Мой желанный убийца - Рогожин Михаил - Страница 4

• Предыдущая
• 4/51
• Следующая

Нельзя сковывать свои желания. Дура. Почему я заставила себя уткнуться в подушку и снова вспоминать о качелях, об идиотской деревне? И вдобавок о Стасе:

Этим воспоминанием удалось потушить возбуждение. Стало противно и удалось отключиться. Не знаю, сколько я спала. Наверное, недолго. Хотя неизвестно. Мне приснился вагон. Темный, душный, плацкартный. Под мерное покачивание и стук колес я не могу открыть глаза, но чувствую, что рядом сидит тот молодой лейтенант, который мне ужасно не понравился, когда сидел напротив и руками разламывал курицу, вежливо предлагая мне кусок. Я отказалась. Он налил портвейн и тоже предложил. Пришлось сделать вид, будто вообще не пью. Значит, пока я сплю, он напился портвейна и жирными руками водит по моему телу. Ужас! Вокруг люди. Или они тоже спят? Нужно ударить его ногой. Вонючий лейтенант! Руки об меня вытирает. Но спина уже поддалась ощущениям. Ладно, пока он водит влажной рукой по спине, не буду просыпаться. Мурашки побежали по всему телу и устремились к голове под волосы. Блаженство. Главное, чтобы никто не видел его рук. О, как сладко кончиками пальцев он касается моей спины. Сначала легкими движениями он пробегает по позвоночнику и замирает у самой шеи, потом широкой ладонью мягко стягивает лопатки, отчего подмышки ощущают холодок. И вот уже вся ладонь медленно, едва касаясь тела, ползет вниз к самой ложбинке и там застывает. Дальше бугристый кулак, переваливаясь, трется о мои бока, а я мечтаю, когда он снова завладеет моей спиной, и в этом желании невольно начинаю выгибаться. Он понимает и одним пальцем, ногтем, пишет замысловатые слова. Хочу прочесть — не получается. Но я и так знаю, чего он хочет. Руки его уже не липкие и не влажные. Ласковые. Но нельзя же в вагоне. Вокруг люди, чьи-то ноги, храп, рядом на мешках сопит бабка. Как же его оттолкнуть? Я открываю глаза и ничего не вижу. Вернее, темнота не пугающая, своя. Нет никакого вагона. Протяну руку и наткнусь на шкаф, стоящий в комнате. И никакого стука колес. Значит, я проснулась? Да. Еще белеет плафон лампы, висящей у моей кровати… Но сзади кто-то продолжает меня ласкать… Какое счастье! Нет сил повернуться. Кто это?

А… вспомнила. Наташка трахалась с ним, когда я засыпала. Я их так хотела.

Пусть, пусть продолжает. Пусть все произойдет во сне… Случайно расслабив руку, он провел ею вдоль спины. Я обомлела. Волосы, покрывавшие ее от локтя до запястья, тысячей мелких иголочек проскользили, рождая трепетные волны желания.

Никогда ранее волосатые мужчины меня не возбуждали. И снова его ловкие пальцы, не впиваясь в мое тело, находили жаждущие прикосновения точки и поддергивали их. Он перебирал меня. Я превратилась в инструмент — арфу, на которой опытный музыкант, дергая за нужные струны, создавал мелодию. И тут же небрежно стирал ее волосами своих божественных рук. Изнемогая, я начала извиваться и вдавливаться в него бедрами. Я удивилась, насколько он чувствует меня. Он предупреждал каждое мое желание. Раньше меня ощущал, чего я хочу.

Первый мужчина, который не забывал про клитор.

Находясь во мне и растягивая все глубже и глубже, он осторожно прикасался пальцем к обнаженному телу. То убыстряя ласки, то прекращая совсем, то медленно и томительно вращая пальцем вокруг него. Соизмеримость двух ощущений рождала во мне чувство заполненности. Меня уже не было. Не существовало никакой Оли. Оставалась подвластная ему моя сущность, сконцентрировавшаяся там на одном бешеном удовольствии. Я изнемогала между двумя ощущениями. Казалось, он заходил прямо в матку, бережно и неумолимо хозяйничая во мне. Немыслимый улет. К жизни меня возвращала его вторая рука, все так же трепетно перебиравшая струны моей спины. У меня возникло желание взять его пальцы и целовать их, водить по губам, со стонами прикусывать. Я боялась громко кричать. Наташка тут же прибежала бы и испортила весь кайф.

Поэтому в последнее мгновение я впилась в его раскрытую ладонь и забыла про все. Улетела в себя… Но сейчас я точно помню еще одно ощущение. Тогда не поняла, сейчас уверена — мои зубы скользнули по перстню, Даже губой укололась о край окантовки. Да, несомненно, на руке был перстень. На какой? Мы лежали боком. На правом боку. Значит, кусала правую руку. Левая у него была внизу…

Это был он. Страшно вспоминать. Мне опять хочется его. Непередаваемое желание.

Сумасшедшая, снова себя ласкаю. От одного воспоминания могу улететь. Как хорошо в горячей ванне! Надо выпить, обязательно выпить. Из тысячи мужчин, в любой темной комнате я узнаю его. Пусть он только ко мне прикоснется. Пусть войдет в меня, и я скажу: «Это он!» Мое тело запомнило его навсегда. Я обречена на муку.

Буду умирать в тоске по этим ощущениям. Почему он меня не убил? Наташке повезло. Она умерла счастливой. А я?.. Я знаю, кто убил… Боже, как страшно.

Ведь мы занимались любовью рядом с еще теплым трупом Наташи. Если бы я встала его провожать или хотя бы заговорила с ним, я бы сразу все поняла. Но и ногой пошевельнуть не могла. Он был во мне бесконечно долго. Я чувствовала, какой ослабевал и, медленно-медленно выходя, возвращался с новой силой, уверенный в себе. После такого тело неподвластно рассудку. Да и рассудок светло помрачился.

Он встал и тихо вышел. Не сказав ни слова. Я смотрела в темноту и услышала, как захлопнулась входная дверь. Его больше не было. Все тело охватила тоска. Мне захотелось вылететь в окно и последовать за ним. Сна не было, жизни тоже. С реальностью связывали мокрые простыни. Не знаю, сколько времени я провела в оцепенении. На моих глазах мрак за окном чуть-чуть рассеялся. Одиночество заставило меня встать. Я пошла к Наташке. Необходимо было ее разбудить и спросить, кто он. До утра я не вытерпела бы. Нет… не хочу вспоминать про Наташку. Слишком страшно. Может, она сама попросила, чтобы он ее задушил? В таком состоянии и я бы могла попросить. Никогда не пила за Наташку живую. Выпью за мертвую. С ума сойти, двинуться… обе трахались с убийцей. Она лежит в морге… я — в ванной, и вспоминаю о нем, как о чуде. Какая же я дрянь. Но кому рассказать? Я больше ни с кем не смогу быть. Мне нужен он. О, черт! Водка закончилась. Такая большая бутылка и закончилась.

Есть женщины, которым нравится, когда в метро или на улице их в упор рассматривают мужчины. Во мне же всегда возникает беспокойство и раздражение. Наверное, почувствовала такое во сне. Открываю с трудом набухшие веки. Надо мной склонился Пат. Откуда он взялся? Почему зашел в ванную? Я же голая! «Тебе плохо?» — почему-то спрашивает он. «А тебе?» Пат обеспокоен, отводит покрасневшие глаза в сторону. «Пришел, смотрю — ванная комната открыта, и ты спишь…» Пат испугался за меня. Наверное, решил — еще один труп. Бедный Пат! «Уйди, мне стыдно». Он молча вышел. Судя по морде, он исключительно переживает. Странно, я забыла, что Пат — мужчина. Первый раз отреагировала.

Раньше мы с Наташкой ходили по квартире еле одетые и никогда не стеснялись Пата. Он сам в сатиновых синих трусах вышагивал, пока Наташка не подарила ему шорты и Набор трусов. Мне в Москве некуда деться. Придется жить здесь. С Патом.

Если не выгонит. Сейчас ему не до этого. Что-то меня пошатывает. Боже, что это на себя натянула? А… Наташкин халатик. Нет, лучше свой. Хотя он тоже ее. С ума сойти, вот удача. Я нашла Наташкину записную книжку. Здесь все ее хахали.

Значит, и он. Ой, голова закружилась. Менты искали-искали и не нашли. Наверное, по закону должна отнести в МУР. Пусть полежит у меня. Он звонил по телефону. В таком случае и она ему звонила… Не варит голова. Пойду утешать Пата.

Он сидел, облокотившись руками о сервировочный столик. Вернее, на его откидное крыло. Если бы вошла Наташка и увидела, скандал бы разразился немедленно. Она всегда следила, чтобы на стол не клали руки и ноги. Боялась, что сломают. Зря боялась. Стол в порядке. И Пат давит на него своими локтями.

«Ты хочешь есть?» — спрашиваю, не зная, что спросить. Он машет отрицательно головой. «А выпить?» — это уже по инерции. На столике стоит бутылка «Столичной» и банка томатного сока. Где достал? Наверное, принес из своей комнаты. Он там много чего припрятал. Молча сажусь, наливаю в стаканы сок и пытаюсь по ножу лить водку. Не получается, рука дрожит и нож противно скрипит по стеклу. Водка разливается. Пат не обращает внимания. Думает о своем. Мы оба думаем о Наташке.

• Предыдущая
• 4/51
• Следующая