ПОД НЕМЦАМИ. Воспоминания, свидетельства, документы - Александров Кирилл Михайлович - Страница 37

2. Гитлеризм является откровенной формой подавления воли народа своего и закабаления народов чужих. Сходство облика гитлеризма и облика большевизма бывает иногда разительным.

3. Активность народа в условиях гитлеризма или большевизма сводится к минимуму; проявляемая активность ведет к пополнению концлагерей, к повышению числа жертв режима.

4. Однако это нисколько не уменьшает инстинктивного стремления народа к свободе, если он ее лишен. Свобода становится важнее всего, и убить ее в сознании народа невозможно. Это придает новое освещение сказанному когда-то поэтом и историком Ламартином[169]: «Свободу можно заглушить, но убить ее невозможно» (цитирую по памяти).

5. Всякое изменение отношения внутренних сил в России с неизменностью поставит во главу угла проблему свободы для народа. Даже в условиях гитлеровской оккупации эта проблема была поднята, и ее пытались разрешить.

Но поиски решения этой проблемы будут мучительно трудными для России после тридцати лет большевизма, так как понятие свободы для русского народа стало отвлеченным, лишенным реальных очертаний. Поэтому порыв к свободе в изменившихся условиях (в момент борьбы против большевизма и даже после победы над ним) будет означать не прямой путь к свободе, а поиски пути, не всегда удачные, часто мучительные и требующие жертв.

6. Вот почему проблема организующей идеи для России — проблема чрезвычайной важности. И вот почему помощь внешнего мира России должна быть выражена прежде всего в форме создания у русских представления о внешнем мире как о мире дружественном, несущем помощь России. С этой точки зрения атомная политика США, из которой, к общему счастью, Штаты уже выходят, является наихудшей политикой по отношению к России.

7. Организующая идея, которую внешний мир должен принести с собой в Россию (я не говорю, в каких это должно быть сделано формах), избавит Россию в момент критического столкновения с большевизмом от раздробления сил борьбы против большевизма, сделает народ России единым в его устремлении.

8. Вот почему идея свободы, которую в России никто не будет оспаривать, не является идеей борьбы против большевизма. «Свобода народов» — это не лозунг для России. Несомненен приоритет социальных проблем над национальными. Несомненно, отсутствие в России серьезных устремлений сепаратизма. Несомненно, народ сейчас так един, как никогда един он не был. И создает это единство не принцип свободы народов (автоматизированное представление, какое существует на Западе, несомненно, культивируется большевизмом, который сам уже давно от такого автоматизма в решении национального вопроса отказался и пытается выступать в роли защитника единства России), а стремление к всеобщей свободе и освобождению от большевизма.

Все факты, которые я приводил выше, относятся к Белоруссии [кроме Локотского округа], однако в этих фактах, как и в жизни тех лет, вы не найдете указания на то, что людьми, или хотя бы маленькими группами людей, белорусов, двигало стремление к созданию свободной от России государственности.

Немецкая оккупация Белоруссии в 1941–1944 годах[170]

По приходе немцев в Белоруссию преимущественное большинство населения встречало немцев радостно и было довольно тем, что рухнул колхозный строй и советская власть[171]. Еще немецкая армия не входила в деревню, а Красная армия уже отступила из деревни, как крестьяне начали разбирать колхозное и общественное имущество. При занятии немецкой армией данной территории имущество, которое не успело население разобрать, было забрано немецкой армией, как-то: магазины, склады, базы, мельницы и другое общественное богатство. Крестьяне начали заниматься разделом колхозного имущества, то есть [брать] инвентарь, скот и землю. (Скот — который не успели большевики угнать.) Раздел происходил неодинаково в каждом колхозе. В некоторых колхозах раздел земли происходил просто на душу, то есть бывший колхозный урожай, а после уборки урожая еще раз делилась земля уже на постоянно. В других колхозах уборка урожая происходила совместно, то есть как в колхозе, и собранный хлеб делили по трудодням, а уже осенью, после зимовых, и вообще вся земля делилась по хозяйствам (единоличным).

В тех деревнях, где люди были высланы на Урал в 1929–1931 годах[172], земля которых по приходе немцев оставалась свободной, там крестьяне брали земли больше, чем он имел до колхоза, но для формальности нужно было писать заявление в земельное управление и просить, что я, член общины такой-то, прошу [о] начислении меня землей в количестве таком-то (при немецкой оккупации деревню называли общиной). В тех деревнях, где крестьяне не высылались на Урал и запасной земли не было, там крестьяне получили свою землю, которую имели до коллективизации. Раздел земли происходил более-менее спокойнее, чем раздел скота и инвентаря. Раздел скота и инвентаря происходил в большинстве случаев скандально лишь только потому, что советская армия угнала скот, машины и другой сельскохозяйственный инвентарь. Но, несмотря на отсутствие мужских рабочих рук, машин и рабочего скота, с неожиданной быстротой возродилось единоличное хозяйство, и, несмотря на большие налоги немецких оккупационных властей, крестьянство подняло свой жизненный уровень и показало преимущество над рабским колхозным трудом. Но этот расцвет единоличного хозяйства был недолгим. Немецкие оккупационные власти стали убивать население, забирать на работы в Германию и проводить другие репрессии, что привело к созданию партизанского движения. Немецкая сельскохозяйственная комендатура старалась организовывать так называемые МТС. Но эта помощь могла быть только до организации партизанского движения. При появлении партизанского движения ни один трактор уже не мог работать, ибо будет уничтожен.

Участие немцев в разделе земли, инвентаря, рабочего скота было пассивным. Приезжали в деревню немецкие представители военных комендатур, где собирали общие собрания и слушали мнения крестьян, как лучше поступить с уборкой урожая. Немцев интересовало главное — чтобы крестьяне своевременно убрали урожай и сдали им военные поставки, то есть продналоги всех видов. По приезде немецкой сельскохозяйственной комендатуры были даны планы, сколько и какая община должна сдать военные поставки.

Немецкое сельскохозяйственное управление работало при помощи работников местного населения, преимущественно бывших работников советского земельного управления. Управление имело данные, сколько в какой общине земли, скота, птиц; исходя из этого спускался посевной план и план военных поставок в общем на общину. Главная работа сельхозуправления сводилась к тому, чтобы доведенные планы военных поставок выполнялись точно в срок. Там, где добровольно крестьяне не выполняли или мешали партизаны, туда посылались отряды милиции. Это были первые времена немецкой оккупации, когда партизаны не имели больших сил. Но когда партизанское движение было в больших масштабах, тогда военные поставки населением не выполнялись. После чего работа сельхозуправлений встала в тупик. Они не могли контролировать, какая община и какой член общины и чего не выполнил. Тогда работа управления свелась к тому, что [крестьяне] давали сведения военным властям, какая община и какое количество имеет задолженность в целом.

Военные власти мобилизовали большое количество подвод, то есть транспорт, и выезжали отрядом войск, окружали деревню и занимались выкачиванием необходимого количества военных поставок. В последние времена немецкой оккупации, когда вообще целые районы были заняты партизанами, малые военные немецкие отряды [были] не в состоянии выполнять прежнюю работу. Тогда сельхозкомендатура вместе с крупными соединениями немецких войск выезжала на операцию [против] партизан. И если последним [немцам] удавалось занять оккупированную территорию партизан, то на этой территории забирали весь скот, хлеб, картошку, сено, последние женские тряпки и все возможное и нужное для немцев, казачьих войск[173] и французских легионов[174] СС.