Мой желанный убийца - Рогожин Михаил - Страница 12

• Предыдущая
• 12/51
• Следующая

Теперь ждать нечего. Буду считать Наташкиным подарком. На память.

Калитниковское кладбище находится рядом с Птичьим рынком. Или наоборот — рынок рядом с кладбищем. Удивительно — самое живое место в городе и самое мертвое исключительно рядом. Меня привез Стае. Его лицо выражало траурную деловитость. Говорит он тише обычного. Коротко и серьезно. По-моему, и здесь чувствует себя руководителем. В плохую зимнюю погоду, когда с мрачного неба падает мокрый бесцветный снег, а ноги разъезжаются в липкой серовато-сизой грязи, нет ничего печальнее старого неухоженного кладбища. Странно — полдень, а уже начинает смеркаться. В такую погоду расставаться с миром не так уж обидно.

Почему Наташку хоронят здесь, а не где-нибудь за городом? Стае объясняет:

— Место выбили по знакомству, чтобы далеко не тащиться.

Хорошо, когда остается много друзей. Вот уж чего не ожидала увидеть, так это шикарную траурную процессию. Набралось человек тридцать.

Девушки почти все в шубах, некоторые в песцовых. Мужики солидные, без шапок.

Всем за сорок. Венков, слава Богу, нет. Но цветов много. Почти у каждого в руках розы или каллы, редко гвоздики. Идем медленно за тележкой с гробом. Зябко и противно. Тележка постоянно вязнет в грязи. Мужики, тихо матерясь, толкают дальше. Всего страшнее стоять у разрытой могилы, мокрой и склизкой. Смотреть, как пропадают в ней снежинки, и сторониться от края, боясь поскользнуться и упасть в бездну. Интересно, кто точно смог высчитать, на какую глубину нужно рыть могилу? По мне — чем глубже, тем спокойнее.

Ждем пропавших куда-то могильщиков. Пат просит открыть крышку гроба. Наташка лежит какая-то отстраненная и очень красивая. В жизни она никогда не была такой красивой. Снежинки падают на ее рыжие волосы, брови, щеки. И не тают. Эти нетающие снежинки вызывают у меня истерику. Боже…

Наташка! Подруга! Неужели так просто мы все расстанемся друг с другом? Кутаюсь в мягкий уютный мех ее шубы. Он становится мокрым и липким от моих горячих слез. А ты лежишь, открытая небу, и снежинки засыпают твое уже нездешнее лицо.

Могильщиков никак не могут найти. Крышку гроба закрыли. Я так и не подошла. Наташкина шуба до сих пор помнит ее тепло, и поэтому роднее мне, чем тело, лежавшее в окружении застывших людей. Чтобы хоть как-то остановить слезы, смотрю в сторону. Взгляд наталкивается на одинокую фигуру высокого мужчины. Он стоит неподалеку и смотрит в нашу сторону. Я его не узнаю. Наш или нет? На голове шапка. В руках белые гвоздики. За толстыми стеклами очков глаз не различить. Почему он не подходит? Даже наоборот. Увидев, что смотрю на него, развернулся и отошел к другим могилам. Кто он? К кому пришел? Кроме Наташки, вблизи никого не хоронят. Надо бы его позвать. Но кричать неудобно. Направляюсь в его сторону. Заметив, быстро уходит прочь, размахивая букетом гвоздик в такт ходьбе. Словно белым веником. И тут до меня доходит — это Он! Убийцу всегда тянет на место преступления. Захотел в последний раз увидеть свою жертву. Я в каком-то кино такое видела. Как завороженная иду за ним. Сквозь падающий снег еле различаю удаляющуюся спину. Широкие квадратные плечи. Длинное серое пальто.

Идти трудно. То носки сапог разъезжаются, то каблуки уходят глубоко в грязь.

Схожу с тропинки поближе к могилам. Там лежит чистый снег. Стараюсь не потерять Его из виду. Он идет тоже не по тропинке, а напрямик, огибая попадающиеся могилы. Я за ним. Только бы не упасть. Шуба развевается от быстрой ходьбы. Снег залетает в разрез платья. Левая нога до бедра мокрая. Внезапно впереди показалась желтая стена. Откуда-то сверху, заставив вздрогнуть, ударил колокол.

Сначала мощно и степенно, потом вступили колокола поменьше и заторопились высоким частым перезвоном. Я замерла. Кажется, вернее — ощущаю всем существом, что в этот момент гроб с телом Наташки опускают на дно могилы. Совсем без сил вхожу в церковь. Он как раз нагнулся, чтобы положить цветы к алтарю. Прячусь за колонну. Людей мало. Но все равно духота. Тяжело дышать. От стен церкви тянет холодом и сыростью, а от горящих свечей на лицо накатываются волны горячего воздуха. Пахнет воском, елками и еще чем-то горьковато-тошным. Из-за колонны наблюдаю за ним. Крестится. Потом подходит к светильнику и пытается вставить свечку. Она падает. Размягчив воск у основания над пламенем другой свечи, двумя руками втыкает в рожок и ждет, когда воск застынет. Впиваюсь взглядом в его руки. Волосатые! Светлые волосы колечками вылезают аж на кисти рук. Золотой перстень на пальце тускло отсвечивает язычки пламени. От страха прячусь за колонну и поворачиваюсь к стене. Чуть не вскрикиваю от ужаса. Из левого придела на меня спокойно и грустно смотрит Наташка. Она сидит на большом камне у входа в пещеру. Вся в черном. Ее белые руки скрещены на коленях. Боже! С ума сойду!

Когда художник успел нарисовать Наташку на стене храма? Вот сидит и совсем по-живому смотрит на меня. Мое тело парализовано. Скрещиваю руки, как и она, и не могу пошевелиться. Слышу, Он уходит. Но пошевелиться не смею. Отпусти меня, Наташа! Мне необходимо его догнать. Отпусти. Я знаю — это Он. И нет ему прощения. С трудом нахожу выход из церкви и бегу к воротам. Сразу различаю в сумерках его фигуру. Садится в «мерседес». Неужели уедет? Чертово оцепенение.

Как же мне его догнать?

— Куда торопишься? — раздается голос из стоящих рядом «жигулей».

Смотрю внутрь — мне улыбается ночной спаситель. Кажется, его зовут Борис. Не раздумывая, сажусь в машину и буквально молю:

— Поехали затем вон «мерседесом».

— Поехали, — с неожиданной готовностью соглашается Борис, и мы выезжаем вслед за мигающими огнями Его «мерседеса».

Едем молча. Борис ни о чем не спрашивает. Как он здесь оказался?

Неужели следит за мной? Этого еще не хватало! Но любопытно.

— Кто тебе про Наташкины похороны сообщил?

— Никто. Я сюда по делам заехал.

— На кладбище? — искренне удивляюсь я.

— Не совсем. Просто встреча была назначена.

— Значит, помешала? — спрашиваю, а сама не верю ни единому его слову. Он отвечает как-то натянуто. Словно придумывает на ходу.

— Нет, нормально. Нервы ни к черту. Решил больше не ждать.

Борис отвечает, не глядя на меня, а уставившись в короткое освещенное пространство дороги. Его вопрос: «Куда мы едем?» взрывает меня ни на шутку.

— Как куда? — возмущенно кричу. — За «мерседесом»! Я же объяснила.

— Ничего не объяснила, — возражает Борис, но, не желая ссориться, тут же добавляет:

— Ладно, твои дела.

— Да, мои!

Нечего ему совать нос в мои проблемы. Машину ведет классно, а остальное касается только меня. Едем прямо за «мерседесом», чуть сбоку и на полкорпуса отстаем. Иногда на светофоре могу разглядеть Его голову и очки.

Шапку снял. В моем состоянии трудно ехать молча.

— Все же странно, что снова встретились.

— Ерунда. Парный случай.

— Как это?

— Если что-то раз случилось, обычно то же случается второй раз.

Чаще относится к неприятностям. Но зато третий раз уж точно не встретимся.

— Почему?

— А зачем?

Даже если тебя мужчина не интересует вовсе, и голова забита другим, все равно такое слышать неприятно. А с другой стороны, и мне не очень-то хочется его видеть. Хорошо хоть не пристает с расспросами. Говорить больше не о чем. Оба молчим и смотрим на дорогу и белеющий сбоку «мерседес».

— Приехали, — Борис резко притормозил, я чуть не стукнулась головой о стекло.

Мы остановились возле трехэтажного особняка на Рождественском или Петровском бульваре. Не знаю точно, я все бульвары путаю. Он важно вылез из «мерседеса» и проследовал в широкие деревянные двери с большими бронзовыми ручками. Как это до сих пор их не отвинтили?

— Ты к нему? — заторопился Борис. — Решай, здесь долго стоять нельзя.

— Да, да, — машу головой. — Спасибо. Я очень тебе благодарна.

Звони, не пропадай, — и выскакиваю из машины, чтобы не успел спросить номер телефона.

Борис не спросил. Дал по газам и был таков. Только сейчас меня охватил страх. Зачем я приехала? Народ уже небось в «Праге» тусуется. Наташку поминает. Все шикарно одеты. А я стою и мешаю людям проходить. Куда дальше?

• Предыдущая
• 12/51
• Следующая