Мой желанный убийца - Рогожин Михаил - Страница 20

• Предыдущая
• 20/51
• Следующая

— Слишком дорого. Да и наличными такую сумму собрать довольно сложно.

— Это твои проблемы, — безразлично произнес Лимон и дулом пистолета начертил в воздухе нечто вроде знака вопроса.

— Проблемы общие. Вы поставили меня в форс-мажорную ситуацию.

— Если нет налички, вываливай отсюда, — скомандовал Лимон.

Те Тень Гу все с той же улыбкой обратился к бизнесмену:

— Уважаемый господин Вадим, этот человек не умеет себя вести.

— Зато умеет стрелять после одного предупреждения, — отрезал Лимон.

— Извините, в таком случае разговор не получится. — Те Тень Гу не снимал улыбку с лица, но глаза его цепко и настороженно изучали Вадима Борисовича.

— Пойми, моему другу нужны деньги сейчас, — как можно мягче и почти извиняясь, произнес бизнесмен. — Иконы стоят того. За последние годы это самые ценные доски.

— Да, и потому их долго придется не выставлять… — Снова нырнул в свою стихию кореец.

— Вадим Борисович, он что, не собирается платить? — дуло пистолета снова вопросительно задралось.

— Ох, в каких трудных условиях приходится работать в России, — вздохнул Те Тень Гу. И добавил:

— Кроме меня, их все равно никто не купит. Меня в Азии уважают.

— Ладно… Когда в кустанайской степи подтирался камнем, на условия наши не жаловался, — своей грубостью Лимон давал понять, что не собирается вести в машине приличествующий масштабу сделки торг.

— Могу наличными дать восемьдесят тысяч. Остальные — чеком.

Для подтверждения Те Тень Гу достал портмоне, больше похожее на небольшую кожаную папку с металлическими желтыми углами. Портмоне мгновенно перекочевало к Лимону.

— Это насилие, — взвизгнул кореец.

Лимон не ответил и принялся исследовать содержимое. Там оказалось всего двадцать пять тысяч долларов. Лимон тут же достал машинку и проехался по купюрам для установления подлинности.

— Мне не нужны иконы! Верните деньги! Это мои личные! — крикнул кореец, глядя не на Лимона, а на пистолет.

— Не кричи. Остальные в дипломате?

— Нет! Никакого бизнеса! — кореец поднял коробку с иконами и пропихнул ее между спинками сидений Лимону.

— Как хочешь. Упрашивать не будем. Мотай отсюда!

— А деньги?!

— Какие деньги?. — удивился Лимон. — Деньги у тебя в дипломате.

Кореец растерянно посмотрел на Вадима Борисовича. Тот побледнел так, что стало заметно даже при тусклом свете верхней лампочки. Снег полностью залепил стекла, и только дворники расчищали мокрые снежинки, давая возможность проникнуть в машину мертвенно-серому свечению пурги.

Те Тень Гу был наслышан о рэкете. Но давние партнерские отношения с Вадимом Борисовичем притупили его осторожность.

— Кто этот человек? — спросил он бизнесмена.

— Рэкет, — сам представился Лимон, — кличка Кассир. Беседую с тобой как с честным человеком. Иконы в порядке. Сумма оговорена. Встреча состоялась. Гони «зеленые».

— Согласен. Но вы же сами не дали мне времени на подготовку.

— Тебе каждый день национальное достояние предлагают? — продолжал напирать Лимон.

— Могли бы что-нибудь и попроще спереть, — процедил кореец.

— Так получилось, — почти миролюбиво согласился Лимон и совсем по-другому спросил:

— Сколько в дипломате?

— Ровно сто пятьдесят, — с готовностью ответил кореец и щелкнул замками. — Остальные — завтра.

Аккуратные зеленые пачки, лежащие в дипломате, произвели на Лимона благоприятное впечатление.

— Ладно, — проворчал Лимон и добавил:

— Что-то я никак не разгляжу твой перстень. Он с бриллиантом?

— Какая разница? — собеседник инстинктивно сунул руку в карман.

— Оставь под залог.

— Нет! — мотнул головой Те Тень Гу, но дуло пистолета уперлось ему в лоб. После этого он замолк.

— Положи на панель, — предложил Лимон. Кореец подчинился. Лимон передал ему пустое портмоне.

— Бери и ступай с Богом. Дипломат получишь завтра. Если он тебе еще понадобится. В восемь утра жди нашего звонка.

Кореец опять заулыбался и про себя подумал: "Как бы не так!

Найдете вы меня завтра".

Тут он впервые открыто взглянул в лицо Кассиру. Оно было почти до глаз закрыто шарфом. Обхватив обеими руками коробку, Те Тень Гу выскользнул из машины, бросив напоследок совершенно неуместное «Спасибо!».

Дверь захлопнулась. Лимон приказал:

— Жми вовсю!

«Мерседес» мягко набрал скорость. Сзади снова что-то подозрительно застучало. Ни Лимон, ни Вадим Борисович не оглянулись, чтобы сквозь занавеску снежинок попытаться рассмотреть, как к «вольво» подбегают молодые люди в спортивных куртках. Лимон с трудом дотянулся до перстня.

— Хорошо, что оставил. Старинная работа. Все равно конфисковали бы. Перстень наверняка находится в розыске.

Лимон попробовал надеть — не получилось. Пальцы корейца были значительно тоньше.

Еду утренней заснеженной Москвой. Метель крутится вокруг фонарей.

На автобусных остановках неподвижными мрачными изваяниями стоят люди. Кое-где светятся большие тусклые окна магазинов. Изредка мелькает неоновая реклама.

Словно и не было ночи в «мерседесе». Такое чувство, что не утро, а вечер, и в «Праге» только собираются поминать Наташку. Устало поднимаюсь на шестой этаж.

Лифт не работает. Лестница крутая. Этому дому больше ста лет. Ремонт вряд ли делали. При советской власти точно не было. Квартира, в которой предстоит жить уже без Наташки, большая, трехкомнатная — коммунальная. Ее бабушка занимала две комнаты. Смежные. Когда Пат еще был в начальниках, он прописал сюда Наташку.

Потом соседи уехали за границу. В Канаду, а может, и в Израиль. Наташка умудрилась отвоевать их комнату. Уж не знаю, кому она дала в райисполкоме, но ордер оформили быстро. Не успела бабка пожить с внучкой без соседей, как обнаружили у нее рак, и из больницы она уже не вышла. А когда Пата отовсюду выгнали, Наташка позволила ему жить с ней, ведь она стала хозяйкой этой большой квартиры. И меня пригрела. Кому теперь достанется эта квартира? Ведь мы оба не прописаны. Придут менты и выгонят на улицу.

Наташкина постель все еще не убрана. Но меня больше не тянет ложиться в нее. В комнате Пата горит свет. Интересно — не ложился или проснулся? А… какое мне дело? Важно оккупировать ванную. Странно, стою под душем, чувствую тепло, негу и не могу представить, что трахалась ночью на краю Москвы с толстым боровом. Не было этого. Не помню его ни глазами, ни телом.

Только бы не стал разыскивать. Больше ни за какие коврижки. На улице встречу — не вспомню. Что трахалась впервые в «мерседесе», конечно, запомнится. Особенно автоматически откидывающиеся сиденья. И еще презервативы с очкастыми мордами.

Любая компания укатается. Не поверят.

Душ приняла, и сонливость исчезла. Зато жрать захотелось. В холодильнике, известное дело, — зима. Может, у Пата чего найдется. Загляну, хоть поздороваюсь. Пат стоит на коленях. Скорее, даже на карачках. Голова опущена на руки, и костлявая задница торчит конусом вверх. Спит? Тихо вхожу.

Боже! На столе полно всякой жратвы! Видать, спер из ресторана все, что было на столе. Все свалено в одно большое блюдо. Пат не слышит моих шагов. Или не желает реагировать. Все равно. Черт с ним. Я голодная. Имею право. Для начала, чтобы не казаться прорвой, выпью коньячку и выкурю сигарету. Должен же он повернуться! Комната Пата производит впечатление. Больше всего мне нравится кресло-качалка, на которое я бесцеремонно уселась. Оно покрыто рыжим пледом и со всех сторон удобно поддерживает тело. Стоит чуть оттолкнуться ногами от пола — и сливаешься с мягким тихим покачиванием. Балдеж! Пат часами сидит в этом кресле, уставившись в телевизор, и гоняет по видюшнику бесконечные фильмы. Его стеллажи во всю длину стены забиты видеокассетами. И только на верхних полках стоит неприкасаемое собрание сочинений Ленина. Полное, синее. За ним — красное.

И дальше бессчетное количество отдельных изданий. Ниже черные пузатые тома дедушки Маркса. Рядом подарочные издания книг Брежнева. Надо же такую дрянь за собой таскать! Зато знаю, что за огромным атласом «Союз нерушимый» он прячет самую крутую порнуху. Обычных книг у Пата нет. Я вообще не видела, чтобы он когда-нибудь читал. В углу, перед которым сейчас загнулся Пат, висят семь… нет, девять икон. Одна — ну, прямо картина с острой верхушкой. По бокам свисают бронзовые светильники на цепях. Церковные. Забываю, как они называются. Картина мне нравится. Впечатляет. Два старца — один в красном, другой в голубом, вдвоем держат толстую раскрытую книжку. А вокруг все золотом. Здорово. Сверкает до сих пор. Старинная. От нее веет радостью жизни. Такой и поклониться хочется. На остальных иконах изможденный Иисус и на двух — Богоматерь со строгими скорбными глазами. Я боюсь на них смотреть. Зачем? Перед ними я ни в чем не провинилась.

• Предыдущая
• 20/51
• Следующая