В старой Африке - Быстролетов Дмитрий Александрович - Страница 5
- Предыдущая
- 5/76
- Следующая
Когда мы выезжаем? Где бы устроиться до отъезда? Можно ли помыться?
— Не спешите, дорогой мсье, не спешите! Нужно все обдумать и обеспечить вам как можно больше удобств! — Бонелли говорил спокойно, с приятной, благожелательной улыбкой, посасывая трубочку, осмотрел багаж ванЭгмонда.
— У вас много вещей, вот в чем беда. Мы обслуживаем чиновников, военных коммерсантов: этот народ путешествует налегке! Пассажиров усаживаем на вездеход, а их тощий багаж грузим на прицеп. Обычно места хватает, но вот что делать с вами — ума не приложу.
Он задумчиво смотрел на гору ящиков и чемоданов, точно на глаз определял их вес и объем.
Так они болтали и курили. Бонелли дал знак рукой, и к ним подбежали рабочие-французы в синих комбинезонах и с веселой руганью ловко уложили багаж под навес. И странно — Сахара как будто начала терять свой грозный смысл.
«Кук и компания сделают свое дело!» — думал Гай, приободрясь: у него в кармане шуршала пачка разноцветных билетов и квитанций.
— Новички не знают, что все предметы обихода можно получить в лавочке у озера Чад, на берегу реки Конго и в лесах Габона. Но кое-что приходится тащить издалека. Осторожнее, ребята! Не спешите! Что у вас в этом ящике?
— Тут оружие… Здесь киноаппарат и кассеты. Вон в том футляре — бумага, краски и кисти… Ну, и платье, конечно.
— Хорошо, — кивнул Бонелли, — очень хорошо, мсье. Старый африканец — всегда щеголь. Секрет нашего щегольства нужно знать, и я вам его открою: здесь импонируют люди, не делающие скидки на местные условия. Понятна ли моя мысль? Нет? Я объясню. Туземцы очень чутки к проявлению расхлябанности, у них наметанный глаз и удивительное умение замечать мелочи. При первых же признаках опущенности белого, дисциплина черного немедленно ослабевает. В Африке вы — начальник, большой человек. Поняли?
— Боюсь, что все это не нужно — настоящей Африки уже нет! Гай вынул из кармана разноцветную пачку билетов, талонов и пропусков.
Бонелли остановился, резко сплюнул. Трубочкой ткнул в пространство:
— А это? Видите?
Гай оглянулся: как жерло добела раскаленной печи, пылала вокруг Сахара. Густой воздух медленно струился вверх от белой земли в пустое небо. Гай потрогал грудь — кровь с трудом переливалась в отяжелевшем теле, как будто невыносимый груз навалился на голову и плечи. Он поднял лицо — прямо над его головой сквозь неподвижное раскаленное марево беспощадно жгло остервенелое солнце.
Бонелли усмехнулся.
— Крематорий готов — полезайте! Еще вчера вас никто не заметил бы в толпе пассажиров. Но сегодня произошла перемена: вы уже не простой пассажир, а белый, потому что здесь — порог Черной Африки. Сейчас много командовать ненужно — вокруг вас пока мы, европейцы, и вся наша техника. Но с каждым шагом нас будет все меньше и меньше. Условия существования станут незнакомыми и трудными, и когда-нибудь, возможно очень скоро, наступит время, когда вам придется бороться за свою жизнь. Ну, все ясно, мой молодой африканец?
Гай устроился в гостинице при автобазе и недурно освежился: оказалось, что поблизости бьет артезианский колодец с холодной и чистой водой. Побрился, тщательно причесался, надел легкий костюм и шлем, и, когда не совсем уверенно вышел во двор, все вежливо сняли шляпы. Сенегальский стрелок с медной серьгой в черном ухе выпучил глаза и оторопело отдал честь. Напрасно исподтишка Гай наблюдал за выражением лиц — усмешек не было, он находился в преддверии другого мира. Европа кончилась.
Двор автобазы окружали дома и навесы для машин. В просветах между постройками виднелась раскаленная белая даль, но такими узкими полосками, что зажатая в тиски пустыня не казалась жуткой.
Началась подготовка к походу. После недолгих колебаний было решено пустить новую трехосную машину вне расписания, благо, нашлись еще двое попутчиков почти без багажа. В пробный рейс ее поведет сам Бонелли, который обязан время от времени проверять работу всей линии. А пока новоиспеченного африканца в обязательном порядке направили на медицинский пункт. Доктор Паскье оказался немного смешным старым служакой в потертом костюме и стоптанных белых туфлях. Он подробно ознакомил путешественника с последствиями укусов насекомых, с сонной болезнью, лоа-лоа и многими другими страшными заболеваниями.
— Обращаю внимание на этого паука. Его укус смертелен. Запомните общий вид и темную окраску спины — это может спасти вам жизнь. Паук прыгает. Если увидите его вблизи, особенно ночью, — не шевелитесь! Вот, держите — это шприц с противоядиями. Инструкции приложены. Заучите их назубок! Потом искать и читать их будет поздно!
Обедали на пыльной крыше, под тентом, политым водой. Гай пригласил к своему столу Бонелли и доктора Паскье.
— Я вижу у вас на руке татуированный якорек, мсье Бонелли — сказал Гай.
— Очень рад встретить моряка у порога Сахары: я сам несколько лет плавал. Ну, расскажите-ка что-нибудь из ваших морских приключений! Я в долгу не останусь!
Но доктор, уже чуть опьяневший, расхохотался:
— Какой Дино моряк — ведь он плавал в луже на яичной скорлупе!
— Как так?
— Очень просто. Расскажи-ка, Дино!
— У меня было собственное суденышко — моторная шхуна. Я ходил вдоль Кавказского побережья, это на Черном море, в России, мсье. После революции все кончилось — шхуна была национализирована, я нищим едва выбрался за границу.
— Интересно, как же вы попали в Африку?
Вместо ответа Бонелли степенно вынул старенькое потертое портмоне и сдержанно сказал:
— Пора кончать! Нам, африканским служакам, не следует увлекаться: деньгами нас не балуют.
Гай заплатил. Все встали.
— Мсье ванЭгмонд, — сказал Бонелли, закуривая трубку, — зайдите ко мне подписать документы. Затем даю вам ровно час, и мы трогаемся.
— Вот страховой полис на имущество и жизнь. Советую подписать: мало ли что случится в пути.
— Слава богу, родственников у меня нет и радоваться моей смерти некому, — засмеялся Гай и небрежно махнул рукой.
— Как угодно. Мы, французы, не делаем и шагу без страховки.
— Французы — устрицы, их не оторвешь от места, к которому они приросли. А мы с вами — другое дело! Голландцы и итальянцы легки на подъем.
Лицо Бонелли стало вдруг серьезным. Он вынул трубку изо рта, подтянулся и отчеканил медленно, веско, почти торжественно:
— В Алжире много французских граждан итальянского происхождения, но мы не итальянцы, а французы, и, осмелюсь утверждать, хорошие французы. Взгляните-ка на моих двух братьев. — На стене в его конторе висели фотографии времен первой мировой войны. Два офицера во французской форме стояли у орудий. Между порыжелыми карточками красиво вилась трехцветная ленточка. — Герои Вердена. Оба пали.
Голос этого обрюзгшего человека дрогнул. Он снял шляпу.
— Простите, — смущенно пролепетал Гай и крепко пожал ему руку.
Солнце опустилось, сразу стало прохладнее. Гай поспешил во двор. И вовремя — все было готово к отъезду.
Вот и торжественный момент!
Вездеход подан. Пассажиры уселись на удобных скамейках, похожих на сиденья автобуса. Гай сел за Бонелли вместе с другими пассажирами. Рядом с водителем долго устраивался коренастый пожилой мужчина с могучими усами и оловянным взглядом — Гастон. На минуту он привлек внимание Гая.
«Он пьян, — решил Гай. — Это наш штурман: перед его сиденьем штатив, видно, для астрономических инструментов. Мы будем плыть в песчаном море по луне, звездам и солнцу!»
Последние сиреневые облака угасли. Появились крупные звезды. Ни арабов в бурнусах, ни верблюдов. Звона бубенчиков тоже нет. У ворот стояла арабская девушка в белом млафа (чадра), но она была не из Шехерезады, судя по банке консервов в руках.
— Вперед!
Бонелли дал газ, поплыли облака синего зловонного дыма, вездеход с грохотом выехал за ворота.
Хвойные деревья и оливковые рощи, виноградники и плантации, обсаженные кипарисами, широкие шоссе и рекламы Машлен и Ройал-Шелл остались позади. Справа и слева потянулись южные склоны полупустыни, обжигаемые знойным дыханием Сахары — сухие степи, там и сям группы низкорослых колючих деревьев. Стада стали мельче: коровы и лошади сменились овцами, потом козами, наконец исчезли и они. Автомобильная дорога потянулась по равнине, покрытой щебнем и песком, люди стали редким украшением пейзажа. Попадались лишь верблюды да куры, дикие, обтрепанные, серые от пыли. Глинобитные дома незаметно перешли в плетенки из прутьев и листьев, а плетенки — в шалаши из смрадного тряпья, где три стороны завалены горячим песком и пылью, а с четвертой — торчит палка. Лучше всего устроились те, кто смог натянуть пестрое рванье на сухие кусты. Иногда среди голой степи возвышались развалины — остатки римских городов В одном месте Гай сфотографировал гордую и прекрасную колонну и перед ней — сделанный из тряпья шалаш, из которого были видны грязные тощие ноги. От римской эпохи сохранился еще один многозначительный памятник — фоггары, остатки древних подземных водопроводных сооружений. На многие километры тянулись они во всех направлениях, кое-где осыпавшиеся и забытые, кое-где до сих пор шедшие в дело: в прохладных подземных коридорах ютились семьи арабов, из ям торчали головы черномазых ребятишек.
- Предыдущая
- 5/76
- Следующая
