков ее ресниц.
Ранее Дато прикасался к ней много-много раз, но она спокойно это воспринимала. Сейчас же ее точно током дернуло! Она резко отстранилась.
– Я сделал тебе больно? – переполошился Дато. – Ткнул в глаз?
– Да, – соврала Маша.
– Прости. – Он вытер глаза кулаками, стряхнул с волос снег, натянул на голову капюшон застиранной ветровки и сказал: – Поехали в ботанический сад, пока снег не кончился. Там, наверное, сейчас как в сказке…
– Нет, я замерзла и хочу домой.
– Маша, брось! Давай поедем? Хочешь, я тебе свою куртку отдам? – И начал торопливо расстегивать молнию. Ее заело. И Дато, чертыхнувшись, стащил ветровку через голову. – Держи…
– Нет, я домой, – заупрямилась Маша.
– Что с тобой сегодня такое? – насупился Давид. – Не с той ноги встала?
Она не ответила, молча направилась к велосипеду, приставленному к фонарному столбу.
Дато больше ее не уговаривал. Помог сесть на раму и отвез домой. На прощанье только махнул рукой. Обиделся.
Маша, войдя в квартиру, бросилась к окну. Сквозь тюль смотрела, как Дато отъезжает на своем Казбеке. Острые локти и колени, напряженная спина, линялая куртка пузырем… Ей нравилось в нем все! Даже это…
Когда Давид скрылся из виду, Маша обессиленно опустилась на пол и заплакала. От растерянности… счастья… сожаления… испуга! Она влюбилась впервые, вот и растерялась. Чувство было прекрасным и делало ее счастливой. Но она вела себя как дура с Дато, о чем сожалела. И боялась, что теперь он не захочет ее видеть…
Тогда ей едва исполнилось тринадцать.
С тех пор прошло три года. Сейчас им по шестнадцать. Последний, выпускной класс, только разные школы. Зуре будет девятнадцать. Он учится на втором курсе университета. Одуванчику, младшему брату ее друзей, скоро исполнится одиннадцать.
Любовь Маши и Дато стала «настоящей» не так давно. Они продолжали поддерживать дружеские отношения вплоть до пятнадцатилетия. Естественно, они чуть изменились в силу того, что ребята повзрослели, но до определенного времени не имели и намека на романтику. Дато вел себя с Машей по-рыцарски. А она всегда была с ним ласкова, но держала себя в рамках. Хотя порой еле сдерживалась, чтобы не обнять его или поцеловать в «завитушки» на щеках, появляющиеся, когда Дато широко улыбался. В длиннющие ресницы, взмывающие при удивлении к тонким, будто выщипанным бровям. В губы, по которым стекал сок хурмы, – Дато обожал ее и таскал из садов. В его белоснежный лоб, на который вечно свисала челка, и он контрастировал с загорелым лицом. В его загорелый до черноты живот с выгоревшим пушком под пупком…
Иногда, когда они уезжали на Черепашье озеро и валялись на берегу, Маша касалась Давида, притворяясь спящей. Делала вид, что задремала, и выбрасывала руку, дотрагиваясь до него будто невзначай. Как-то она нечаянно попала ему в глаз. Но Дато, тихо охнув, лишь чуть отодвинулся, и она ощущала кожей щекотание его ресниц.
Именно там, на Черепашьем озере, они и переступили грань между дружбой и платонической любовью. Маша плохо плавала. Ее каждое лето на море возили, но она так и не научилась чувствовать себя как рыба в воде. Но очень воду любила. Маше нравилось бултыхаться у берега, отплывая от него лишь на пару-тройку метров. Но как-то она потеряла бдительность и ушла на глубину. Ее увлекла за собой огромная стрекоза, порхающая над гладью. Маша преследовала ее, чтобы рассмотреть, и не заметила, как оказалась в десяти метрах от берега. Вроде не такое уж большое расстояние, но она, не почувствовав под ногами дна, запаниковала. Начала сучить ногами и руками, при этом неумолимо уходя на дно. Маша уже с жизнью простилась, погрузившись в воду с головой, но тут почувствовала боль. Это ее схватили за волосы и выдернули на поверхность. Кашляя, отплевываясь, всхлипывая от ужаса, она ухватилась за шею спасателя. И дала отбуксировать себя на берег. Ощутив спиной песок, она выдохнула с облегчением и потеряла сознание…
Очнулась, когда Дато делал ей искусственное дыхание. Это он вытащил ее из озера.
– Как ты? – взволнованно выдохнул он ей в лицо после того, как Маша откашлялась. – Нормально?
Маша кивнула.
– Как же ты меня напугала!
Дато опустился и обнял ее. Тело его было холодным и мокрым. А еще костлявым. Ребра Давида уперлись Маше в живот. Это было очень неудобно, но она терпела. Так была приятна ей его близость.
– Я бы умер вместе с тобой, – прошептал Дато. Говорил он по-грузински. И очень, очень тихо. Адресовал реплику не ей – себе. Но Маша услышала и спросила:
– Зачем?
– Без тебя я ничто…
Она положила руки на его предплечья и надавила. Ей хотелось, чтобы Дато чуть отстранился. Он так и сделал. И она смогла заглянуть в его глаза… Шоколадно-карие в опушке угольно-черных ресниц. В них было столько всего, что она потерялась.
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru
- Предыдущая
- 14/14
