По Беломорью - Пуссе Марк Васильевич - Страница 4

• Предыдущая
• 4/12
• Следующая

После завтрака поплыли дальше. Используя попутный ветер, шли «под парусом» — растянутой на шестах палатке. Григорий с полчаса безуспешно ловил щуку на незацепляющуюся блесну. Уже собирался смотать дорожку, когда вдруг сильно дернуло. Подсеченная щука, пока ее тянули, почти не сопротивлялась, но, увидев лодку, заметалась. Пришлось выстрелить чуть сзади жабр. Метровой рыбине, из опасения, как бы не прокусила надувашку, надели на голову дюралевый бидон.

Ближе к Чальмны-Варрэ все чаще стали встречаться утки. Большие стаи перелетали из заводи в заводь. Я замаскировался в береговых зарослях карликовых берез и высадил четыре резиновых чучела кряковой утки. Охота оказалась успешной. Теперь у нас есть рыба и дичь.

Постепенно характер реки начинает меняться. Пошли многочисленные протоки, по берегам встречаются небольшие озера. Иногда кустарники сжимают реку. Но вот сразу стало светлей. Береговые заросли отступили, и мы увидели поросшую сосновым бором каменистую гряду, у подножия которой лепилось десятка два подгнивших изб — Чальмны-Варрэ. Русские называют этот поселок Ивановка. Пока здесь еще живет около трех десятков жителей, но уже в этом году все переселяются в благоустроенное Краснощелье. Мы осмотрели поселок, в местном магазинчике закупили продукты, а у одного из жителей — ведро картошки. Оказывается, она родится и в центре Кольского полуострова.

Чальмны-Варрэ — хороший исходный пункт для летне-осеннего путешествия по рекам Варзуга и Стрельна. Но Варзуга и Стрельна порожисты, и плавание по ним требует большой осторожности.

До темноты добрались до расположенного ниже поселка озера Вулиярв. На всем восьмикилометровом участке реки нас сопровождали нескончаемые стаи уток. К озеру приплыли вместе с местным жителем Николаем и разбили лагерь в протоке перед самым входом в озеро.

— Рыбалка тут отличная, — говорит Николай, — только вот ветрено сегодня, едва ли будет клев. Попробуйте, а мне пора обратно. Счастливого путешествия.

Ветер и впрямь усиливался и гнал с далекого, потерявшего очертания горизонта полчища косматых туч. Плыть сейчас через многокилометровое озеро нечего было и думать. Разбили лагерь. Григорий натыкал вдоль берега прутиков-сторожков и набросал в протоку донок: «Авось, клюнет!».

Утром заметили — сторожки шевелятся. Оказалось, на донках сидят два налима и килограммовая сорога. На остальных крючках черви были объедены. Что ж, это уже хорошо, и Григорий, накинув плащ-палатку, теперь не отходил от донок. Только кончик прутика начинает шевелиться — сразу подсекал. Крупные сороги то и дело оказывались у него в руках. Азартный рыболов волновался — кончались черви.

Я тоже не высидел в палатке и занялся охотой. И, хотя утки спрятались, на высаженные чучела все же добыл пару. Пришлось нам с Василием опять трудиться в поте лица: потрошить дичь и чистить рыбу.

По улучшению клева можно было предположить, что рыба чувствует перемену погоды… И точно. К полудню ветер стал стихать, на небе появились голубые просветы, сквозь которые все чаще и чаще показывались золотые лучи осеннего солнца. Нам надо было, не теряя времени, переплыть озеро. Шестикилометровой длины озеро Вулиярв мелко и каменисто. Посредине камыши. Но проход быстро нашли — помогло очень сильное течение, которое должно вынести нас в реку.

Когда доплыли до середины озера, внимание привлек сильный птичий гомон. Течение несло нас как раз в ту сторону, и, казалось, птицы совсем рядом.

В конце концов я не вытерпел:

— Высадите меня, посмотрю, что там творится…

Ориентируясь на шум, я побрел по кочковатой низине, поросшей высоченной травой и камышом. Но тут дорогу мне преградили сплошные заросли карликовой березы. Они оказались настолько плотными, что пролезть через них было совершенно немыслимо. А утки крякают совсем рядом, значит, березняк растет по краю водоема. Снедаемый любопытством и азартом, решил пробираться к воде лосиными тропами, благо их тут множество. И хотя тропа увела меня влево, вдоль кустарника, но в конце концов вывела к воде. Я осторожно выглянул: все водное зеркало было черно от тысяч уток, бело от сотен лебедей! Как зачарованный, глядел я на необычное зрелище… Вдруг лебеди стали вытягивать шеи. У воды что-то зачавкало — похоже, шел лось, — и в тот же момент словно взрыв нарушил тишину. Цепляясь хвостами и лапами за воду, лебеди начали разбег, несметная стая уток закружилась и заслонила надо мной небо. Я выстрелил. Две кряквы упали в воду, но птицы не обратили на это никакого внимания. Покружившись немного, стали опять садиться на то же самое место… Нет, охотнику здесь не интересно — слишком много дичи.

Вскоре я вернулся к лодке. Товарищи тоже видели уток и лебедей и возбужденно обменивались впечатлениями… Впереди темнел лес. До наступления темноты надо обязательно доплыть до него, так как мокрые луга и голые берега озера для ночевки явно не годились.

В сумерках высадились на поросший березняком левый берег Поноя. Приготовили дрова, и вскоре мои спутники расположились у костра, готовя ужин.

Ночь эта была для нас необычной. Когда багровое солнце стало тонуть в озере и похолодало, противоположный берег снова огласился трубными кликами лебедей, непрерывным плеском и кряканьем уток. Совсем рядом, с болотины за ручьем, закричали куропатки. Наконец, тьма окутала наш лагерь, вокруг все стихло. И вдруг по небу будто кто-то взметнул огромную зеленую шаль — северное сияние… Мы долго молча смотрели на это чудо природы, и тишину нарушали лишь потрескивающие в костре головни да плески в воде.

После озера характер реки опять изменился. Русло расширилось до двухсот и более метров… Еще в Мурмашах мы были предупреждены рыбинспектором о том, что лов рыбы на Поное на блесну, рогатки и удочки разрешен в верхнем течении, до озера Вулиярв. Ниже этого озера любой лов рыбы запрещен. Дело в том, что до притока Лебяжье поднимается с моря семга, а ее разрешено ловить только понойской сельхозартели «Север».

Закон нарушать мы не собирались. Дальнейшее наше занятие — охота, сбор грибов и, конечно, исследование маршрута.

На самой современной карте Мурманской области Лебяжье, где мы остановились, обозначено как поселок. На самом же деле в пятидесяти метрах от устья притока — одна-единственная землянка. Здесь мы впервые увидели выпрыгнувшую из воды семгу.

Плыли дальше. Утки здесь почти не было. Ясно, что она сейчас на крупных озерах — этих своеобразных «утиных аэродромах» — концентрируется перед отлетом на юг.

Ночью опять дождь не давал нам покоя, а к утру неожиданно сильно похолодало. Мы почувствовали леденящее дыхание осеннего Заполярья. К середине дня двенадцатого сентября, миновав Женихов порог, мы подплыли к Каневке — поселку оленеводов. Здесь оленеводческий совхоз.

В Каневке я едва не оконфузился. Только пристали к берегу, из-за ближайшей избы прямо на нас вылетели четыре диких гуся. Я вскинул ружье, забыв, что, подплывая к поселку, разрядил его. Когда гуси облетели нашу лодку и завернули к устью тут же впадающей речки, послышался детский голос:

— Дяденька, эти гуси в поселке живут. Мы их летом поймали и вырастили.

Нам стало не по себе…

Но вскоре мы уже были друзьями. Ребята сводили нас «в гости» к пойманному весной медвежонку. Пленник не обратил на нас никакого внимания. Он был занят — деловито вылизывал что-то на дне таза.

За Каневкой начались пороги Калмацкий, Ольховский и другие. У Калмацкого встретились геологи. Руководитель партии Костин возился со шкуркой подстреленной им росомахи. Василий Александрович рассказал нам о своей нелегкой работе, о перспективах реки, на которой в будущем намечается строительство Понойской ГЭС…

С росомахой. Фото В. Костина.

Ночь на 14 сентября провели в устье правобережного притока Пурнач.

• Предыдущая
• 4/12
• Следующая