1001 день в Рио-де-Жанейро - Бобров Владимир Л. - Страница 22

• Предыдущая
• 22/43
• Следующая

Пакте посвящены километры рифмованных строк и гектары живописи. Свою историю (писанную) остров ведет со времен Эстасио де Са, который в качестве сесмарии пожаловал его во владение в 1565 году двум своим сподвижникам — Диего Балде и Инасио ди Бульоэс.

Вполне естественно, что острова привлекли внимание и могущественной церкви. Первая церквушка — капелла святого Роке — появилась на острове в 1697 году. Стены ее были необычной толщины, а подслеповатые окна забраны тяжелыми решетками из кованого железа. Капелла служила не столько местом общения с богом, сколько местом укрытия от прежних хозяев острова — индейцев. Святой Роке зарекомендовал себя как покровитель моряков и исцелитель чумных. В день 16 августа (день указанного святого) церковь забивалась до отказа верующими и страждущими. К берегам острова приставали многочисленные шлюпки, баркасы, паромы, разукрашенные флагами и цветами. Притоком посетителей капелла была обязана не в малой степени близлежащему колодцу, развалины которого можно осмотреть и сегодня. По преданиям, вода этого колодца обладала чудодейственной силой: испивший (испившая) ее легко достигал взаимности в любви. Слава погубила колодец: желающих испробовать действие воды было слишком много. Ключ иссяк. Колодец высох и был разрушен обманутыми в своих надеждах паломниками.

Красота порождает почитателей. Почитатели порождают моду. Образовывались десятки обществ, клубов, кружков любителей острова, защитников острова, художников, поэтов и просто бездельников. И рождались афоризмы вроде: «Если бы какому-нибудь небожителю наскучил рай, он смог бы спокойно поселиться на Паките…»

В ясный день остров напоминает больше всего клумбу — гигантскую клумбу, засаженную пестрыми цветами. Говорят, что в лунные ночи архипелаг приобретает фантастический вид. Красота его настолько разительна, что стала главным препятствием для электрификации острова.

Паром прижался правым бортом к деревянному пирсу и дал прикрутить себя канатами. Матросы положили несколько трапов, и пассажиры посыпались на берег.

На площади, у невысокой каменной ограды, выстроилась длинная очередь извозчиков. Пролетка — единственный (если не считать велосипедов и лодок) здесь вид транспорта. Так по крайней мере сообщают соответствующие справочники. Автомобилей вы на острове не увидите, сообщали нам наши знакомые. И ошиблись. Пыхтя и смердя, на площадь выкатил грузовик, развозящий по ресторанам продукты. Но он действительно в единственном числе. Высадившиеся начали разбирать извозчиков. Мы последовали их примеру. Возница — средних лет бразилец, кривой на правый глаз, причмокнул, поднял вверх длинное кнутовище, шлепнул кожаными вожжами по спинам двух гнедых, очевидно своих ровесников, и наш тарантас тронулся. Поняв, что его клиенты — иностранцы, кучер повернулся к нам лицом и начал разглагольствовать об исключительных красотах острова, а его лошадки, почуяв послабление руки, держащей вожжи, тут же перешли с рыси на шаг, поворачивая сами там, где надо. Мы ехали по хорошо накатанной дороге вдоль берега. Справа от нас дремала голубая Гуанабара. Слева мелькали виллы богачей. Бедность однообразна. Богатство многолико и пестро. На острове нет двух одинаковых домов, палисадников, садов. Выдумка архитекторов, садовников, декораторов неистощима. Набережные Пакты — выставка тщеславия. Почти каждый особняк — произведение искусства, имя которому — реклама. По-русски это формулируется кратко: «Знай наших!» Чтобы объехать остров, требуется полчаса.

Мы благополучно возвратились к пристани, рассчитались с возницей и влились в толпу праздношатающихся посетителей острова.

Солнечные блики плясали на поверхности воды, вспыхивали цветы, когда на них падал пробившийся сквозь зеленую завесу листьев оранжевый луч, щебетали птицы. Было красиво и грустно. Толпа людей слонялась на берегу, из открытых дверей кабачков доносились запахи жаркого, взад и вперед сновали велосипедисты. (Машины здесь дают напрокат — простые и спаренные семейные.) И почему-то чудесный остров показался нам большим экспонатом какого-то фантастического музея, осколком того времени, когда мир был молод и свеж.

Переходя из переулка в переулок, мы набрели на местное кладбище, обширное, заросшее деревьями и цветами, забитое памятниками и склепами. Почти в центре его возвышалась скульптура, приковавшая наше внимание, — громадное штурвальное колесо и другие морские атрибуты: якорь, цепи… и надпись:

Мы никогда не учили историю Бразилии. Кто эти матросы? При каких обстоятельствах они погибли? Во имя чего? Никого вокруг. Лишь птицы и бабочки. Люди приезжают сюда не затем, чтобы посещать кладбище. Да и кому какое дело до обстоятельств чьей-то гибели. Особенно на острове любви. Так окрестил остров Пакиту король-беженец Жуан VI. Так рекламируют его и сегодня. Пошлость живуча.

Островок набит парочками. Деться им здесь некуда. Повсюду заборы и стены, а на них надписи: «Частное владение». Общественными остаются лишь вода и полоска пляжа. У берега мелко. Вода прогревается до дна. Она очень теплая и не очень чистая: все-таки рядом нефтебазы.

Голод привел нас в харчевню «У святого Антония». Несколько столиков, полторы дюжины стульев, стойка с закусками, стеллажи с бутылками, икона с изображением самого святого, пара репродукций акварелей Дебре. Хозяин, он же официант, выложил перед нами обширное меню, включающее десятка два наименований. Остановились на рыбе «по-португальски». Вскоре выяснилось, что наша рыба еще плавает в океане. Мы сидели за столиком, потягивали холодное пиво и рассматривали посетителей харчевни, расположенной на противоположной стороне улицы, которые в свою очередь рассматривали нас. Наконец рыба была изловлена, зажарена и подана на стол в сопровождении большого блюда с какой-то жидкой кашицей, похожей на пшенку. Это и есть «по-португальски». Рыба оказалась превосходной, а каша — малосъедобной. Мнение наше полностью разделил тощий и наглый кот, который появился именно в тот момент, когда принесли рыбу.

Хозяин подал традиционные чашечки кофе, а с ними счет. Последний оказался таким безбожным, что, как нам показалось, святой Антоний сконфузился и опустил глаза. Впрочем, владелец заведения здесь ни при чем. Он получит лишь среднюю прибыль. Остальное съедят аренда помещения, транспортные расходы и налоги — наглядная иллюстрация к разделу политэкономии о средней норме прибыли…

Мы покидали остров на исходе дня. Наша посудина (на этот раз большой катер) выбралась из тени, брошенной на воду пальмовой рощей, и тотчас попала в малиновый сноп солнечных лучей, как в луч прожектора. Свет сочился сквозь влажный воздух, слепил глаза, поджигал все, что встречалось на пути. Пылала вода, пылало небо, чернели силуэты пальм. Скоро солнечный круг расплылся, превратился в овал, потом в полосу. Ослепительная солнечная дорожка, по которой спешил наш катер, подернулась пепельными поперечными полосами. И они становились все шире и темнее. Постепенно дорожка распалась на отдельные пятна. Пятна превратились в блестки. И наконец все погасло. И сразу навалилась ночь. Шипя, как утюг, катер врезался носом в черную, густую, жирную воду, оставляя за кормой две широкие разбегающиеся белые полосы. И вдруг кромка этих полос вспыхнула ярким неоновым светом. Только не мертвым, а живым концентрированным синим огнем. Лоснящаяся, как укатанный асфальт, вода и на ней две разбегающиеся синие борозды. Это флюоресцировал планктон — мирриады микроскопических рачков. Сияние продолжалось минут пять и угасло. И осталось лишь черное зеркало Гуанабары, усыпанное отраженными звездами южного полушария.

Впереди по курсу показалась мутная полоса. Она становилась все ярче, удлинялась и постепенно обозначила горизонт. Это вечерний Рио-де-Жанейро. Его фонари, окна, реклама. Над нами с ревом проносится самолет, потом второй, третий. Одни уходили в небо, другие возвращались на землю, на аэродром Сантос-Дюмон. Он расположен рядом с причалами.

• Предыдущая
• 22/43
• Следующая